Раненые звезды

— Не думаю, что это была орбитальная бомбардировка, — Кай пожал плечами.

— Как ещё можно устроить атомный взрыв на военном объекте!?

— Готов спорить, что это была диверсия. Причем операция, подготовленная в большой спешке. Своего рода жест отчаяния, — Кай пожал плечами.

Всё-таки поразительно, как ему удавалось сохранять спокойствие, зная, что там, наверху, совсем рядом только что разверзся атомный ад.

— Почему так думаешь? — спросил я, отряхиваясь.

— Потому, что мы живы, — он пожал плечами, — значит, их агентура не смогла подобраться слишком близко. Они знали, где мы — но деталей нашего перемещения у них не было. Им пришлось рискнуть. И они проиграли.

— Такое… уже происходило раньше? — предположил я.

— Что ты! — Кай округлил глаза, — совершенно уникальная ситуация. Поэтому я очень волнуюсь за нашу миссию на Венеру. Должно быть, она имеет значение просто невероятной важности. Наверно, поэтому нас до сих пор не посвятили в детали.

Я решил, что пересказывать свой недавний разговор с Волком прямо сейчас не стоит. Не время и не место. Вот когда выберемся, тогда… А ведь коммодор наверняка погиб!

— Допустим, — сдержанно сказал я, — но сейчас-то что делать? Есть план? Куда дальше?

— В сторону от города, — ответил Кай, и сделал приглашающий жест, — я неплохо изучил план здешних подземелий. Мы сейчас в камере, где когда-то стоял подземный комбинат. Его, конечно, давно разобрали — на сырье. Местные выработки истощились. Отсюда есть выход на нижние горизонты, а там — проход аж до самого перевала Барьерного хребта, — он посветил фонариком по сторонам; всюду был камень, покрытый трещинами и кое-как валяющимися осколками породы.

— Идти километров двадцать! — воскликнул я.

— Ага, — согласился Кай, — поэтому лучше не мешкать. Нам надо выйти на связь как можно скорее. Космодром и корабль, предназначенный для нашей миссии, тоже могут подвергнуться нападению. Надо предупредить!

— Думаю, они итак догадались, — сказал я, — и приняли меры. Надеюсь.

— Возможно, — кивнул Кай, — но это не причина, чтобы тут задерживаться, да?

Я вздохнул, опустил взгляд, и поплёлся следом.

Вот почему мне так «везёт» на подземелья? Я ведь действительно очень, очень сильно не люблю замкнутые пространства. Да, научился с этим справляться — особенно, когда точно понимаю, что происходит, и есть вера в то, что всё под контролем. Как в орбитальной капсуле. Или на центрифуге. Или даже в том подземелье, которое мы нашли с Катей — там тоже было неуютно, но все механизмы исправно работали, да и продлилось это совсем не долго… а тут — впереди двадцать километров пешком по заброшенным шахтам, на чужой планете, бр-р-р-р….

— Слушай. А, может, город пострадал не так сильно? Здание клуба-то вроде устояло! Может, просто поднимемся, а? Вызовем эвакуационную команду? Хотя бы на связь выйдем?

— Гриша, это не очень разумно! — ответил Кай, — там паника. Службы пытаются спасти того, кого можно спасти. А если в городе есть пособники диверсанта — просто для контроля и подстраховки. Да и к тому же бомба сильно излучала. Возможно, это была нейтронка. Там слишком много наведённой радиации, я не ручаюсь, что мы не схватим опасную дозу.

— И ты это тоже почувствовал? — спросил я недоверчиво.

— Я это тоже почувствовал.

— И почему все говорят, что ты более простая модель… — тихо пробормотал я.

— Потому, что у меня нет твоей выносливости. И степень адаптации к повышенной гравитации несколько ниже. Мне будет тяжелее на Венере.

— Ладно, — я махнул рукой, — двинули уже. Хотя честно скажу — не люблю я подземелья! Надеюсь, батареи в твоём фонарике заряжены под завязку.

Кай заинтересованно глянул на меня, но промолчал.

