Волки Кальи

– Ты, возможно, прав, что дом ничего не значит, – кивнула Сюзанна, – но Бухта Черепахи вызывает определенные ассоциации, не так ли? – она посмотрела на стрелка. – Эта часть Манхэттена называется Бухта Черепахи, Роланд.

Он кивнул, нисколько не удивившись. Черепаха была одним из двенадцати Хранителей и всегда стояла на дальнем конце Луча, по которому они шли.

– Люди из «Строительной компании Миллза», возможно, ничего не знают о розе, – продолжил Джейк, – но готов спорить, в «Сомбра корпорейшн» о ней знают, – его рука нырнула в густой мех на шее Ыша. – Я думаю, где-то в Нью-Йорке, в каком-нибудь административном здании, может, в Бухте Черепахи, может, в Ист-Сайде, есть дверь со скромной табличкой «СОМБРА КОРПОРЕЙШН». А за этой дверью – другая дверь. Из тех, что приводит сюда.

С минуту они сидели, думая о мирах, вращающихся вокруг единой оси в умирающей гармонии, и никто ничего не говорил.

– Вот что, по моему разумению, происходит, – первым заговорил Эдди. – Сюзи, Джейк, не стесняйтесь поправить меня, если вам покажется, что я ошибаюсь. Этот тип, Кел Тауэр, в каком-то смысле хранитель розы. Возможно, на уровне сознания он сам этого не знает, но точно хранитель. Он, и должно быть, вся его семья. Отсюда и фамилия.

– Только он – последний, – вставил Джейк.

– Ты этого знать не можешь, сладенький, – улыбнулась ему Сюзанна.

– У него не было обручального кольца, – объяснил Джейк, и Сюзанна кивнула, похоже, убежденная этим доводом.

– Возможно, когда-то множество Торенов владели множеством участков на Манхэттене, – продолжил Эдди, – но те дни канули в лету. И теперь «Сомбра корпорейшн» от розы отделяет только один, практически разорившийся толстячок, который изменил свою фамилию. Он… э… как называется человек, который любит книги?

– Библиофил, – ответила Сюзанна.

– Да, один из них. Джордж Бьонди, возможно, не Эйнштейн, но одну умную фразу, когда мы подслушивали, произнес. Насчет того, что у Тауэра не настоящий магазин, а дыра, куда он бросает деньги. В наших краях, Роланд, случившееся с ним – обычное дело. Когда моя мать видела в телевизоре какого-нибудь богатого парня, скажем Доналда Трампа…

– Кого? – спросила Сюзанна.

– Ты его не знаешь, в шестьдесят четвертом, он был мальчишкой. И это неважно. Так она говорила: «Интересно, какими будут его внуки». В Америке внуки частенько разбазаривают нажитое дедами.

– Итак, мы имеем этого Тауэра, и он, в своем амплуа, тот же Роланд… последний в роду. Продает что-то из принадлежащей ему недвижимости здесь, что-то там, платит налоги, платит за дом, оплачивает расходы и докторские счета, покупает книги. Да, я все это выдумываю… да только, кажется, на самом деле все так и есть.

– Точно, – кивнул Джейк, в голосе слышалось благоговение. – Наверняка все так и есть.

– Может, ты догадался об этом, – заметил Роланд. – А может, коснулся его мозга. Как, бывало, делал мой давний друг Ален. Продолжай, Эдди.

– И каждый год он говорит себе, что уж теперь-то книжный магазин начнет приносить прибыль. Что нью-йоркцы узнают, какие хорошие у него книги, как их много, и повалят валом. В Нью-Йорке такое действительно случается. И вот тогда все у него наладится. Но в конце концов на продажу у него остается только одно: участок двести девяносто восемь в квартале девятнадцать в Бухте Черепахи.

Два, восемь и девять в сумме дают девятнадцать, – вставила Сюзанна. – Никак не могу понять, то ли это что-то да значит, то ли синдром синего автомобиля.

– Что такое синдром синего автомобиля? – спросил Джейк.

– Когда ты покупаешь синий автомобиль, тебе начинает казаться, что вокруг полным полно синих автомобилей.

– Только не здесь, тут ты их не встретишь, – улыбнулся Джейк.

– Не здесь, – подал голос Ыш, и все посмотрели на него. Дни, иной раз и недели, Ыш ничего не говорил или повторял окончания слов. А потом вроде бы произносил что-то свое, озвучивал свои мысли. Но они не знали, так ли это. Наверняка не знал даже Джейк.

«Точно так же мы не знаем наверняка и насчет числа девятнадцать», – подумала Сюзанна и потрепала путаника по голове. Ыш с довольным видом ей подмигнул.

– Он держится за этот участок до последнего, – продолжил Эдди. – Черт, даже это жуткое здание, в котором расположен книжный магазин, ему не принадлежит, помещение он арендует.

Джейк перехватил инициативу.

– Когда магазин деликатесов «Том и Джерри» прекратил работу, Тауэр его срыл. Потому что какая-то его часть хочет продать участок. Эта часть говорит, что не продать участок может только безумец, – Джейк замолчал, думая о том, как некоторые мысли приходят глубокой ночью. Безумные мысли, безумные идеи, голоса, которые не желают замолкать. – Но есть и другая часть, другой голос…

– Голос Черепахи, – вставила Сюзанна.

– Да, Черепахи или Луча, – согласился Джейк. – Возможно, это один и тот же голос. Голос, который говорит, что он должен изо всех сил держаться за этот участок, – он посмотрел на Эдди. – Как ты думаешь, он знает о розе? Иногда приходит туда, чтобы посмотреть на нее?

– Срет ли заяц в лесу? – усмехнулся Эдди. – Разумеется, приходит. И, разумеется, знает. На каком-то уровне должен знать. Потому что угловой участок на Манхэттене… сколько он может стоить, Сюзанна?

– В мое время стоил порядка миллиона баксов. В 1977 году… известно только Господу Богу. Три миллиона? Пять? Более чем достаточно для того, чтобы сэй Тауэр мог торговать книгами до конца жизни, при условии, что инвестирует полученную сумму в наиболее надежные бумаги.

– Все это говорит о том, что продавать участок ему очень не хочется, – сказал Эдди. – Сюзи уже указала, что за свои сто тысяч «Сомбра» практически ничего не получила.

– Кое-что они получили, – возразил Роланд. – Кое-что очень важное.

– Вставили ногу между дверью и косяком, – пробурчал Эдди.

– Правильно говоришь. А теперь, после того, как выйдет срок действия соглашения они пошлют к нему Больших охотников за гробами. В версии вашего мира. Крепких парней. И если жадность и насущная необходимость ранее не заставили Тауэра продать участок с розой, то теперь, запугав Тауэра, они своего добьются.