Пески. Наследие джиннов

– Что и все – ходил под парусом.

Мои пальцы ощутили его растущее волнение. Он глубоко вздохнул, и нарисованная птица будто бы взмахнула своими узкими длинными крыльями. Я смущённо отдёрнула руку, и дыхание его стало успокаиваться.

– Похоже, мышцы плеча не порваны, – вынесла я вердикт, подвигав кончиком ножа. – Теперь не шевелись!

Я упёрлась локтями в бока раненого. Он тяжело задышал, татуировка с компасом у другого плеча мерно двигалась вверх-вниз. Наконец пуля выпала и покатилась по полу, плеснула кровь, и я проворно зажала отверстие скомканным лоскутом рубашки.

– Сейчас наложу швы…

– Да ну, и так буду хорош.

– А со швами – ещё лучше.

Он хохотнул, превозмогая боль.

– Ты училась хирургии?

– Нет, – покачала я головой, обрабатывая настойкой края раны. Затем достала с полки моток грубых желтоватых ниток и иглу. – Просто трудно жить здесь и не пообщаться с несколькими десятками словивших пулю.

– Да здесь и всех жителей ненамного больше.

– Вот именно! – кивнула я и ощутила его улыбку, хоть и не видела лица.

Игла проткнула кожу, раненый зашипел и царапнул ногтями пол. У меня на языке вертелся вопрос, и я не выдержала:

– Как ты мог изменить султану, если сам не мираджиец?

– Я родился здесь, – ответил он, помолчав.

– Что-то непохоже. – Кому и как мог изменить наёмный шпион, я спрашивать не решилась. Захочет – сам расскажет.

– Не совсем здесь… В Измане. – Упоминание о столице заставило меня вздрогнуть: слишком близка была вчера заветная мечта. – Моя мать была родом из страны под названием Сичань, там я и вырос.

– Какая она, эта Сичань?

Чужак снова помолчал.

– Как объяснить, если ты никогда не видела дождя? – начал он наконец. – Представь, что с неба то и дело льётся вода, а воздух всегда душный от влаги и мокрая одежда липнет к телу. – Мои руки лежали на его обнажённых плечах, которые вздымались в такт тяжёлому дыханию. – Здесь вокруг один сухой песок, а там везде зелень и вода. Бамбук растёт так быстро и мощно, что опрокидывает дома, даже городские… Как будто старается вернуть себе свою землю… Из-за духоты женщины ходят с бумажными веерами, такими яркими и красочными – глаза разбегаются. Мы прыгали в море прямо в одежде, чтобы спастись от жары, но повсюду было столько кораблей, что свободное место трудно найти. Корабли приходят со всего мира: альбийские с резными обнажёнными наядами на бортах, свейские с укрытиями от холода… А сичаньские похожи на драконов и сделаны целиком из одного ствола дерева. Деревья там бывают выше, чем башни в Измане.

– Если там такие чудеса, то что ты делаешь здесь, у нас? – вздохнула я. – Не скажешь?

– Нет… – Он поморщился от нового укола иглы. – А ты вряд ли расскажешь, что тебя заставило соврать доблестному тысячнику Нагибу аль-Оману.

– Пожалуй… – Моя игла застыла в воздухе. – Нагиб аль-Оман? Не сынок ли это нашего султана, случайно?

– Откуда ты знаешь? – Он сжал зубы в ожидании нового стежка.

– Каждый знает о мятежном принце… и обо всех остальных, кто боролся за титул наследника.

Когда Оман ещё только взошёл на трон, одна из самых красивых жён родила ему сына Ахмеда. Мальчик рос крепким и сообразительным, и, хотя гарем пополнялся и сыновей у султана прибавлялось, Оман всегда благоволил к Ахмеду. Три года спустя та же самая жена родила дочь, но не ребёнка, а джинна-полукровку с алой гривой на рогатой голове, чешуёй и когтями. Султан лично забил изменницу до смерти, но в ту же ночь и Ахмед, и его новорождённая сестра-чудище бесследно исчезли. Четырнадцать лет спустя пришло время для состязаний за титул султима, наследника трона. Так повелось в Мирадже испокон веков. Участвовать полагалось двенадцати старшим сыновьям султана. С тех пор прошло больше года. Моя мать была ещё жива. Когда новость дошла до Пыль-Тропы, то делать ставки потянулись даже те, кто искренне считал это грехом.

