Изоморф. Дилогия

Но тут на помощь пришел хвост и, пока я дрожал под прилавком, этот хитрец без предупреждения пробил барьер, самостоятельно и без каких-либо преград вырвался в реальный мир, подцепил на кончик плохо лежащую булочку и убрался обратно с такой скоростью, что стоящая рядом толстуха ничего не заметила.

Булочка, разумеется, тут же скукожилась и осыпалась прахом, тем самым напомнив, что питаться на изнанке обычным способом у меня не получится. Но хвостяра быстро исправился и с поразительной ловкостью украл с соседней лавки кусок мяса, который тут же и сожрал. Буквально за миг до того, как вернулся ко мне. Еще через пару минут он снова пробил барьер, чтобы проглотить толстую рыбину, потом упер целую связку фруктов… и в общем, проблема разрешилась довольно быстро, потому что пищеварительная система у нас, походу, была одна на двоих.

Мне полегчало. Особенно после того, как хвостяра добрался до чьих-то железок. И вот с тех пор хвост начал следить, чтобы я не пропускал время обеда, а если такое случалось, он без напоминаний утаскивал из верхнего мира что-нибудь неорганическое и заботливо пихал мне в пасть.

В таком ритме мы прожили еще несколько недель.

Приходя на рынок ранним утром и проводя там с перерывами время до позднего вечера, я окончательно освоился в местных реалиях. Мало-помалу запомнил имена всех, кто постоянно там бывал и хотя бы парой слов обменивался с Лурром. Заодно узнал массу нового, хотя и не всегда полезного. Выучил часть букв местного алфавита. Самую капельку освоил здешнюю письменность. В структуре языка, само собой, не разобрался, но, имея хотя бы средний словарный запас и адекватное мышление, было проще понять, что происходит. И о чем именно говорят со стариком проходящие мимо люди.

Самого Лурра я воспринимал как этакого проводника, учителя, наставника, который, сам того не зная, потихоньку вводил меня в новый мир и знакомил с его особенностями. Узнавая его все лучше, я каждый день удивлялся, как в такой среде и в таких условиях старик смог сохранить веру в людей. Открытый, приветливый, напрочь лишенный зависти и присущей большинству бедняков жадности… наверное, не зря говорят, что к таким, как он, грязь не липнет? Светлые души. Редкие, по-настоящему ценные люди, рядом с которыми и другие испытывают неосознанное желание стать чуточку лучше, чем они есть.

Я даже был бы не прочь встретиться с ним лицом к лицу и побеседовать уже по-настоящему. Но увы. Не довелось. Не случилось. Просто потому, что судьба распорядилась иначе.

В один из дней Лурр задержался на рынке дольше обычного, дописывая особо заковыристое послание для мужика, которого я раньше не видел. Да тот мужик еще и опоздал, так что старик был вынужден его ждать. Один. Закутанный лишь в старый, латанный-перелатанный халат, который еще и порядком промок после короткого дождя, случившегося после полудня.

Поскольку к вечеру я успел проголодаться, то еще засветло ушел на перекус, а когда вернулся, то Лурра на месте не застал, и решил, что тот отправился домой. Или радостный и воодушевленный, если получил обещанную плату, или же расстроенный до предела, если так и не дождался недобросовестного клиента.

Раздавшийся неподалеку шум меня насторожил, но я настолько привык к тому, что блаженного старика оберегают все, кто только мог, что поначалу не обеспокоился. И только когда услышал сдавленный хрип, заподозрил неладное.

Спрыгнуть с крыши и добраться до тупичка, откуда донесся шум, особого труда не составило. Тут и было-то сто шагов по прямой. Однако когда я их преодолел и заглянул в проулок между домами, откуда торопливо выскочили два человека, то почувствовал… какое-то опустошение, что ли? Растерянность. Разочарование. И одновременно горечь. Потому что там, в тупике, посреди большой грязной лужи, лежал, раскинув руки, старый чудак Лурр, а на его груди стремительно расплывалось багровое пятно.

При виде этой скверной картины, я от неожиданности даже в реальный мир умудрился вывалиться, а запах тех двоих, что сейчас бежали прочь, зафиксировал совершенно машинально. И так же машинально заметил, что, помимо крови и железа, к нему примешивается слабый аромат серебра.

