Страница 10 из 67
Брови уборщицы доползли до середины лба.
— Аккуратно, — протянула Тереза и прошла в ванную комнату. Пошумев там немного, она вернулась и объявила: — Вы теперь моя любимица!
— Спасибо, — ответил Вейрон, теряясь в догадках, чем, собственно, смог поразить женщину?
— Никаких волос в раковине, никакой косметики по всем поверхностям. Вы точно женщина?
Вейрон вздрогнул, а Тереза рассмеялась.
— Одна девица, представляете, исцеловала все зеркало. А оттирать мне. А другая заляпала пеной все полы и стены. Как будто слона в ванне купали, а не невесту. А еще одна, только это между нами, — Тереза понизила голос и продолжила: — привезла с собой целый сундук белья. И все неприличное!
— Ужас, — сказал Вейрон, оценив открывшиеся перед ним возможности.
Уборщица — это же кладезь информации! Это дорожка к самым интимным секретам невест! Ключ от всех дверей!
— Повсюду вещи, платья, туфли, и эти жалобы… То кровать жесткая, то слишком мягкая, то балдахин не той расцветки… — запнувшись, она вопросительно посмотрела на Вейрона.
— Отличный балдахин, — выпалил он и добавил грустным голосом:— Но все невесты такие красивые.
— Да бросьте, — отмахнулась Тереза и подбоченилась. — У той невесты, что в крайней комнате, в лифчиках сплошная вата!
А у него — носки. Надо как-то намекнуть, что ему бы пригодилась любая информация. Но для начала окончательно расположить к себе.
— Обращайтесь ко мне на ты, — попросил Вейрон и даже несколько раз часто моргнул, пытаясь выглядеть наивней, — со своими слугами в графстве Дракхайн я предпочитаю общаться на равных. Я понимаю, что от вашей работы зависит многое, и вижу, что вы старше, опытнее и мудрее меня.
Тереза удивленно моргнула и тут же пожала плечами, принимая предложение:
— Почему бы и нет?
— А кто-нибудь из невест вам показался странным? — спросил он, не мешкая.
— Так ты, — сходу ответила Тереза. — Самая странная и есть. Папка, значит, тебя сюда отправил?
Вейрон кивнул. Генерал Штолл и вправду стал ему почти отцом.
— Сказал, если выпрут, он с меня три шкуры сдерет, — не покривил он душой. Подумав, всхлипнул.
— Ну-ну, — Тереза огляделась и опустилась на стул, который под ней жалостно скрипнул. — Я принца с младенчества знаю. Над ним тут все трясутся. Единственный сынок, наследник престола. Все ему, стоит лишь захотеть. Девок у него было… Не меряно! И черненькие, и беленькие, и толстенькие, и худые.
Вейрон вздохнул. Без этой информации он бы вполне обошелся.
— Но ты не переживай, — добавила Тереза. — Вот отец его, наше светлейшество, по молодости тоже гулял. А сейчас что?
— Что?
— Нагулялся. Он и женился-то второй раз только для порядка. Чтоб пересудов, значит, не было. Теперь ему больше парады интересны, да всякие новые военные машины. Вот и принц перебесится. А ты, значит, ему сразу ни-ни.
Вейрон нахмурился.
— Не давай, — пояснила Тереза, заметив непонимание в его глазах. — И балахон свой не снимай. Хорошо это ты придумала! Вот на Новый год, помню, складывали принцу под елкой гору подарков. Все ж угодить хотели через него и папеньке. А он, Вилли наш, как только обертку сорвет с подарка да посмотрит, что в коробке, так сразу к следующему. Понимаешь?
Вейрон вспомнил азарт в глазах принца и поежился.
— Так что я бы поставила на тебя, — сказала Тереза. — Немного. Может, пятак. Но пока Вилли не увидит, что у тебя под этим балахоном, он не успокоится.
Глава 4. Розы и шипы
— Это так грустно, — произнесла Эмма, глядя вслед убегающей Амалии. — Бедняжка. Как думаете, что произошло?
— Пилон указал пальцем вниз, — пожала плечами стоящая рядом рыжеволосая менталистка. Ее подопечная — миниатюрная черноглазая блондинка сидела на стуле, отрешенно глядя перед собой.
— А с вашей невестой все в порядке? — озаботилась Эмма.
— Да, — отмахнулась женщина. — Я ее слегка вырубила. Хрупкая душевная организация.
