Пески. Потомки джиннов

Хала удивлялась, зачем для моей магии нужны какие-то телодвижения вроде пассов ярмарочного фокусника. Ей легче, она родилась со своим умением, а там, откуда я родом, оружие держат в руках.

Я резко выдохнула, и спрессованный песок хлестнул по верёвке, разрубая её. Теперь мои руки были свободны от пут и готовы к самому главному. Взявшись за жгут, я размахнулась и полоснула, будто саблей, поперёк запертого замка, вкладывая в один удар силу целой песчаной бури. Замок разлетелся вдребезги. «Свобода!»

Девочка напротив напряжённо смотрела, как я собираю подвешенный песок в пригоршню, пинком распахиваю решётку, чтобы не касаться железа открытой кожей, и шагаю по коридору.

– Ну что, – хмыкнула я у камеры Махди, стряхивая с рук остатки разрезанной верёвки и потирая красные, натёртые запястья, – как прошли мирные переговоры?

Он недовольно фыркнул.

– Ты издеваться пришла или нас спасать?

– А почему бы не совместить одно с другим? – Я задумчиво пожевала губами. – Ну-ка, напомни мне, что ты тогда сказал Шазад насчёт участия женщин… Нас нельзя принимать всерьёз – так, кажется?

– Нет, – поправил голос из тёмного угла камеры, – он сказал, что вы будете отвлекать мужчин от важных дел.

Имин приблизилась – приблизился? – к решётке, давая себя разглядеть. Лицо было, как всегда, незнакомое, но эти пронзительно-жёлтые глаза я узнала бы где угодно. Последний раз я видела нашу демджи-оборотня в облике миниатюрной девушки, одетой в мужское платье не по размеру. Так её конь меньше уставал. А вообще, она могла представать кем угодно – мужчиной, женщиной или ребёнком. Хрупкость и нежность в любой момент могли смениться могучей статью рослого воина или, как сейчас, тощей фигурой безобидного школяра. Не менялся только взгляд, сияющий бледным золотом.

– Ах да, точно, – кивнула я, снова повернувшись к Махди. – Совсем вылетело из головы, слишком уж удивительно было, что Шазад тогда не вбила тебе зубы в глотку.

– Ты уже закончила? – Махди скривился, будто отведал лимона. – Или наше освобождение на сегодня отменяется?

– Ладно уж…

Я отступила на шаг, поднимая руку. Песок снова вытянулся в жёсткий хлыст, напитываясь моей силой. Удар, и замок распался на куски.

– Ну наконец-то, – раздражённо процедил Махди, словно нерасторопной служанке. Он хотел протиснуться в дверь, но я остановила его жестом. – Что ещё?

Моя рука зажала ему рот. Я замерла, прислушиваясь, и гнев на его лице сменился страхом. Шаги на лестнице!

– Доболталась? – язвительно прошипел он.

– В другой раз вообще не стану тебя спасать, – проворчала я, заталкивая его назад в камеру и лихорадочно соображая, как нам выбраться живыми.

Имин я остановить не успела – да и не смогла бы. Она выскочила из камеры, на ходу сбрасывая облик хилого школяра и вырастая на две головы. Рубашка, прежде висевшая мешком, лопалась по швам на могучих плечах. С такой Имин мало кому захотелось бы встретиться в тёмном переулке.

Солнце уже село, в коридоре царил мрак. На верхних ступеньках блеснула лампа в чьей-то руке.

Не теряя ни секунды, я кинулась вперёд и прижалась к стене в углу у основания лестницы. Имин поспешила занять место напротив. Мы ждали, прислушиваясь к шагам, которые делались всё громче. Свет лампы плясал по каменным стенам. Судя по звуку, четыре пары ног… или пять. Много. Опять же с револьверами. Однако идти стражники могли только гуськом, что давало нам преимущество.

Шазад учила, что в драке с тем, кто сильнее, важен первый удар, и желательно, чтобы он стал и последним. Тюремщики удара не ждали.

Девочка в зелёном халате стояла, схватившись за решётку своей камеры, и смотрела во все глаза. Я прижала палец к губам, и она понятливо кивнула. «Отлично». Дети пустыни учатся выживать с самого рождения.

Едва первый стражник поравнялся со мной, я ударила его сжатым песком в висок. Пошатнувшись, он врезался головой в прутья решётки, и девочка испуганно отскочила вглубь камеры. В тот же миг могучие лапищи Имин подхватили идущего следом и впечатали в стену. Закатившиеся глаза солдата были последним, что я видела: лампа выпала из его руки и погасла. Наступила полная тьма.