Выходит, старик все-таки дождался позднего клиента? И тот в благодарность за выполненную работу, расплатился с Лурром более чем щедро? Наверное, кто-то следил за ним в надежде поживиться. Или позарился на блеск серебра. Но если на покупателя эти козлы напасть не посмели, то одинокий, беззащитный, внезапно разбогатевший старик представлял собой легкую добычу…

Услышав, как хрипит и скребет слабеющими пальцами землю Лурр, которому, судя по дырам в одежде, кто-то дважды всадил в грудь здоровенный нож, я медленно поднял голову, снова провалился на изнанку и оскалил зубы, огласив сумеречный мир таким же хриплым рыком.

Жизнь в бедных районах всегда тяжела. Здесь нередко случались кражи, бандитские разборки, похищения, насилие, зверства и, конечно же, убийства. Но до тех пор, пока они не касались лично меня, я все это отмечал умозрительно. Как статист, которому в силу обстоятельств приходилось фиксировать происходящее, никак в этом эмоционально не участвуя. Однако сейчас, глядя на испускающего последние вздохи Лурра, во мне впервые заклокотала ярость. Даже, пожалуй, бешенство, вызванное не столько самим фактом убийства, сколько причиной, по которой кто-то решил, что может его совершить.

Какое-то паршивое серебро…

Одна-единственная монета – вот цена, в которую неизвестные оценили человеческую жизнь. И пусть эта жизнь принадлежала дряхлому, тяжело больному старику, пусть тому жить оставалось всего несколько лет или даже месяцев. Но что-то перевернулось тогда у меня в душе. И я совершенно неожиданно, всей своей звериной сущностью осознал, что справедливой платой за чужую жизнь может быть только другая жизнь. Как и то, что в самое ближайшее время обязательно эту плату возьму.

Я пригнулся, собираясь отправиться за неизвестными немедленно, но пронесшийся по подворотне ветерок заставил меня вздрогнуть.

– Подожди, – раздался вместе с ветром подозрительно знакомый голос. И, обернувшись, я увидел стоящего рядом с затихающим стариком Шэда, на лице которого появилось напряженное выражение. – Олег, это ты меня призвал?

Я – что?!

НЕТ!

– Хорошо, – так же быстро успокоился собиратель, а меня вдруг пробила нервная дрожь.

Кажется, теперь я знаю, как именно призывают сборщиков душ. Оказывается, для этого нужно всего лишь убить… или же умереть самому.

– Подойди, – сухо велел Шэд, разом перестав походить на улыбчивого парня в дурацкой шляпе. Теперь это был кто-то другой. Незнакомый. Пугающий. – Знаю, что это прозвучит странно, но ты должен мне помочь.

Что? Неужто Лурра можно спасти?!

Из сумеречного мира я прекрасно видел, что вокруг его тела еще вьется зеленоватое свечение. Значит, какими бы ни были повреждения, жизнь в этом теле еще теплилась. Хотя, если я правильно понял, с каждым мгновением ее становилось все меньше.

Под требовательным взглядом сборщика душ я неохотно приблизился. Затем, получив недвусмысленный взгляд, прошел через барьер, появившись в реальном мире почти одновременно с собирателем душ. Озадаченно замер, когда Шэд наклонился и, подхватив что-то с земли, быстро спрятал в кулаке. И откровенно насторожился, когда он повернулся в мою сторону и спросил:

– Помнишь, я говорил, что у тебя может появиться шанс стать человеком?

Я напряженно кивнул.

– Ты все еще хочешь этого?

«Глупый вопрос. Хочу, конечно. Но какое отношение это имеет к Лурру?»

– Тогда коснись его и скажи: «Все твое – мое», – велел собиратель. И я, заглянув в его неожиданно загоревшиеся глаза, не нашел в себе сил воспротивиться. После чего осторожно протянул лапу, коснулся худой стариковской лодыжки, пробормотал про себя нужную фразу и…

Просто перестал быть.

Глава 7

Боль… адская боль мешала вдохнуть и до слепящих искр обжигала грудь при каждой попытке пошевелиться. Я оказался полностью дезориентирован. Чувствовал себя потерянным и беспомощным. Видел себя лежащим в грязной подворотне посреди большущей лужи и одновременно стоял рядом на коленях, задыхаясь от боли и буквально захлебываясь льющейся изо рта кровью.