Бог войны

Лекарь исполнил, что велено.

– Можете ехать верхом? – поинтересовался д’Аркур.

– Чего вам угодно, сэр Готфрид? – вскинулся тот, сочтя вопрос нормандца чуть ли не оскорблением.

– Я должен учинить опустошение как можно ближе к Парижу – сие отвлекающий маневр. Эдуард должен отвести армию на север и переправиться через Сомму, чтобы встретиться с Гастингсом и фламандцами. Он будет нестись, как олень от французской своры, идущей по горячему следу.

Сэр Гилберт позволил бренди прокатиться по небу, своим теплом унимая боль в теле.

– Он и не собирался штурмовать Париж. Так я и знал. Он бы увяз в тысячах улиц и переулков. Это было бы в сто раз хуже, чем в Кане. Сколько времени королю нужно?

– От силы девять дней.

– И что вам надобно от меня и моих людей?

– Найти переправу через Сомму.

– Милый боже, неужели нам мало попыток переправ через реки? Сие дьявольские врата на дно. Хуже, чем здесь. Давайте сразимся сейчас и покончим с этим.

– Эдуард затребовал еще лучников и припасов. К северу от реки в Ле Кротуа есть порт, и чтобы добраться туда, надо переправиться через Сомму. Нам не одержать победы, если мы не встретимся с Гастингсом, чтобы после развернуться и сразиться с Филиппом. Припасы и люди – вот что нам нужно.

– И чудо.

– Встретимся к северу от Амьена, – и д’Аркур повернул коня прочь.

Сэр Гилберт закряхтел, когда лекарь кончил накладывать повязку. Шесть недель боев высосали из людей и лошадей не только энергию. Им нужен отдых, питание и уход за ранами. Армия маршировала в стоптанных сапогах, а лошади странствовали на скудном пропитании. Раны загнаивались, и люди умирали; дезертирство было не в диковинку, и солдат вешали за разграбление монастырей. И, однако же, воинственный король требует от людей еще больше. Просто диво, что они питают к нему такое почтение, что перевязывают себе ноги и, невзирая на муки, продвигаются вперед. А теперь предстоит очередной семидесятимильный бросок, чтобы перебраться через очередную широкую реку. Изнеможение доконает их всех.

Переправившись через Сену в Пуасси, войско порадело, чтобы мост был уничтожен окончательно. Атаковать их с тыла Филипп не сможет, ибо теперь началась гонка в марше на север. Разъезд д’Аркура огнем и мечом проложил себе путь до предместий самого Парижа, но французская армия была в пути, и едва покончив со всем, что мог сделать, не знающий устали барон изо всех сил поспешил присоединиться к разведывательным отрядам, пытавшимся отыскать переправу. Армия оставила трудный рельеф кустарников и перелесков Нормандии позади и, подстегиваемая отчаянием, пересекла равнину Пикардии по прямой, за все семьдесят миль отклоняясь в стороны от колонны не более чем на милю. На северо-западе было рукой подать до моря, на западе подступали соленые болота и устье Соммы, а решительно настроенный французский король, понимая, что изнуренное войско его английского кузена совершает последнее грандиозное усилие, чтобы добраться до своих фламандских союзников, преследовал их с юга. Один раз англичане выскользнули из удавки, но он затянет ее снова. И выбьет табурет пинком.

Латники и лучники сэра Гилберта, как и всякий другой разведывательный отряд, сжигали каждую деревню и хибару на своем пути. Земля пропахла дымом, словно вся Франция стала погребальным костром. Но ни одного моста не нашлось, и как людям Филиппа пришлось остановиться перед Сеной, так и он остановил англичан перед Соммой. Стратегия Эдуарда потерпела крах, а попытки штурмовать укрепленные мосты на реке стоили чересчур много жизней. Время утекало стремительно, как речной отлив, и Эдуард, король Англии, скоро застрянет и будет вынужден столкнуться с подавляющими силами противника и дать им бой отнюдь не на своих условиях.

Канун дня святого Варфоломея[14] был постным. Впрочем, у людей иного выбора и не было – ни мяса, ни птицы для еды. Привязав свою лошадь, Джон Уэстон, скалясь, как обезьяна, припустил к своей роте лучников, вставшей биваком после целого дня бесплодных поисков переправы. Он волок за собой мертвого лебедя с шелковыми перьями, измазанными его собственной кровью. И бросил его на землю перед остальными.

