Страница 91 из 163
Рив подозревал, что во время войны с червями Маркус стал экспертом по подземным сооружениям. Должно быть, он за свою жизнь повидал вывороченных фундаментов, смятых труб и взрыхлённой почвы больше, чем остальные заключённые.
— «Погляжу, что там», — сказал он. — «Если там именно тот композитный пластик, о котором я думаю, то нам придётся разломать его, чтобы попасть внутрь. Понадобится молоток, а не что-то режущее. Кстати, где вы планируете из этого трубопровода на поверхность выбираться?»
Эдоуэйн достал из заднего кармана сложенный лист тряпичной бумаги и разложил его перед Маркусом, стоя над ним.
— «Вот тут», — сказал он, указывая пальцем на какую-то точку на листе. — «Примерно в семистах метрах от стены должен быть смотровой люк. По крайней мере, он там был, когда я проходил первичный инструктаж».
— «Какой ещё инструктаж?»
— «Который я прошёл во время той войны, которую и я, и ты, “шестерёнка”, ещё не забыли. Из него я узнал сотню полезных фактов про врага и про центральную часть его страны. Ваша электроэнергетическая компания установила смотровые люки через каждый километр в городской черте».
Маркус на мгновение взглянул вверх, а затем, засунув садовую лопатку за пояс штанов, свесил ноги в дыру и опустился внутрь. Рив услышал, как он проскользнул в изгибе туннеля. Места там маловато было, чтобы встать в полный рост, так что Маркусу пришлось разворачиваться в туннеле, чтобы ползти головой вперёд, где копать можно лишь лёжа на животе или на боку. Такую задачу не выполнить, если страдаешь клаустрофобией, а Маркусу с учётом его высокого роста и ширины плеч было довольно сложно протиснуться внутрь. Тем не менее, он был полон решимости достичь своей цели. Рив задумался, как, чёрт подери, им вытащить его из туннеля, если он там застрянет. Даже при таком морозе после нескольких минут работы пот начинал заливать глаза, а в туннеле становилось жарче, чем в пропаренной бане, так что опасность потерять сознания от обезвоживания была более чем реальна. Единственный способ избежать этого — не оставаться в туннеле надолго.
— «Ты всё ещё считаешь, что на воле не так опаснее, чем здесь?» — спросил Вэнс, вытирая лицо рукавом.
— «Если из крыла для психов всех к нам выпустят, тогда точно бежать отсюда надо», — сказал Рив. Опустив голову в яму, он позвал Маркуса. — «Маркус, ещё десять минут, а потом меняемся, ладно?»
В ответ до него донеслось какое-то ворчание, которое можно было счесть за согласие. Рив повернулся, чтобы следить за временем на жестяном циферблате старых часов, скрытых под запертым стеклянным колпаком высоко на стене. Прошло восемь, девять, десять, а затем и одиннадцать минут, но звуки соскабливания и осыпания почвы из ямы вовсе и не думали стихать.
— «Эй, Маркус, давай вылезай, время вышло!» — крикнул Рив.
— «Я тут кое-что нашёл», — отозвался Маркус.
Ещё спустя пару минут шум копания стих, сменившись шорохом протискивающегося тела и тяжёлым дыханием. С высунувшегося из ямы Маркуса ручьём лил пот, да и выражение его лица говорило о том, что жизнью он недоволен куда больше обычного. Он сложил руки на край ямы.
— «Ну и что там?» — поинтересовался Эдоуэйн.
— «Я расчистил подход к стенке трубопровода».
— «Значит, теперь можно приступать к её вскрытию. Я даже не ожидал, что всё так гладко пройдёт».
— «Возможно, придётся пересмотреть свой план. Как ты думал, какой там диаметр трубы?»
— «Два с половиной метра», — пожал плечами Эдоуэйн. — «Стандартная труба».
Подтянувшись на руках, Маркус выбрался из ямы и встал на ноги.
— «Там чуть меньше метра», — сказал он. — «Это видно по углу изгиба. Придётся карабкаться друг за другом, как спелеологи, а не идти пешком».
— «Справимся», — мигом ответил Эдоуэйн. — «Чем ещё напугать попробуешь?»
— «Ну», — начал Маркус, — «я вам когда-нибудь рассказывал, как черви добрались до центра Эфиры?»
КОМНАТА ПЕРСОНАЛА АДМИНИСТРАЦИИ ТЮРЬМЫ, “ГЛЫБА”.
