Дурные правила

Пока мы ехали, стало темно. Мимо промелькнули сильно пострадавшие от бомбежки цеха кирпичного завода. Слева сиротливо торчала одинокая печная труба – все, что уцелело от сгоревшей дотла деревянной хаты. Вдруг резко захотелось спать, я зевнул в кулак и помотал головой, чтобы взбодриться. Дорога петляла, уводя все дальше к пригородам, позади остались руины городских строений, и началась жидкая лесополоса. За ней были видны деревянные дома, часть из которых выгорела еще при первом штурме, а часть уцелела и теперь использовалась для размещения штабов и командного состава дивизии, так как сюда не доставали немецкие минометы.

На одном из поворотов дорогу нам преградил выросший словно из-под земли патруль. Пятеро дюжих автоматчиков выскочили из густых зарослей бузины и потребовали остановить машину. Наш шофер сбавил ход и медленно подкатил к патрульным, затормозив в метре от того места, где они стояли. Затем неторопливо извлек из-за пазухи бумагу и, аккуратно развернув ее, многозначительно протянул старшему. Тот вышел вперед и зажег перед собой фонарь. Сначала он внимательно изучил содержание бумаги, потом осветил фонарем всех сидевших в машине.

– Кто такие? – поинтересовался он довольно грозно.

– Старший лейтенант Кравченко из штаба дивизии, со мной разведгруппа лейтенанта Спицына. Срочно велено явиться в расположение штаба по приказу полковника Стародубцева, – уверенным голосом немного нараспев ответил наш шофер.

Патрульный вернул бумагу, козырнул и отошел в сторону, пропуская машину. Автомобиль сорвался с места, оставив за собой шлейф сизого дыма. Прошло еще минут десять, и мы на полном ходу подкатили к пункту назначения. Штаб находился в длинном трехэтажном здании, где до войны располагалось техническое училище. Вокруг царило непонятное оживление: несмотря на поздний час, во дворе было много народу, туда-сюда деловито сновали штабные офицеры, подъезжали машины, из которых выскакивали командиры и тут же пропадали в раскрытых дверях.

Наш шофер лейтенант Кравченко притормозил возле самого входа и, заглушив мотор, вприпрыжку побежал внутрь, сделав знак следовать за ним. Мы вошли в штабное помещение, доложив о прибытии дежурному офицеру. Тот исчез, затворив за собой дверь. Через пару минут нам навстречу вышла целая делегация. Помимо комдива Стародубцева и командира разведбата Фролова, там был еще незнакомый мне высокий подполковник, а последним вышел энергичной походкой замполит дивизии Василий Владимирович Хорин.

– Здравствуйте, товарищи разведчики! – радостно воскликнул при виде нас комдив Илья Степанович Стародубцев. Поравнявшись со мной, он схватил меня за руку своей могучей, словно медвежья лапа, влажной пятерней. Потом подобным же образом он поприветствовал моих бойцов. Вслед за комдивом нам пожали руки и остальные начальники. Мой командир капитан Фролов, взяв меня за руку, буквально впился глазами мне в лицо.

– К тебе есть разговор, – быстро проговорил он, отпуская мою ладонь.

– О делах потом, а сейчас ребят нужно накормить, – вмешался стоявший рядом комдив. – Ребята ведь только с передовой, голодные, небось, как волки.

Он махнул рукой дежурному, и нас повели по коридорам в командирскую столовую, где стоял длинный деревянный стол. Окна в целях светомаскировки были завешены плотной холщовой тканью, а со стены на вошедших весело глядел портрет Луначарского в облупившейся коричневой раме.

Мы сложили в углу оружие и подсумки с патронами, умылись холодной колодезной водой в стоявшем у стены тазу и сели за стол. Не прошло и минуты, как на нем появились банки с американской тушенкой, свежий хлеб из печи, малосольные огурцы и целая бадья толченой картошки, посыпанной крупной желтоватой солью. Бойцы довольно хмыкнули и набросились на еду. Сам я ел немного и почему-то без особого аппетита. Мне не терпелось поскорей узнать, о чем собирается говорить со мной командир, и чем вызван столь неожиданный прием дивизионных начальников.