– Ну, добро, парни, отведаем малую толику благодати с королевского стола.

– Иисусе благий, только не показывай сэру Готфриду, а то заберет себе, – вскинулся Роджер Окли, отволакивая тяжелую тушку прочь из виду. Два человека принялись ощипывать птицу.

– Подбрось-ка дров в огонь. И несколько камней заодно, – сказал Блэкстоун Уиллу Лонгдону, – и вырой яму поглубже. Будем его томить.

– Так точно, ваше благородство, сир, – поддел его Лонгдон. Лебедь – кушанье изысканное, и не время кочевряжиться из-за того, что устройством очага командует юнец.

– Прям бычьи яйца, малый! Из тебя вышел бы добрый дворянин, – заметил Элфред.

– Не будь он зачуханным лучником, – докинул Уэстон.

– Вам ли не знать, – с улыбкой отозвался Блэкстоун. Перспектива получить завтра на завтрак сочную птицу развеселила людей.

К ним подошел сэр Гилберт.

– У нас поутру тут будет бой, если другие учуют сии ароматы. Полагаю, за ножку я смогу держать события в узде.

– Именно про это мы и говорили минуту назад, сэр Гилберт, – откликнулся Элфред, – правда, ребятушки?

Лучники добродушно выразили согласие.

– Всего-то с одной птицей и управился, Джон Уэстон?

– Было две пары, сэр Гилберт, но мне пришлось брести в воду, чтобы ухватить ее, пока течением не унесло в море, – сообщил Джон Уэстон, отрезая шею от туловища. – Остальные не пожелали плескаться вокруг, дожидаясь следующей стрелы. Да оно и к лучшему, скажу я вам, едва не утоп в этаких водовертях.

Блэкстоун подбросил в огонь еще дровишек. Слова Джона Уэстона напомнили ему о родной речке, где они с Ричардом ставили невода. Лебеди предназначались для стола лорда Марлдона, но их обычно добывали при отливе, когда они кормились.

– Они кормились? – осведомился Томас.

– Точно так. Головы книзу, задницы кверху. Промазать я не мог, кабы и умел. Скажу я вам, окаянный отлив едва не сбил меня с ног, а плавать я не умею, так что хвала доброму Господу, что привел меня взад с завтраком для вас, супостатов.

– Раз в устье был отлив, – повернулся Блэкстоун к сэру Гилберту, – и было настолько мелко, что лебеди могли кормиться, а Джон забрался в поток, то, пожалуй, там мы и можем переправиться, сэр Гилберт.

– Джон? – обернулся сэр Гилберт к фуражиру.

– Истинно, сие можно сотворить. Однако же рискованно, аки щекотать дьяволову задницу мокрым оперением.

– Покажи.

– Ваша правда, сэр Гилберт. Но вашей власти придется подрастянуться, дабы уберечь птицу от покражи ко времени вашего возвращения.

– Птица останется в очаге. Томите ее, ребятушки. Она будет готова к утру, – заявил сэр Гилберт. – Элфред, Томас, Джон, со мной!

Они ехали в лунном свете, пока не перевалили через холм и не увидели устье Соммы, растекающейся по приливным болотам. Ее воды протянулись к морю сверкающей лентой. Бриз рябил широкий водный простор, подтверждая слова Уэстона о сильных приливных течениях. Последовав путем лучника до края болот, сэр Гилберт спешился.

– Я зашедши где-то туточки. С сотню с чем-то шагов до места кормежки первой птицы. Остальные были посреди стремнины. Не видел толку рисковать потерять стрелу.

Чавкающая жижа подавалась под их весом, но они двинулись дальше, к реке.

– Отлив кончается, сэр Гилберт, – заметил Блэкстоун. – Помните речку дома? Это смертельная ловушка, коли люди будут там с началом прилива.

Пропустив его слова мимо ушей, сэр Гилберт забрел дальше в поток. Собрав поводья лошадей воедино, Блэкстоун отдал их брату. Больше никаких указаний не требовалось. Опозоренный отрок должен остаться.

Лучники последовали за капитаном на глубину, где течение навалилось им на бедра, стараясь сбить с ног. Они рассыпались цепочкой на сотню шагов, нащупывая ногами каждый шаг по илу. Через какое-то время Элфред поднял руку.

14

24 августа.