Революция муравьев

– А вообще?

– Вообще… я люблю черный цвет, – честно призналась она.

– Может, ты, как та Белоснежка из сказки, ждешь, когда явится волшебный принц и, поцеловав, разбудит тебя? – спросил Поль.

– Ты путаешь меня со Спящей красавицей, – возразила Жюли.

– Опять ты дал маху, Поль, – заметил Нарцисс.

– Ничего подобного. Во всех сказках есть спящая девица, которая только и ждет, чтоб ее разбудил возлюбленный…

– Может, еще споем? – предложила Жюли, мало-помалу входя во вкус.

Они выбирали все более сложные композиции. «And You and I» группы «Yes». «The Wall» тех же «Pink Floyd» и, наконец, «Supper’s Ready» группы «Genesis». Последняя растянулась на двадцать минут, позволив каждому из них проявить себя в сольной партии.

Жюли теперь так мастерски владела голосом, что выдала виртуозные пассажи в каждой из трех частей композиции, хотя они и различались по стилю.

Наконец, они решили расходиться по домам.

– Я поссорилась с матерью, и сегодня вечером мне не очень хочется возвращаться домой. Может, кто из вас приютит меня на ночь? – спросила Жюли.

– Давид, Зое, Леопольд и Цзи-вонг живут на полном пансионе и спят в лицейской общаге. А мы, Франсина, Нарцисс и я, живем дома. И каждый из нас, в случае чего, может приютить тебя по очереди. Если хочешь, пойдем сегодня вечером ко мне, – предложил Поль, – комната для друзей у меня всегда найдется.

Такая мысль, похоже, не очень обрадовала Жюли. Франсина, смекнув, что она совсем не горит желанием идти домой к парню, предложила ей переночевать у нее дома. На сей раз Жюли согласилась.

ЖИВЫЕ ГЛАСНЫЕ. В некоторых древних языках — египетском, еврейском, финикийском – нет гласных, только согласные. Гласные воспроизводят голос. А произнося вслух графически воспроизведенное слово, мы наделяем его великой силой и, стало быть, жизнью.

Пословица гласит: «Если ты сумел правильно написать слово «шкаф», он непременно упадет тебе на голову».

Такое же воззрение было и у китайцев. Во втором веке от Р.Х. китайский император призвал к себе величайшего художника своего времени У Даоцзы и повелел ему нарисовать правильного дракона. И художник нарисовал такого дракона, только без глаз. «А где же у него глаза?» – спросил император. «Нарисуй я ему глаза, он бы улетел», – отвечал У Даоцзы. Но император стоял на своем, и после того как художник пририсовал дракону глаза, тот, как утверждает легенда, улетел.

103-й и его спутники уже несколько минут из последних сил отбиваются от саранчи. Кислотный брюшной мешок у 103-го почти пуст. У старого муравья только один выход – пустить в ход челюсти, но это еще более утомительно.

Саранча не оказывает достойного сопротивления. Она даже не бьется. Угроза заключается в ее количестве, поскольку она низвергается с небес гибельным градом, щелкая алчущими лапами и челюстями.

Сплошному саранчовому дождю нет передыху.

Перелетная саранча покрывает землю уже в несколько слоев – может, в шесть или семь, – кругом, куда ни глянь, копошатся насекомые. 103-й вгрызается челюстями в эту шевелящуюся массу и косит саранчу, точно косилка. Не для того он благополучно одолел столько препятствий, чтобы спасовать перед тварями, у которых ума хватает только на то, чтобы производить потомство в бессчетном количестве.

Когда у Пальцев, вспоминает он, случается перенаселение, их самки глотают гормоны – пилюли, которые делают их не такими плодовитыми. Надо бы напичкать такими же пилюлями и эту саранчу, от которой нет никакого спасения. К чему заводить два десятка отпрысков, если тебе нужен только один или два? В чем же интерес – зачем плодить несметное потомство, если прекрасно знаешь, что не сможешь ни обиходить его, ни обучить и что выживет оно, только паразитируя на других существах?