Грохот выстрела, хор испуганных воплей. В одной из камер слышались отчаянные слова молитвы. Я прошипела ругательство и вновь прижалась к стене, чтобы не попасть под пулю, пущенную наугад. Оставшиеся на ногах стражники тоже ничего не видели, но случайно задеть сидящих в камерах не боялись.

Ещё выстрел, и на этот раз – крик боли следом. Я ощутила панику. Мне давно уже не приходилось драться в одиночку. Будь на моём месте Шазад, уж она бы что-нибудь точно придумала. Куда бить, чтобы не задеть Имин или девочку в соседней камере? «Свет, нужен свет!»

И тут, словно по моей просьбе, в тюремном коридоре взошло солнце.

Ослепительная вспышка заставила зажмуриться. Часто моргая, я пыталась что-нибудь разглядеть, но глаза не могли приспособиться сразу. С колотящимся сердцем я ощущала себя слепой и беспомощной перед вооружёнными врагами. Наконец зрение стало проясняться. Картина возникала словно бы по частям: двое стражников лежат без чувств на полу… ещё трое с револьверами в руках протирают глаза… Имин у стены зажимает окровавленное плечо… А девочка в зелёном по ту сторону железной решётки держит перед собой в ладонях крошечное солнышко размером с кулак.

От ослепительного света, падающего снизу, лицо казалось старше, и теперь стало видно, что огромные глаза малышки тоже неестественного цвета, как у меня или Имин, и похожи на тлеющие угли костра.

Передо мной стояла ещё одна демджи.

Глава 4

Подумать о новой союзнице можно было и потом, а пока – срочно воспользоваться её чудесным даром. Револьверы уже поворачивались в мою сторону, но удар песчаного вихря выбил их из рук. Один солдат пошатнулся и тут же попал в могучие объятия Имин. Я услышала тошнотворный хруст свёрнутой шеи. Другой кинулся на меня с ножом. Расщепив песок надвое, я отбросила его руку новым вихрем, а остальное вновь обратила в хлыст и стегнула по лицу, оставив длинную кровавую рану.

Имин уже успела подобрать выроненный револьвер. Стреляла она хуже меня, но в узком коридоре это не имело значения. На всякий случай я пригнулась. Грохот выстрела прокатился по каменным стенам, вызывая новые крики ужаса из камер. Затем настала тишина. Мы остались живы, а тюремщикам не повезло.

Махди показался из камеры, с опаской озираясь. Скривился, бросив взгляд на трупы. «Ох уж эти интеллигенты – мечтают переделать мир, надеясь при этом обойтись без крови!»

Не обращая внимания на хлюпика, я повернулась к решётке, за которой стояла маленькая демджи в зелёном халате. Крошечное солнце всё ещё светилось в её ладонях, огромные тревожно-алые глаза уставились на меня.

– Значит, ты… – начала я, торопливо сбив замок, но девочка проворно распахнула решётку и кинулась в другой конец коридора.

– Самира! – позвала она, наклонившись к решётке, но не касаясь железных прутьев.

Мне в её возрасте про железо и демджи никто не рассказывал. Я прислонилась к стене. Схватка закончилась, наваливалась усталость.

– Раная!

Другая узница бросилась к решётке и опустилась на колени, глядя девочке в лицо. Когда-то красивая, но теперь, после тюрьмы, измождённая, с осунувшимся лицом и запавшими глазами. Никаких признаков демджи, человек как человек. Не старше меня, в матери девочке не годится. Сестра?

Она потянулась сквозь решётку и погладила малышку по щеке.

– Ты как?

Юная демджи обернулась ко мне с сердитой гримасой.

– Выпусти её! – Не просьба, а приказ, отданный привычным тоном.

– А тебя не учили говорить «пожалуйста», девочка? – не сдержалась я, хоть здесь было и не место для воспитательных уроков, да и учитель из меня неважный.

Раная сверлила меня взглядом. На других он наверняка действовал. Даже мне, привыкшей к демджи, стало не по себе от этих огненно-алых глаз. По легендам, такой взгляд был у злобного Адиля Завоевателя. Девочка привыкла всегда добиваться своего, но я не из тех, кто привык подчиняться, а потому спокойно ждала, перебирая в пальцах послушные песчинки.