— Симпатичная, — сказала Эмма, но больше из вежливости. Сейчас ротик блондинки был безвольно приоткрыт, и с уголка губ стекала слюна. Менталистка заботливо промокнула ее губы салфеткой и слегка приподняла пальцем подбородок, так что рот закрылся.
— А ваша? Как выглядит? — спросила она с жадным любопытством. — О вашей невесте все судачат.
Эмма заметила, как остальные менталистки, еще оставшиеся в зале, умолкли, ожидая ее ответа.
— Она очень красива, — соврала она, делая честное лицо. — Необыкновенная девушка. И такая сила духа. Просто королевская!
Менталистка блондиночки поскучнела и заправила платиновую прядь волос за розовое ушко подопечной.
— Смелое заявление, — сказала она. — Однако я очень удивлюсь, если вы пройдете во второй тур.
— Посмотрим, — упрямо ответила Эмма.
— Посмотрим, — миролюбиво согласилась рыжая. — А вот эта девушка, — она кивнула в сторону шатенки, поглощающей тарталетки одну за одной, — точно будет в финале.
— Вот как?
Эмма глянула на невесту, которая теперь взахлеб запивала тарталетки соком. Да, симпатичная. Глаза такие голубые… Пожалуй, стоит узнать сильную конкурентку поближе. Она подошла к столу и налила в бокал девушке еще сока.
— Спасибо, — поблагодарила та. — Эти маленькие бутербродики такие соленые! Их просто невозможно съесть больше десяти штук за раз.
Она ослабила розовую ленту на талии и выдохнула.
— Зачем же вы их едите? — спросила Эмма, разглядывая девушку.
Остренькое личико, немного лопоухое и обрамленное выгоревшими прядками, курносый нос. Сочные губки, яркие, как ягоды, россыпь веснушек на золотистой коже. Отчего, интересно, ее считают фавориткой? Она, конечно, милашка…
— Милаша, — сказала невеста.
— Что? — не поняла Эмма.
— Я — Милана Фонжевьен, но все зовут меня Милаша, — пояснила та. — Знаете, сколько бутербродов было в каждой тарелке? Двадцать. Смотрите, три блюда, значит, всего шестьдесят штук. Шестьдесят. Шесть и ноль. А шесть — число диавола. Я съела одну, но осталось пятьдесят девять, а девять — это перевернутая шестерка. Пятьдесят восемь — плохое число. Моя нянюшка в пятьдесят восемь лет подвернула ногу. На ровном месте! Пятьдесят семь, пять плюс семь — двенадцать, это две шестерки, два числа диавола. Пришлось есть еще.
Эмма внимательно посмотрела в голубые глаза Милаши. Там была звенящая пустота, и смутные обрывки мыслей пролетали в небесной голубизне легкими облачками. Вот у Бригитты совсем другие глаза — подумалось вдруг. Такие живые, цепкие, в них сразу виден и ум, и характер…
— А потом мне захотелось пить, — пожаловалась девушка, оттопырив нижнюю губу. — И я забыла, сколько съела.
— Милана, — высокая женщина в синем платье, так выгодно подчеркивающем и стройную фигуру, и темные волосы с красным отливом, быстро подошла к своей невесте, отобрала у нее бокал и, поставив его на стол, отряхнула крошки с высокой груди девушки. — Сейчас наша очередь. Ты помнишь, о чем мы говорили?
— Если меня спросят — невинна ли я… — начала девушка, нахмурив от усилия лобик.
— Ты ответишь «да», спокойно и уверенно, — кивнула женщина с красными волосами, так туго затянув розовую ленту на ее талии, что Милаша охнула.
Вот наряд у невесты оказался на редкость продуманным: квадратное декольте открывало изящные ключицы, и верхнюю часть груди. Золотистые холмики вздымались над белой пеной кружев, вызывая ассоциации с аппетитными булочками в сахарной пудре. И без того тонкая талия подчеркнута атласной лентой, а пышные юбки похожи на облако. Смело – надеть белое, как будто Милана Фонжевьен уже идет к алтарю...
— Но я целовалась с Лиамом, — громко прошептала Милаша, склонившись к менталистке. — Этой весной, когда цвели вишни. Лепестки кружились на ветру и жужжали пчелы…
— Это неважно, — ровно ответила менталист, и на ее скульптурном лице лишь четче выделились желваки. — Поцелуи не в счет.
— С языком, — возразила Милаша, распахнув голубые глаза.
Ментальная волна, хлестнувшая от женщины, была такой силы, что задело даже Эмму. Она отшатнулась и вцепилась в край стола.