103-й нипочем не покорится власти этих плодовитых тварей. Вокруг него летают ошметки саранчи. Его смертоносные челюсти сводит судорогой.

И тут вдруг солнечный луч, пронзив мрачную тучу, освещает черничный куст. Это знак. 103-й с товарищами спешно взбираются на него. Чтобы набраться сил и храбрости, муравьи набрасываются на чернику – и темно-синие ягоды лопаются под натиском их острых, как бритва, челюстей.

В бегстве спасение.

103-й пробует успокоиться. И поднимает усики к небу. Земля внизу сплошь усеяна искромсанными надкрыльями, а вверху, в очистившемся от саранчового дождя небе, снова засверкало солнце. Чтобы как-то себя ободрить, муравей напевает старинную белоканскую песенку:

Тринадцать разведчиков повисают на кончиках самых высоких веток черничного куста, но поток саранчи настигает их и там. Кажется, что муравьи держатся за одну-единственную спасительную соломинку посреди моря шевелящихся саранчовых спин.

Восьмой этаж. Без лифта утомительно. На лестничной площадке они отдышались. Наконец-то пришли. Здесь, наверху, они чувствовали себя под защитой от ползучих уличных страхов.

Хотя это предпоследний этаж, зловоние от не вывезенных из-за забастовки мусорщиков отходов добралось и сюда. Юная блондинка с не очень короткими волосами в поисках ключей порылась в широченном кармане, служившем ей и сумкой, и, переворошив кучу разных безделушек, с торжествующим видом достала большую связку.

Отперев пять замков, она толкнула дверь плечом, потому что «дерево разбухло от сырости и дверь заклинивает».

Дома у Франсины были только компьютеры и пепельницы. Жилище, которое она высокопарно называла «квартирой», на самом деле больше походило на крохотную студию. После потопа у соседей сверху потолок у нее расцветился сочащимися влагой разводами. Таков непреложный закон жизни в многоквартирных домах: соседи сверху, наливая себе ванну, непременно переполняют ее. А соседи снизу имеют обыкновение забивать мусоропровод непомерно большими мешками для мусора.

Обои были светло-коричневые. Франсина, как видно, не утруждала себя уборкой. Пыли кругом было хоть отбавляй. Общая картина произвела на Жюли гнетущее впечатление.

– Будь как дома, располагайся, – сказала ей Франсина.

Жюли села, и Франсина заметила, что у нее гноится коленка.

– Это тебя так Черные крысы отделали?

– Мне не больно, вот только кажется, что я чувствую каждую свою косточку. Ну как тебе объяснить? Такое ощущение, что коленки у меня – живые существа. Я чувствую коленные чашечки, суставы – всю эту сложную систему, которая заставляет пару костей действовать одновременно.

Франсина осмотрела ее ссадину и полюбопытствовала – может, Жюли мазохистка? Она, похоже, любит свою рану как что-то родное, поскольку та напоминает ей, что коленка у нее живая…

– Скажи-ка, а ты, часом, не наркоманка? – спросила Франсина. – Или, может, бредишь? Ладно, сейчас все организуем. У меня тут где-то завалялись вата и антисептик.

Первым делом Франсина распорола ножницами длинную юбку Жюли, прилипшую к ссадине, и в этот раз юная сероглазка уже добровольно оголила бедра.

– А юбка-то у меня совсем пропала!

– Не беда, – ответила Франсина, обрабатывая ей ссадину. – Эдак все наконец-то увидят твои ножки. К тому же они у тебя ничего. Первое правило женственности: не стесняйся их показывать. А ссадина быстро заживет.

Франсина прикурила сигарету с марихуаной и передала ей:

– Я научу тебя, как спасаться от самой себя. Может, у меня пока плохо выходит, зато я научилась жить в нескольких параллельных реальностях, и ты уж поверь, старуха, когда они у тебя есть – это классно. Жизнь отвратная штука, если не умеешь переключаться с одной реальности на другую, потому что только так и можно жить.