Страница 2 из 25
Вообще-то я не человек – я врач, но не в этом дело. Я дома! Оказывается, какая благодать – просыпаться дома! Тут вам не там: там я родилась, выросла, там остались лучшие на свете предки. Там всегда мне рады, там тепло и Волга, а тут сыро и Нева, но здесь я – дома.
Черт, черт, черт и еще раз черт! Надо срочно отзвонить родителю, еще надо… Нет, ну что за матерное слово – надо! Нет, какое замечательное слово – надо! Вставайте, граф, вас ждут великие дела! Дерзай, графиня из графина, чтобы чертиком из бутылки себя не обозвать…
Я таким пинком вышибла себя из койки, что должна была бы заработать как минимум синяк. Хватит, отпуск позади, хорошенького понемножку. Завтра на службу, а сегодня – из великих дел на сегодня намечались следующие: позвонить отцу, сестре и на работу, заполнить холодильник, навести посильный марафет на себя и на обиталище. Нет, еще раз черт и трижды чертов черт!
Мое обиталище – это две смежных комнаты в расчудесной коммуналке на последнем этаже с видом на Владимирский собор и замечательной пожилой соседкой. У нас общий холл, которому больше подходит старомодное словечко «зала», налево – просторная комната соседки размером с две моих, направо – дверь ко мне и дверь на кухню, прямо – чулан и все удобства.
На кухню или прямо? Сначала все удобства, – нет, сначала кофе, после все удобства, а после снова кофе. Растворимый, разумеется, колдовать над молотой «арабикой» времени не хватит. И обязательно покрепче, бишь по-петербургски: москвичи и прочие провинциалы тратят столько кипятка, что запросто могли бы обойтись цикорием. По себе сужу, сама не так давно научилась этот замечательный продукт жидкостью не портить.
Не будите спящую соседку! На самом деле, я давно привыкла: она убежденная сова, я типичный жаворонок. Привычно стараясь не шуметь, я в темпе вальса провернула все утренние процедуры, на раз-два-три покрутилась перед зеркалом. Н-да, это нечто – не отражение конечно же, но обрамление: зеркало антикварное, в помпезной бронзовой раме с купидонами от пола чуть ли не до потолка. Ничего, что отражение не ах – не ах, положим, но кое-что, даром что ничего особенного: в манекенщицы росточком я не вышла, формами похвастать не могу, загорелая, поджарая, рот до ушей, ноги э-э… от ушей, глаза на пол-мордахи светятся. Каштанка какая-то, маленькая такая собачонка, которая до старости щенок. Сучонка. Некоторым даже нравится.
Дабы не сбиваться с темпа, я немедленно взялась звонить родителю в Самару. Родитель у меня – нечто в своем роде, причем до мозга костей мужском. Только мужчина в состоянии перепутать возраст собственного чада – почему-то мой папочка был искренне уверен, что в этом декабре мне стукнет двадцать пять, а не как на самом деле – на год меньше. Обижаться, впрочем, не приходится, особенно получив в подарок ту самую серебристую «десятку», столь лихо докатившую меня до Петербурга. Дешево и сердито… то есть нет, как раз не дешево и не сердито, раз сердиться не на что. Так уж он устроен – а для рядового инженера и заядлого раллиста, который с началом перестройки азартно врезал по газам и с тех пор на предельной скорости берет все виражи и буераки рассейского предпринимательства, устроен он, право же, неплохо.
Так держать, родитель! Автомобили – его бизнес и моя до поры до времени сокрытая страстишка. Два года назад, окончив институт, я позволила себе приобрести подержанные «жигули», многострадальную бежевую «копеечку», и на время думать зареклась о чем-либо более серьезном. Мои достойные лучшего употребления потуги жить по средствам фатер воспринимает с той же иронической терпимостью, с какой мужчине до мозга костей положено внимать милым дамским фанабериям. Но при этом он ненавязчиво, однако регулярно подкидывает мне «на шпильки» по меньшей мере столько же, сколько молодому лекарю платит государство – столько же, полстолька и еще четвертинку столька. Потому что платит государство мне, если мерить деньгами, а не рублями, полста зеленых в месяц[1]. Таки ж пусть гниющие капиталисты позавидуют: у них на одичавшем Западе на такие деньги суток не протянешь…
Дозванивалась я как обычно долго, разговаривала неприлично мало. Родитель признает только телеграфный стиль. «Доехала отлично зпт люблю зпт целую зпт Яна тчк» – «Очень рад зпт Лерочке привет зпт обнимаю зпт папа тчк» Как хотите, так и понимайте, а я на всякий случай поясню.
