Революция муравьев

Учитель подчеркнул, что насекомые не только самые древние обитатели Земли, но и самые многочисленные.

– Энтомологи уже описали около пяти миллионов разных видов насекомых, и каждый день они открывают до сотни ранее неизвестных их разновидностей. Для сравнения знайте, что ежедневно ученым удается обнаружить лишь один неизвестный вид млекопитающих.

На классной доске он вывел крупными буквами: «80 % животного царства».

– Итак, из всех животных на планете насекомые – самые древние, самые многочисленные и, добавлю, самые малоизученные.

Он прервался – класс наполнился жужжанием. Ловким движением руки учитель поймал насекомое, мешавшее ему вести урок, и выставил на всеобщее обозрение его расплющенное тельце, похожее на кособокую скульптурку с парой крылышек и головкой, увенчанной одним-единственным усиком.

– Перед вами крылатый муравей, – объяснил учитель. – Несомненно, королева. У муравьев только особи с половыми органами имеют крылья. Самцы погибают прямо во время спаривания в брачном полете. И королевы уже поодиночке продолжают летать в поисках места, где они отложат яйца. Как вы, должно быть, заметили, с общим повышением температуры насекомых становится все больше.

Он взглянул на раздавленное в лепешку тельце муравьиной королевы.

– Обычно муравьиные особи с половыми органами летают перед самой грозой. Таким образом, эта королева как бы предупреждает нас, что завтра, возможно, будет дождь.

Учитель биологии бросил расплющенную, дергающуюся в предсмертной агонии королеву на съедение стайке лягушек, обитавших в аквариуме примерно метровой длины и полуметровой высоты. Земноводные тут же всем скопом накинулись на добычу.

– В общем, – продолжал он, – мы имеем дело с экспоненциальным размножением насекомых, притом наиболее устойчивых к инсектицидам. Таким образом, уже в скором будущем мы сможем обнаружить в своих шкафах целые полчища тараканов, в сахаре будут копошиться сонмища муравьев, в деревянной обшивке стен поселятся скопища термитов, а в воздухе будут летать тучи комаров с муравьиными принцессами. Так что запасайтесь дезинсекционными средствами, иначе вам от них не избавиться.

Ученики все записывали. Учитель объявил, что теперь он переходит к практической части урока.

– Сегодня мы займемся нервной системой и особенно периферическими нервами.

Он попросил сидящих в первом ряду учеников взять с лабораторного стола склянки с помещавшимися в них лягушками и раздать однокашникам. Взяв и себе склянку, он объяснил, что им предстоит делать дальше. Чтобы усыпить лягушек, каждому ученику надлежало бросить в свою банку ватку, смоченную эфиром, затем извлечь из банки лягушку, пришпилить ее лапками к резиновой подкладке в ванночке, после чего водой из-под крана смыть с нее следы крови.

Вслед за тем, вооружившись пинцетом и скальпелем, ученики должны были снять с каждой лягушки кожу, обнажив таким образом ее мышцы, и с помощью электрической батарейки с парой электродов постараться найти у нее нерв, отвечающий за сокращение правой лапки.

Все, кому удастся заставить сокращаться правую лапку лягушки, автоматически получат оценку «отлично».

Учитель наблюдал за работой учеников. Кому-то из них так и не удалось усыпить свою лягушку. Сколько бы смоченных эфиром ваток они ни совали в склянку, лягушка продолжала барахтаться. Другим казалось, что они смогли-таки усыпить своих подопытных, но, как только они пытались пришпилить их иголками к резиновой подкладке, лягушки начинали отчаянно молотить в воздухе свободными лапками.

Жюли молча следила глазами за своей лягушкой, и в какой-то миг ей вдруг показалось, что та точно так же наблюдает за ней из склянки. Сидевший рядом с Жюли Гонзаго, ловко орудуя руками, уже успел воткнуть в свою лягушку пару десятков нержавеющих иголок.

Гонзаго воззрился на свою жертву. Земноводное напоминало святого Себастьяна. Недоусыпленное, оно пыталось сопротивляться, но иголки, пронзившие его в нужных местах, не давали пошевелиться. А поскольку лягушка не умела кричать, всем было невдомек, как сильно она мучается. Все, что смогла лягушка, так это один-единственный раз тихонько и жалобно квакнуть.