В день состязаний двенадцать старших прин-цев выстроились в ряд на площади у дворца, и посмотреть на них собралась вся столица. И тогда вдруг появился тринадцатый. Когда он откинул капюшон плаща, перед зрителями предстала настолько точная копия султана Омана в юности, что никто не мог усомниться в подлинности претендента. Какие бы подозрения ни возбудило внезапное возвращение принца, отменить традицию было невозможно.

Он имел полное право участвовать, а потому самого младшего претендента из состязаний исключили. Его звали Нагиб. Я запомнила имя, потому что очень многие у нас в Пыль-Тропе ставили на то, что младший погибнет первым. Скорее всего, так бы и вышло, если бы блудный братец своим возвращением не спас Нагибу жизнь.

Огромный лабиринт в дворцовом саду, полный хитрых ловушек, Ахмед прошёл быстрее всех, а затем легко выиграл испытание на сообразительность, отгадав все загадки придворных мудрецов. Когда дошла очередь до испытания оружием, он одолел всех по очереди братьев, пока не остался один на один с самым старшим сыном султана – принцем Кадиром.

Они сражались целый день, и в конце концов старший сдался. Ахмед сохранил тому жизнь, но, едва он повернулся, готовый принять от отца знаки султима, Кадир поднял саблю и коварно напал на брата сзади. Ахмеда спасла единоутробная сестра-полуджинн, стоявшая в толпе. Отбросив человеческую личину, она своей магией отвела смертельный удар.

Султан пришёл в неописуемый гнев, объявил султимом Кадира, а Ахмеда приказал казнить, но молодой принц с помощью сестры бежал в пустыню и поднял мятеж против отца. Новый рассвет, новые пески!

Я затянула последний шов и отрезала ножом остаток нити. Чужак повернулся, и мой взгляд впервые упал на его обнажённую грудь. Почему-то захотелось отвернуться, хотя глупо, конечно, – у нас в посёлке мужчины частенько щеголяли без рубашек. Но этот был не наш, незнакомец, и прежде я не стала бы обращать внимания на мышцы рук и живота или татуировку в виде солнца над сердцем.

Он взглянул на меня в быстро сгущавшихся сумерках.

– Я даже не знаю твоего имени…

– А я – твоего. – Откинув с лица волосы тыльной стороной ладони, чтобы не перепачкаться кровью, я принялась оттирать руки скомканной рубашкой, смоченной в настойке.

– Меня зовут Жинь, – сказал он.

– Что, так вот прямо и зовут? – улыбнулась я.

Таких имён мне в жизни слышать не приходилось. Опять фальшивое, как вчера?

– А что? – Чужак неловко дёрнул раненым плечом и скривился от боли. Живот напрягся, и над поясом показался уголок ещё одной татуировки. От внезапного любопытства у меня по спине побежали мурашки. – Имя как имя…

– Точно не врёшь? – Я бросила испытующий взгляд на его лицо.

Он криво усмехнулся:

– Лгать грешно, ты разве не знаешь?

– Да уж слыхала.

Его тёмные глаза впились в меня, заставив вдруг смутиться.

– Не случись тебя – я был бы сейчас мёртв.

Я могла бы ответить то же самое. Могла пошутить, назвавшись Оманом, или Синеглазым Бандитом, или ещё как-нибудь. Но я не стала спешить.

– Меня зовут Амани, Амани аль-Хайза. – Человеку с такой улыбкой доверять трудно. Она неудержимо тянула меня в дальние края, о которых он рассказывал, и в то же время лишала всякой надежды туда попасть. – Если подождёшь, принесу тебе другую рубашку, – добавила я, с трудом отводя взгляд от его обнажённой груди.

– Сюда могут опять прийти солдаты. – Он почесал в затылке, и татуировка на животе стала чуть виднее – кажется, какое-то животное. – Лучше бы мне поскорее смыться.

– Да, пожалуй. – Я заставила себя отвернуться. Как можно доверять чужеземцу со странным именем, даже если он спас тебя от смерти? Второй день всего знакомы… И всё же этот Жинь нравился мне больше, чем те, кого я знала от рождения. Надо выбирать: на кону стоит будущее. – А ещё – взять меня с собой.

– Нет. – Он ответил так быстро, словно знал, что я скажу, прежде меня самой. Глядя в сторону, продолжил: – Я в долгу перед тобой – обязан тебе жизнью и не хочу губить твою.

– При чём тут это? Возьми меня с собой, вот и всё, о чём я прошу.