Яна – это я, хотя в действительности я – Дайана, доктор «неотложной помощи» Дайана Германовна Кейн. Лерочка – моя младшая сестра Валерия. Сводная сестра – родитель у нас общий, мама у нас Лерина, но – мама. Симпатии в семье всегда распределялись поровну, щедроты тоже: не выдели родители Лере денег на петербургскую квартиру, не видать бы мне «десятки» как своих ушей. Верно и обратное. Правда, вместо скромной однокомнатной квартирки сестренка враз обзавелась трехкомнатной, но здесь не только папа – тут еще и папик поучаствовал. Каждому свое, каждый кувыркается как может, с кем и сколько может, порицать или завидовать у нас в семье не принято.
Лера на два года меня младше и по меньшей мере вдвое приспособленней. Мы обе из Самары, обе мы добрые самаритянки, каждая по-своему, что в любом случае пристойнее, чем быть какими-нибудь криворожицами или, например, криворожанками. Обе мы, окончив школу, друг за дружкой перебрались в Питер. Лера тоже поступала в Медицинский университет, но не прошла по конкурсу, однако нимало этим не расстроилась и стала массажисткой. В медицине есть медики, медянки и медюшки. Сестренка принципиально тяготеет к последней разновидности.
Сестричка – девица современная: живи сама, давай другим, и у всех всё будет. Такое вот жизнерадостное существо, в меру беспринципное, взбалмошное и очаровательное. Словно разговор по телефону: «А, приветик, чем ты занимаешься?» Это мне, это вместо здрасьте называется – но тут как называется, так и отзывается: «Сижу, тебе звоню». – «Ладно, мешать тебе не буду». Неподражаемое существо – хорошо, если в самом деле трубку не положит. Или так: «Слушай, я уже спрашивала, как тебе моя новая квартира (возможны варианты: от шляпки до заколки)?» – «Спрашивала». – «Ну и как?» Отвечай не отвечай, всё равно хоть раз еще, но спросит.
(Равно наоборот: «А ты уже спрашивала?» – «Спрашивала». – «И что же я сказала?»)
Короче, Яна это я, а Лера это Лера. Мы мило пообщались, сестренка приняла причитающиеся ей объятия, приветы, поцелуи, живо вызвалась найти покупателя на мою старую «копеечку» и на полуслове отключилась. Ни точек, ни даже запятых – Лерочка знаков препинания (по жизни) вообще не признает.
То ли дело телефон – должно быть, телеграфный стиль оказался на редкость заразительным. И в беседе с фатером, и в разговоре с Лерой, и когда я прозвонилась на работу и уточнила график, в трубке фонило и пощелкивало так, точно аппарат самостоятельно принялся отбивать всяческие «зэпэтэ» и «тэчэка». Или будто подключался параллельный телефон, но вообразить себе мою соседку-полуночницу, интеллигентнейшую питерскую даму, в роли склочной коммунальной недотыкомки, которая с утра пораньше прослушивает общий телефон, это всё равно что представить в той же роли английскую королеву.
Ладно, щелкает и щелкает, и пускай себе сколько хочет щелкает. Странно, разумеется, но чего только с нашей телефонной сетью не случается. Не стану же я забивать себе голову такими пустяками! И не стала забивать – а зря, а могла хотя бы удивиться…
Поменяв халат на джинсы, свитерок и привычные кроссовки, я еще раз заценила в зеркале самое себя, словно собиралась на свидание, а не в марафон по магазинам.
Мои апартаменты имеют место быть в самом центре города, у Пяти углов, где Кузнечный рынок, метро Владимирская и Достоевская, рядом Невский, Лиговка и река Фонтанка. До Сенной чуть дальше, но закупаться я предпочитаю там – там дешево и живописно, причем живописно отнюдь не по-парадному, а буквально по-живому. На Сенной даже бомжи особо петербургские…
Смешно сказать, но когда-то я этого города натуральным образом боялась. Спрашивается, как можно жить в музее? Теперь я отвечаю: а как прикажете жить где-нибудь еще?
1
События романа происходят в 2000-м году. (Прим. авторов).