Страница 12 из 25
А где же розы?
В зале – ох! – и тишина кромешная; у Лерки – глаза по чайной плошке, напряжение вокруг – как в воздушном шарике, готовом сию минуту лопнуть: плюмс!..
Однако пронесло. Пауза не слишком затянулась – Басмаев шевельнулся, собрался и поднялся на ноги. Молчание загустело до состояния хоть ломтиками режь.
Сэнсей таки нашелся:
– Поздравляю, Яна, вы лучше, чем мне думалось, – покровительственно выговорил он. – Способности у вас определенно есть, навыки имеются, а мастерство – дело наживное. Будете упорно заниматься – сможете такие вещи делать не случайно, а вполне сознательно. Но не обольщайтесь, вам до этого еще, как говорится, учиться, учиться и учиться. Не расстраивайтесь, бывайте здесь почаще, чем смогу – охотно помогу. – Басмаев поклонился. – Благодарю за спарринг.
– Спасибо вам… – поклон, маленькая пауза, – сэнсей.
Это чтобы не сказать пожалуйста.
Комментарии свои я проглотила. Я всяко при своем, а Басмаев как умел обставился. Нормально, присутствующие на наживку клюнули, босс сохранил лицо, инцидент исчерпан… Или он всерьез?.. Ну тогда не знаю – тогда либо мэтр чего-то не уразумел, либо лично я мужиков вообще не понимаю. Может, я ему последнее соображение отбила? Недаром же в английском fool почти как full звучит, бишь дурак как полный.
Фуул. Фулл. Фуул фулл.
Засим и разошлись.
В дверях меня перехватила Лера.
– Янка, ты чего – с ума сегодня спрыгнула, белены обхавалась? Делать тебе нечего? – без предисловий наехала она. – Какого черта, спрашивается, людей копытами по голове лупить? На фига ты с полной силой врезала? Человек тебя щадя тренировал, а ты ему исподтишка подлянку зарядила! – возмущалась Лера.
Хорошо же публика наживку заглотила.
– Невиноватая я, Лерочка, не нарочно я, он мне сам подставился… И потом, тебе-то что с того, с чего ты разоряешься? Он мужик, в конце концов, не убудет от него – я ж ему по голове, а не по головке съездила. Вот если б метром ниже… – неуклюже оправдывалась я.
– Да тогда бы я тебя безо всяких ваших прибамбасов кончила, самолично, с места не сходя, голыми руками! Ты, конечно, старшенькая, Янка, но это же еще не повод мою половую жизнь грязными ногами трогать. Ясно излагаю? – для особо непонятливых подчеркнула Лера.
Терзавшие меня смутные сомнения, на которые мне было глубоко и принципиально наплевать, переросли в уверенность. Н-да. Что выросло, то выросло. Лерочка в своем репертуаре.
– Ясненько… Басмаев ведь женат… э-э… как бы между прочим, – растерянно пробормотала я.
– А кого такие мелочи волнуют? Тем более я замуж за него не собираюсь, мне и так неплохо… между прочим как бы, – передразнила Лера.
– Откуда же я знала…
– От верблюда! – огрызнулась Лера. – Незнайка на Луне! Ты хоть в курсе, что Басмаев крутую наркологическую клинику собирается открыть? Как бы между прочим, Руслану докторские кадры требуются, а зарплата там – да ты, мать, представляешь, какие в таких коммерческих структурах деньги заморочены?! Идиотка, я насчет тебя уже удочку закинула, а ты будущего босса по лбу оглоушила! Нокаут как повод для знакомства!
Ну опять как пятью пять. Без меня меня женили, оно же – замуж выдали. Пора бы развести.
– Лерочка…
– Да что ты вечно – Лерочка да Лерочка! – перебила Лерочка. – Мне начхать, сестренка, о своей карьере ты можешь не заботиться, но с моей – полегче. Не знала… никогда ты ничего не знаешь! Головой работать надо, а не ногами по голове лупить. Ай, – младшая с досадой отмахнулась, – тебя перевоспитывать – член на хрен менять, время зря терять!
Кто бы спорил. И мысль свежая. А главное – оригинальная.
– И Руслан хорош! – не унималась Лера. – Ладно ты – чокнутая ты, оторва ты, пацанка, но Басмаев – солидный человек, настоящими делами занимается! Ему-то что неймется? Ну как дите мало́е… Ты как хочешь, старшенькая, а я в чем-то этих мужиков в упор не понимаю, – повторила за меня сестренка. – К черту, всё, проехали… А вообще-то, Янка, ты даешь, никогда не думала, – чуть смягчилась Лера. – Знали бы наши одноклеточные мальчики, к кому они в охрану набивались! Тебе, мать, волю дай – ты сама кого угодно не то что охранить, ты и схоронить запросто сумеешь. Разве нет?
