Страница 111 из 119
К слову, как‑то в детстве, когда мне было, может быть, лет десять или около того, я просил мать купить мне собаку или кошку, чтобы было с кем играть и о ком заботиться. Она же неумолимо отказывала, ссылаясь на трудности, связанные с уходом за домашним питомцем. И тогда, одним весенним вечером, придя со школы, я придумал себе воображаемого щенка, оборудовав ему под табуреткой ложе, нарезав дефицитную колбасу в блюдце и налив в миску молока. А потом ушел играть с дворовыми пацанами. Когда же я вернулся домой, несколькими часами позже, то застал мать в состоянии дикого возмущения и тревоги. Вернувшись с работы и увидев мою «инсталляцию», она принялась рыскать по квартире в поисках зверя, намеренная немедленно его изгнать из нашего дома. Каково же было ее удивление, когда на ее требовательные вопросы, я ответил, что никакого зверька нет и вся эта история лишь плод моего воображения. Не знаю, что она тогда подумала и какие выводы для себя сделала, но через месяц у меня появился питомец, вредный, царапающийся и не дающийся в руки, но настоящий и живой котенок…
Больше для того, чтобы немного развлечь себя, чем в целях проверки безопасности окружающего периметра, я иногда подходил к выходам из магазина, прикладывал ухо к железным листам ролл‑ставней и прислушивался к происходящему снаружи. Как правило, в округе было тихо. Лишь иногда я улавливал далекие одиночные скрипы и щелканья, которые доказывали, что твари никуда не делись и продолжают ожидать, пока мы совершим ошибку и выдадим себя.
И, конечно, я не забыл про «старого приятеля», который любил наведываться «в гости» к нам со старшей дочерью, пытаясь разузнать, где мы прячемся. Помня о подобной опасности, я научился держать «стену» вокруг своего сознания на постоянной основе, а также несколько раз обсуждал эту тему с дочерью, которая также убеждала меня, что делает то же самое. Может быть мы были действительно успешны в наших стараниях, а может «старый приятель» пока решил отстать от нас, но дальнейших «атак» с его стороны не последовало, и с каждый проходящим днем у меня все сильнее складывалась иллюзия нашей безопасности.
Однажды поздно ночью, к концу первой недели пребывания в магазине, мучаясь от бессонницы, копошась в своем горестном горшке с черными гладкими камушками, пытаясь найти выход из казалось бы тупикового положения, я вдруг вспомнил, что при побеге из нашей квартиры закинул в рюкзак две портативные рации на батареях, и совершенно забыл о них.
Будто ошпаренный этим открытием, я выскочил из палатки, чуть не разбудив родных, и кинулся к рюкзакам. Две небольшие портативные полупрофессиональные рации действительно лежали на самом дне моего рюкзака, поблескивая в свете моего налобного фонаря пластиковыми деталями и небольшим стеклянным окошком.
Повертев одну из них в руках, я понял, что не понимаю, как ею пользоваться. Однако вспомнив сцены из фильмов, я догадался, что два больших закругленных рычага, расположенных поверх корпуса, являлись основными способами управления устройством. Один рычажок отвечал за включение и громкость, а другой переключал связь между шестнадцатью запрограммированными радиочастотами.
Покрутив рычажки, я ничего не добился. Рация молчала. Расстроенный, я решил сменить батарейки, которых у меня в запасе было множество, и после минутной возни с устройством случилось чудо! Экран рации засветился и негромкое шипение раздалось из встроенного динамика.
Глупо улыбаясь своим достижением, я принялся крутить второй рычажок, переключая каналы, которые, как один, отвечали мне однотонным унылым шипением вымершего радио‑пространства.
И внезапно, когда я переключился на одну из последний из оставшихся не проверенными частот, то совершенно отчетливо услышал человеческий голос!
«Сорок три, запятая, шесть, три, ноль, один, восемь, восемь. Пятьдесят один, запятая, один, семь, два, шесть, пять, ноль…»
Прием
От неожиданности я выронил рацию из рук. Увесистый аппарат упал прямиком мне на большой палец левой ноги, спровоцировав ослепительную вспышку боли, которая заставила меня оцепенеть, а артерии, ведущие к ноге запульсировать, отбивая тяжелый такт в ушах. Грязно выругавшись, я все же оценил иронию закономерных случайностей, отметив, что как и царапина на предплечье, которую я заработал, когда выбирался из балкона нашей квартиры, так и колено, которое я повредил, спускаясь по лестнице подъезда, все оказались на левой стороне моего несчастного измученного испытаниями тела.