– Это еще ничего, бывает кое-что получше! Знаешь, какой у человека самый длинный нерв? – спросил Гонзаго у одного из соседей.

– Нет.

– Зрительный, вот какой.

– Ну да! И что?

– А то, что стоит у тебя на заднице вырвать хоть один волосок, как ты тут же пустишь слезу!

Все прыснули, а Гонзаго, довольный своей шуткой, меж тем живо содрал с лягушки кожу, потом разрезал мышцу и нашел нерв. Следом за тем он со знанием дела ткнул в него электродами – и правая лапка у его лягушки дернулась, причем совершенно отчетливо. Лягушка извивалась под пронизавшими ее иголками, беззвучно хватая ртом воздух, – до того ей было больно.

– Хорошо, Гонзаго, ставлю вам «отлично», – объявил учитель.

Справившись с заданием раньше всех и оставшись без дела, лучший ученик класса принялся отыскивать у бедной лягушки прочие нервы, которые могли вызывать у нее другие, не менее любопытные рефлексы. Он начал сдирать с несчастного земноводного кожу большими лоскутами, мало-помалу оголяя его серые мышцы. Через несколько мгновений, когда кожа со все еще живой лягушки была содрана целиком, Гонзаго стал извлекать из ее плоти другие нервы, способные вызывать забавные судороги.

К нему подошли двое однокашников, чтобы поздравить его и поглазеть, чем он там занимается.

А у них за спиной их неловкие товарищи, пожадничавшие эфира или иголок, с изумлением глядели, как из ванночек выпрыгивали пронзенные иголками лягушки, похожие на пациентов, сбежавших от врача-иглотерапевта. Лягушки прыгали по всему классу, несмотря на то что с одной лапки у каждой из них кожа была содрана целиком, и потряхивали розовато-серыми мышцами, вызывая у наблюдавших за ними учеников и смех, и жалобные стоны.

Жюли в ужасе закрыла глаза. Ее собственная нервная система превращалась в ручеек соляной кислоты. Оставаться в классе у нее больше не было сил.

Она взяла свою банку с лягушкой и, не говоря ни слова, вышла из класса.

Она пробежала через внутренний лицейский дворик, обогнула квадратную лужайку с мачтой посередине, увенчанной флагом, на котором красовался девиз лицея: «Разум рождает здравый смысл».

Жюли поставила банку на землю и решила поджечь мусорный закуток. Она чиркнула зажигалкой раз, другой, третий, но все без толку: огонь все никак не занимался. Тогда она подожгла клочок бумаги и бросила его в бак, но бумажка тут же погасла.

– Подумать только, в газетах постоянно твердят, что довольно простого окурка, небрежно брошенного в лесу, чтобы спалить несколько гектаров, а у меня не выходит поджечь какой-то мусорный бак с помощью клочка бумаги и зажигалки! – пробурчала она, не оставляя попыток разжечь огонь.

Наконец пламя занялось, и Жюли вместе с лягушкой смотрели на него во все глаза.

– Огонь – отличная штука, уж он-то отомстит за тебя, лягушенька… – доверительно шепнула ей она.

Жюли не могла отвести глаз от охваченного огнем бака. Огонь переливался черным цветом, красным, желтым, белым. Мусорный бак полыхал вовсю, обращая омерзительные отбросы в буйство жара и красок. От пламени почернела стена. Из мусорного бака потянулась тонкая струйка дыма.

– Прощай, лицей-злодей, – вздохнула Жюли, уходя прочь.

Она освободила лягушку, и та, отвернувшись от пожарища, широкими прыжками кинулась к устью водосточного коллектора и вскоре скрылась в нем.

Жюли стояла поодаль и ждала: ей хотелось поглядеть, как лицей заполыхает целиком.

Ну вот. Наконец-то!

Тринадцать муравьев добрались до подножия скалы.

И тут 103-го одолевает икота. Он шевелит усиками. К нему подступают товарищи. Разведчик-ветеран болен. Возраст… Ему уже три года. Бесполые рыжие муравьи обычно дольше не живут.

Выходит, конец его близок. Только особи с половыми признаками, а вернее королевы, доживают до пятнадцати лет.