— «Да пошёл он на хуй», — пробормотал Кэмпбелл, присев на корточки перед дровяной печью в комнате персонала. Открыв застеклённую металлическую дверцу печки, он бросил что-то внутрь, отчего языки пламени всполохнули вверх. — «Заебал уже».
Он уставился на взметнувшийся вверх огонь, который вскоре утих. Нико лишь мельком бросил взгляд на Кэмпбелла, заинтересовавшись, из-за чего в маленькой комнате так резко потеплело, потому что с головой ушёл в оформление бухгалтерских документов по тем скудным припасам, привозимым из Джасинто, параллельно ожидая звонка из министерства здравоохранения.
— «Кого ты там на хуй шлёшь?» — спросил он.
— «Да забей».
Нико в последнее время особо не наседал на Кэмпбелла. Несмотря на то, что в мире сейчас все потеряли близких, он перенёс гибель сына куда тяжелее, чем многие другие. Кэмпбелл почти всё время молчал, а те редкие произнесённые им фразы исходили из уст человека озлобленного и раздражительного, в котором Нико вовсе не узнавал давнего коллегу. Но Кэмпбелл всё же отстал от Маркуса Феникса после того, как собак на того натравил, а это главное. Почему-то он решил, что его, как и других надзирателей, отправят в армию, и, казалось, даже расстроился, когда этого не случилось. Нико по-прежнему пытался понять, то ли это председатель Прескотт воплощал в жизнь своё обещание наказать их за жестокое обращение с Маркусом, или же тут крылось нечто совершенно иное.
— «Что сжигаешь?» — спросил Нико.
— «Бумагу. Я тут скоро от холода околею».
— «Ну, ты ведь знаешь, что отопление мы ещё нескоро включить сможем, так что не сжигай всё сразу, хорошо?»
Кэмпбелл продолжил прибираться в кабинете, а Нико вернулся к своей работе с бумагами. Он и понятия не имел, какие заключённые не представляли опасности для окружающих, чтобы их можно было выпустить из отдельного крыла, и что делать с остальными. Именно поэтому Ярви и ждал звонка от психиатра с пояснениями, кто же у них самый буйный. Хотя, можно подумать, что кто-нибудь из этих чёртовых мозгоправов, ещё работающих в министерстве, разбирался в этом вопросе. Но телефон по-прежнему молчал.
“А вот те, кто на лекарствах сидит, когда в последний раз их вообще принимали? Я даже вспомнить не могу, когда это было. Нам уже годами не привозили никаких препаратов, чтобы психов усмирять”.
— «Можно их вообще прямо там и оставить», — начал Кэмпбелл. — «Ну да, мы на прогулки их не выводим, да и мыться им приходится в раковине прямо в собственных камерах. Ну и что, хрен с ними. У нас сейчас за любое преступление на расстрел отправляют, а мы тут время и ресурсы тратим на заключённых, которые, натвори они тех же дел сегодня, просто пулю бы словили».
— «Ну, ты сам на свой вопрос ответил», — сказал Нико. — «Когда их поймали, закон военного времени ещё не действовал».
— «А мы всё притворяемся, что мир за этими стенами в полном порядке, да? Твою мать, ты ещё о каких-то законах и правилах говоришь».
— «Чем больше мы будем забивать на подобные вещи, тем меньше в нас от цивилизованного общества останется».
— «Где ты всей этой херни нахватался?»
Нико и сам не знал, но где-то в глубине души он понимал, что некоторых правил надо придерживаться до последнего, даже если они со стороны и кажутся полнейшей бессмыслицей. Ведь это единственное, что у них осталось в память о том, что когда-то в КОГ люди жили нормально. Если отбросить всё это в сторону, то общество мигом скатится в анархию. А ведь даже “бродяги” придерживались ряда правил.
Кэмпбелл слонялся по кабинету, поднимая стопки бумаги и протирая под ними пыль тряпкой, которая, наверно, когда-то была белого цвета. Подняв полупустую чашку кофе Нико, из которой торчала ложечка, он протёр под ней, а затем поставил чашку обратно на стол, поверхность которого была покрыта круговыми пятнами от прошлых чашек. Ложечка легонько звякнула об фарфор. Кэмпбелл направился протирать пыль дальше, но ложечка вдруг снова звякнула. Поначалу Нико подумал, что это под Кэмпбеллом дощатый пол скрипнул, но звон не утих, даже когда Кэмпбелл остановился на месте. Нико уставился на ложечку, которая дрожала в чашке ещё приблизительно секунд пятнадцать, а затем всё стихло.