Когда боль утихла, я подобрал рацию с пола, надеясь, что жертва в лице моего скорее всего чернеющего от крови под ногтем пальца на ноге, была не напрасна, и аппарат остался цел. Рация оставалась в порядке. Мужской голос, интонация которого смутно мне была знакома, продолжал повторять одни и те же цифры.
«Сорок три, запятая, шесть, три, ноль, один, восемь, восемь. Пятьдесят один, запятая, один, семь, два, шесть, пять, ноль…»
Нащупав кнопку исходящей передачи, я начал взволнованно говорить, приложив губы к поверхности рации, туда, где по моему мнению должен находиться микрофон.
– Мы…, мы…, мы… здесь…! Выжившие…. Мы выжили! Кто это? Есть кто там…?
Я был уверен, что передаю послания неправильно. Вроде как, судя по фильмам, нужно было называть позывной, говорить коротко и ёмко, а после произносить «прием», чтобы собеседник знал, когда наступала его очередь отвечать. Мое же невнятное и сумбурное бормотание скорее всего могло лишь насмешить того, кто мог меня слушать. Хотя, учитывая что на Земле вероятнее всего едва оставалась даже тысячная доля от прежнего количества населения, то этикет радиосообщения был уже не важен. Ведь главной являлась цель – выжившим найти друг друга.
– Прием…, ‑ все еще дико смущаясь и наверняка краснея, добавил я и отпустил кнопку, напряженно прислушиваясь к эфиру.
Ответом мне было продолжающееся без пауз, невозмутимое перечисление цифр, которое повторялось раз за разом, будто на заевшей пластинке. И я с разочарованием понял, что слушаю не человека, а предварительно наговоренную запись, которую поставили на повтор.
«Сорок три, запятая, шесть, три, ноль, один, восемь, восемь. Пятьдесят один, запятая, один, семь, два, шесть, пять, ноль…» – повторял голос и вслед за разочарованием меня осенила серия ярких озарений, будто ошпарив кипятком сознание, одно сразу следом за другим, каждое цепляющее ассоциативным рядом следующее.
Цифры, которые повторялись на записи являлись теми же цифрами, которые были когда‑то оставлены чудным мастером на стекле моего окна после его установки. Цифрами, оказавшимися географическими координатами. Мастером, который появился непонятно откуда, а после исчез не ясно куда, не взяв с меня за работу денег.
Память послушно вытащила из дальнего ящика памяти его лицо. Массивное, твердое, крупное, мультяшно‑детское, со слишком широко расставленными глазами, с комично вздернутым носом по форме напоминающим картофель. Еще мне вспомнилась сцена нашей нелепой беседы, когда я почти с ним поругался, оскорбленный его поведением, уже не помню по какой причине. И неоднозначное свое о том мужике впечатление, который казался вроде простоватым и добродушным, но иногда будто случайно показывал истинное свое нутро, словно двойное дно в шкатулке фокусника, будто тот мужик знал нечто, чего не хотел говорить и хотел выглядеть тем, кем на самом деле не являлся.
Да…, да…, я вспомнил его глаза, которые жили отдельной от остального лица жизнью. Глаза цвета намокшей древесной коры: острые, испытывающие, хитрые… И его слова, как он спросил меня: «к концу света готовитесь, от космического вируса?». А потом не признавался в заданном вопросе, морочя мне голову идиотской игрой слов. Вот поэтому я на него и разозлился…
А после была поездка в яхт‑клуб, который находился по указанным координатам. И погоня от синей Лады Приоры, гнавшейся за моей машиной всю дорогу. И маленькая девочка – иностранка, отставшая от беспечных родителей, таращившаяся на меня в лучших традициях мистических хорроров. И то, что я ничего особенного не нашел в том яхт‑клубе, кроме разве что того, что железная дверь и решетки, оборудованные в капитанской домике, были идентичны тем, что были установлены в нашей квартире.