– Не знаю, – пожала я плечами.
– Клинический случай, – безнадежно бормотнула Лера. – А если, например, кто-нибудь тебя снасильничать затеет или, на худой конец грабануть попробует, ты тоже незнайкой прикидываться станешь? Ать-два, ножки врозь, спасите, люди добрые?!
– Ну, если на совсем худой конец… Да откуда же я знаю, младшенькая, если никогда не проверяла! А проверять не тянет, знаешь ли, неровен час выяснится вдруг, что в действительности всё не так, как на самом деле… Складно изложила?
– Складно, складно, да только зря старалась, я и без того тебя за дуру не держала. Съела, старшенькая?
– Меняешь гнев на милость, младшенькая?
– Меняю, – пробурчала Лера, – по собственному курсу: в наказание без массажа останешься. Сегодня обойдешься, после твоих подвигов мне не до тебя. Всё, с глаз долой, а там посмотрим…
На том и порешили. Говорят, всё на свете к лучшему: делается – к лучшему, не делается – к лучшему; всё стремится к лучшему в лучшем из миров. Когда помрем – проверим.
А покамест – угораздило ж меня! Нет бы мне чего-нибудь попроще учудить, пар спустить надумавши: в сауну сходить, без нужды обновку справить, на худой конец (э-э, не поймите правильно) переспать бы с кем-нибудь… А я?! Экая оказия: сестренкиного папика я не спросясь обидела. А он, промежду прочим, мужем нашей главврачихи числится, и это не оказия уже, но целая коллизия. А кто-то что-то, кажется, о карьере вякал…
И думай после этого: оно меня касается, или не касается? По мне так не касается, но по жизни подобные запутки до добра обычно не доводят. Да и средоточие житейской интуиции, расположенное ниже поясницы, оно же чувство задницы, признаться, по мелочи тревожило…
Идя к окну – радуйся, смотря в окно – радуйся, летя в окно – радуйся… Шутка мрачноватая такая.
Но я-то здесь при чем?
Глава 4
Думай не думай – жизни не придумаешь: человек предполагает, Бог располагает, а там – как масть пойдет. А коли так, я здесь ни при чем и незачем мне о чужих проблемах беспокоиться – у меня, промежду прочим, собственные есть. Да и ту же интуицию распускать не следует – если к каждому шороху прислушиваться, можно ведь и голосишками обзавестись. Ей голос был! и до свидания. Предупредили – всем спасибо: вам налево, мне направо. Не стучаться же теперь в собственную дверь, спрашивая при этом: кто там? А там как в анекдоте: «Кто там?» – «Я». – «Я-а?!» А если я – не я, то это всё еще скверный анекдот или всё-таки уже шизофрения? Добро пожаловать, авось договоримся…
Жизнь продолжалась. Всё было ничего – то есть ничего из ряда вон особенного не произошло и не происходило. Мои, с позволения сказать, трудовые подвиги остались без последствий. Как и следовало ожидать, поскольку для экстремальной медицины «чехлы в присутствии» вещь если не простительная, то не удивительная, во всяком случае – отнюдь не криминальная. И чего я психовала, спрашивается? Две старушки померли? Ну и что? Не я такая – судьба у нас такая: жили-были, заболели, выбыли, медицина руками развела. Мертвых в морг, живых в машину – поехали, Яна Германовна, вам вызов, поспешите. Так я и отработала еще три смены – без всяких неожиданностей, день и ночь – сутки прочь; с момента возвращения из отпуска две недели минуло.
Сентябрь закончился. Дни стояли необыкновенно яркие, погожие, словно лето краешком, как бывает с солнцем на закате, зацепилось нечаянно за горизонт – и задержалось на какое-то мгновение, напоследок высвечивая всё до мельчайшей черточки. Октябрь наступал. Город, окруженный осенью, пылал, от окраин неотвратимо накатывалась волна полыхающей листвы, захлестывая скверы и сады, деревья теснились в оградах, переполняя их, выплескиваясь наружу, как краски на растревоженную синеву холста. Красное, желтое, бурое, будто бы какой-то заполошный уличный художник мерцающую позолоту и старую, с прозеленью, медь щедро обрызгал киноварью – и отвлекся, запнулся перед завершающим мазком, вместе с которым созданный им мир должен был раз и навсегда закружиться в буйном карнавале, закружив художника – раз и навсегда…