В подземельях оказалось не так плохо, как я поначалу опасался. Никаких особенно узких мест, или щелей, куда пришлось бы протискиваться. Просто аккуратно вырубленные в породе штреки, хорошо укрепленные старыми полимерными распорками, которые еще пару сотен лет не потеряют своих свойств. Изредка попадались природные пещерные карманы. Там было даже красиво: сталактиты и сталагмиты, даже пещерные цветы. Попадались и карманы с самоцветами, вот только останавливаться, чтобы набрать камней, совершенно не хотелось. Да и инструментов не было…

— Как думаешь, сколько мы прошли? — спросил я, по моим прикидкам, часа через четыре.

— Много, — ответил Кай, — километров двенадцать. Нам везет, горизонт относительно молодой, нет завалов.

— Ясно, — кивнул я.

За очередным поворотом тоннель вывел к вертикальной шахте. Довольно широкой — метров пять в диаметре. И прямого хода на противоположную сторону, где виднелся тёмный провал следующего штрека, не было. Придётся карабкаться, цепляясь за неровности стенок шахты.

— Жаль верёвки нет… — вздохнул я, оглядев препятствие, — я допрыгну. А ты как?

Кай улыбнулся, потом расстегнул куртку. Его гражданские штаны, на которые я-то раньше и внимания не обращал, вместо ремня были обвиты несколькими слоями чего-то, что вполне могло сойти за хорошую верёвку.

— Элемент традиционной одежды в местности, откуда мама родом, — пояснил напарник, вытаскивая «верёвку», — в древности использовался для лазания по деревьям. Думаю, я бы и сам допрыгнул, но зачем рисковать?

— Удобно, — улыбнулся я, — давай так: я прыгаю, ты кидаешь мне конец, я тебя страхую.

— Идёт, — сказал Кай, фиксируя конец «веревки» на специальной поясной пряжке.

Пока Кай подсвечивал фонариком, я примерился, оттолкнулся как следует, и махнул через шахту, стараясь не глядеть вниз.

И врезался в стену так, что искры из глаз посыпались!

Проход в штрек оказался фальшивым! Тут была только узкая ниша, не больше полуметра глубиной, которая заканчивалась стеной из антрацита или похожего минерала, обладающего свойством эффективно поглощать любой свет, не давая даже бликов. Эта чернота давала ощущение объема, создавая иллюзию прохода.

— Отвязывайся. Тупик, — констатировал я, восстанавливая дыхание и разворачиваясь на узкой площадке.

Я перебросил свой конец «верёвки» обратно Каю. И сделал это очень вовремя. Потому что иначе мой напарник бы точно погиб.

Потолок шахты рухнул совершенно неожиданно. Не было никаких настораживающих тревожных знаков. Вот я стоял, примеряясь для обратного прыжка, а вот — грохот, пыль и будто свет выключили.

Я ощупал себя. К счастью никаких повреждений. А потом до меня дошел весь ужас ситуации. Я в каменном мешке, глубоко в недрах древнего Марса. Жив Кай или нет — до конца непонятно, а даже если и жив — он никак не успеет привести помощь до того, как у меня закончится воздух для дыхания.

И тогда пришла паника.

Даже там, в вакууме, не было настолько плохо. Да, больно очень — но все происходило быстро. Здесь же ты понимаешь, что умираешь — но долго и мучительно. Тело ещё не знает о страшной ловушке. Оно грузит адреналином, как будто физическая сила и скорость тут может помочь. А разум в это время падает в такие бездны отчаяния, даже о существовании которых не подозреваешь, когда живешь обычной жизнью.

Поначалу я пытался сопротивляться. Считал от ста в обратном порядке. Сбивался, и начинал снова. Казалось, воздуха уже не хватает. Легкие работали на пределе, но всё равно казалось: задыхаюсь. И хорошо бы, если бы задыхался… небытие, потеря сознания были бы спасением. Потом я впивался ногтями в ладони — до боли, до крови. Это помогло на несколько секунд.

Потом ужас вернулся с новой силой.

Я пытался присесть, шевелил руками в узкой нише. Кажется, что-то шептал. Или кричал. Сейчас уже не вспомнить. Мысли потеряли привычную стройность, рассыпавшись черно-белым конфети.

Я грыз своё запястье. Последний план: найти вену, истечь кровью. Скорее погрузиться в спасительное ничто!

И вот, в тот момент, когда я уже чувствовал солоноватый вкус во рту, я понял, что достиг пика. Сердце сжалось на миг. Потом застучало в другом ритме. Как будто кто-то отпустил педаль акселератора.