Минут двадцать нас никто не беспокоил. Потом в дверях показался дежурный и, убедившись, что я закончил с едой, попросил следовать за ним. Оставив солдат расправляться с остатками ужина, я поправил ремень, отряхнул, как мог, пыль с гимнастерки и пошел за дежурным офицером. Пропетляв по коридорам и поднявшись на второй этаж, мы вошли в большую комнату, где нас уже ждало начальство. Кроме тех, кто встречал нас внизу, там находился незнакомый мне рыжеволосый молодой капитан худощавого телосложения и какого-то совсем уж не военного вида. Он вышел навстречу и поприветствовал меня мягким рукопожатием, сказав, что зовут его Михаил Коган и он военкор специальной газеты Юго-Западного фронта «На штык!»

Мне велели присесть, я пододвинул себе стул и сел напротив комдива, который первым делом поинтересовался результатами нашей сегодняшней рекогносцировки. Я доложил по форме, сообщив о выявленных приготовлениях противника на направлении нашего потенциального наступления. Комдив слушал не очень внимательно, хотя и не перебивал, но было ясно, что мой доклад интересует его лишь постольку-поскольку. Закончив донесение, я уперся взглядом в расстеленную на чертежном столе карту, на которой поверх плана пригорода красным карандашом были обозначены позиции наших сил. Присмотревшись, я отметил про себя, что кое-где штабные данные явно устарели.

После короткой паузы в разговор вступил товарищ Хорин. Это был человек средних лет, невысокого роста, плотно сбитый, лысоватый. Коротко стриженные седые волосы оставались у него только на висках и затылке, мясистое лицо блестело в свете керосинки, а крупный, похожий на древесный нарост нос был покрыт тонкой сеткой пунцовых сосудиков. Водянистые, глубоко посаженные глаза стального оттенка смотрели недоверчиво и отстраненно, хотя рот то и дело кривила ухмылка, обнажая крупные, словно у лошади, зубы, два из которых были металлическими. Туловище замполита было плотно обтянуто кителем, казалось, портупея вот-вот лопнет от натяжения, когда он резко менял положение своего похожего на упругий бочонок корпуса. Его авторитет в дивизии считался непререкаемым, хотя многие офицеры шепотом выражали сомнения в осведомленности Хорина там, где дело касалось сугубо военных вопросов. И вот он обратился ко мне почти дружеским тоном, так, словно мы с ним были давними приятелями.

– Знаешь ли ты, Андрюша, почему мы тут все так внезапно собрались? Вон ведь, среди нас даже военный корреспондент сидит, – шутливо сказал Хорин, кивнув в сторону Когана, который слегка смутился, услышав, что его упомянул замполит.

– А дело все в том, лейтенант, что сегодня к нам из штаба армии прибыли большие гости, а точнее – гостья. Зовут ее Катя Скворцова, она снайпер-истребитель, кавалер ордена Красного Знамени и на сегодняшний день имеет лучший результат фронта по количеству уничтоженных снайперов противника. Приехала она не куда-нибудь, а именно сюда, в дивизию, потому что вот уже месяц, как в наших позициях действует опытный немецкий стрелок, специализирующийся на уничтожении командного состава. Только за последний месяц он убил шестерых офицеров, двое из которых были в звании майора, чем нанес сильный ущерб не только кадровому составу, но и политико-моральному состоянию войск. Каково это, представь, живется в третьей артиллерийской бригаде, где за месяц враг уже дважды отстреливает командиров рот, будто бы они какие-то тетерева на ветке?

В этот момент Хорин склонился ко мне и доверительно заглянул в глаза, давая понять, что это должно остаться между нами. Я, естественно, хорошо знал о немецком стрелке, который уже пару месяцев наводил страх на стоящие в городе части. Этот снайпер появлялся то здесь, то там, хирургически точными выстрелами снимал сразу по несколько человек, часто менял позиции и ни разу не был нами вычислен. Сибиряки из пятой разведроты пробовали подстеречь его на ничейной полосе, но сами попали в засаду на минном поле и полегли почти все.

– Долгое время фашист безнаказанно издевался над нами, но баста: не все коту масленица! – грозно вступил в разговор комдив Стародубцев. Хорин иронически глянул на него, сощурился и продолжал: