Синее пламя любви

Посмотрев на ребенка, Беата Станиславовна Лещинская всплеснула руками.

– Матка Боска! Что сделали с ребенком?

– Потом, потом, Беата Станиславовна! – Марина с трудом перевела дух. – А сейчас мы будем спать, мы очень измучены.

– Уж я-то вижу, – горестно покачала головой полька. – И прошлогодний отдых вам не впрок. Только 9 месяцев назад вы уезжали от меня крепенькие, как грибы-боровики, а сейчас что? Скелеты и то краше выглядят!

– Ну, будет вам, будет, я и так еле на ногах стою, – пробормотала Марина.

И она рухнула в чистую, пахнущую свежестью постель. Уже проваливаясь в сон, она подумала: «Этот дом и эта постель – мое прибежище на долгие годы. Что-то с нами будет?»

На следующее утро их ожидало на завтрак парное молоко, теплый хлеб и омлет. Костик попробовал всего по чуть-чуть, и снова, как подкошенный, упал в свою постельку.

А Беата Станиславовна пригласила Марину на веранду. Там, в красивой белой вазе стояла фиолетовая махровая душистая сирень, рядом с вазой колыхались белоснежные занавески. Марина подошла к окну. Небо было высокое и ярко-синее. И на веранде царил безмятежный покой. Это был рай. «Какой контраст по сравнению с тем, что происходило последние семь дней, – подумала Марина. – Я побывала в аду. И не знаю, как это все отразится на психике ребенка».

Она забарабанила пальцами по подоконнику:

– Беата Станиславовна, мой рассказ будет долгим и очень тяжелым.

– Не забывай, дорогая, что я – акушерка. Привыкла к долгим и тяжелым родам. И не все они кончаются рождением ребенка. Я видела и смерть, – тихо произнесла пожилая женщина.

Марина отошла от окна и бессильно опустилась в плетеное кресло.

– Это началось… год, да, год назад, – сказала Марина, точно удивляясь сама себе. – Извините, но у меня за последнее время все в голове так перепуталось, что кажется, будто прошло сто лет, и я уже древняя старуха.

Беата Лещинская сделала жест – мол, продолжай.

– Итак, я шла на работу, как вдруг из магазина выбежал мужчина и помчался к своей машине, которую пытался вскрыть вор-барсеточник. Он случайно сбил меня с ног. Я упала, очки разбились. Почти. Он хотел отнести их в ремонт, но я отказалась – этот мужчина показался мне тогда нахалом, и я даже не рассмотрела его как следует. А он меня запомнил. Оказалось, что он – большой начальник, недавно принят на работу в наше информационное Агентство на Зубовском бульваре. И увидев меня на работе, снова стал рассыпаться в извинениях. Понимаете, он много лет проработал переводчиком в ООН и был вежлив до противности. И до того доизвинялся, что рассказал об этом случае жене, и она упросила его пригласить нас с Костиком на обед – в порядке компенсации материального и морального ущерба, как он тогда сказал. Жена у него оказалась красавицей, прямо голливудская кинозвезда. Хотя на самом деле – доярка из Холмогор.

Марина надолго замолчала. Даже простое упоминание об Алле вызывало в ней боль и гнев. А ведь предстояло еще столько рассказать!

Беата Станиславовна не торопила, понимая, что произошла страшная трагедия. Она спокойно сидела в кресле, аккуратно сложив руки на коленях. Только глаза ее поблескивали.

– Эта жена – а ее зовут Алла – казалось, поначалу полюбила нас, особенно Костика. Особенно Костика, – Марина зарыдала в голос и начала раскачиваться в кресле.

Беата Станиславовна быстро встала, подошла к буфету, накапала что-то в рюмочку и заставила Марину выпить. Через несколько минут молодая женщина немного успокоилась.

– Своих детей у нее не было. Она говорила, что страстно их желала, и теперь очень страдает. И даже плакала при мне. А я ее успокаивала. И разрешила играть с сыном – я видела, как он ей понравился. И Костик очень к ней привязался. К ней и к ее замечательной таксе. В общем, казалось, что мы подружились. – Марина нервно усмехнулась, – Я ей так полюбилась, что она даже захотела выдать меня замуж за своего племянника. Буквально из кожи вон лезла ради этого. Но вы же знаете, я не собиралась замуж! И тут Алла начала сердиться. Она даже не старалась скрыть своего раздражения. И мы стали встречаться все реже и реже. А потом ее муж, ну, тот, который меня толкнул на улице, подвез меня до детского сада. В машине что-то случилось, и он, и я, и мы…

– Что же вы сделали? – спросила Беата Станиславовна.

– Понимаете, когда мы мчались, чтобы побыстрее добраться до детского садика, Андрей чуть не задавил старушку. Правда, она сама бросилась под колеса. Но он резко затормозил, я на него упала и, и… – начала запинаться Марина и покраснела.

– И вы поняли, что любите друг друга, – проницательно заметила полька.

– Нет, тогда мы этого не поняли, – честно призналась Марина. – Или не захотели понять. Но нам стало как-то неловко общаться друг с другом. Не было прежней естественности, непринужденности. Мы словно дошли до какой-то черты и остановились перед ней, и надо было или переходить эту черту, или резко пятиться назад… в общем, все стало совсем сложно. Никто из нас не мог сделать шаг ни вперед, ни назад.

– Так бывает. Это только говорят, что человек – по природе решительный, и хозяин своей судьбы. Какой хозяин… Некоторые даже вон картошку вырастить не умеют, – фыркнула Лещинская.

– В общем, мы как-то долго снова не общались. А потом он однажды пришел ко мне и рассказал, что узнал о жене страшную новость: оказывается, она от него забеременела, но тайно сделала аборт, так как панически боялась испортить фигуру. А той женщине, своей подруге, которая по секрету все это устроила, поклялась, что вынуждена на это пойти, поскольку у мужа, мол, в роду все – шизофреники. И она не хотела иметь больных детей.

– Ничего себе! – присвистнула Лещинская.

– И Андрей, ее муж, – снова покраснела Марина, – решил развестись с ней, потому что наконец понял, что она много лет ему лгала. Он был раздавлен этим сообщением и очень страдал. Я пыталась его утешить, я сама была в шоке от происшедшего, это вообще не укладывалось у меня в голове, и вот мы…

Она замолчала, не в силах выговорить ни слова. Ей вдруг стало жутко стыдно.

– В общем, мы стали любовниками, – наконец произнесла она. – Нам было так хорошо друг с другом! Я и не знала, что можно так хотеть мужчину и получать такое наслаждение от него. Но нет, это была не только физическая любовь, самая фантастическая на свете. У нас было и родство душ, интересов, увлечений. Даже мыслей. Мы стали одним целым, я не могла без него прожить и дня, и часа. Что бы я ни делала, где бы ни находилась, в мозгу стучала только одна мысль: «Андрей, Андрей, люблю, люблю, хочу, хочу», – и Марина унеслась мыслями в то прошлое, где они с Андреем были счастливы.

За окном, в глубине сада, мелодично пел свою трель невидимый дрозд.

– Вот вы акушер, опытный гинеколог… а знаете ли вы, что можно испытать оргазм только глядя на руки любимого мужчины? – через минуту смутила она своим вопросом немолодую польку. – Когда он только ко мне приближался, во мне взрывались тысячи молний, и я истекала соками. Я могла умереть за него, а он – за меня.

– Да, такое бывает, но редко, – задумчиво сказала Беата Станиславовна, – Я верю, девочка, что ты полюбила.

– Да, я люблю Андрея, люблю безумно, я умираю от любви. Но я его никогда не увижу. Н-И-К-О-Г-Д-А! – с отчаянием прокричала Марина.

– Почему, милая? – пыталась успокоить ее хозяйка.

– Потому, что его жена похитила Костика, – и Марина буквально затряслась от ярости и горя. – Это называется – киднеппинг. Раньше я только в фильмах такое видела. И в книгах. Она грозила надругаться над ним. Она когда-то училась на ветеринара, умела холостить быков. Ну, вы понимаете… – Лицо Гагариной исказилось.

Полька онемела. Такого рассказа она не ожидала, хотя с самого начала готовилась услышать нечто страшное.

– И я скажу тебе: это не женщина – а чудовище, – наконец обрела она дар речи.

– Она продержала Костика целую неделю в подвале или в какой-то квартире… или даче. Не кормила и запугивала. И только позавчера вернула его мне. Но в обмен на страшную клятву никогда больше не встречаться с Андреем и покинуть Москву, – на глазах молодой женщины показались слезы.