До и После. Исход

– Мистер Мозг, все хорошо? – спросил Кларест.

– Угу, – кивнул Кулькен.

– Ну слава Богу, а то я уж решил, что у вас инсульт, – хохотнул Кларест и толкнул Дорфа локтем.

Кулькен втянул голову в плечи.

Лифт снова звякнул, и двери распахнулись.

– Улыбнитесь, босс, жизнь прекрасна, вам ли не знать? – подмигнул ему Дорф и вышел вслед за Кларестом.

Когда двери закрылись, Кулькен прислонился спиной к стене и гулко облегченно вздохнул. Через пару секунд он отпустил ремень сумки и посмотрел на ладони.

«Сегодня не так плохо, – подумал он, глядя на отпечатки ногтей, – сегодня не так сильно».

Чем ближе лифт был к последнему этажу «Башни», тем легче становилось на душе. Наверху, под самой крышей, располагалась его «Крепость». Там он мог безвылазно засесть хоть на несколько дней. Лишь одна мысль маячила темным грязным пятном на фоне наступающего умиротворения. Он отмахивался от нее как от надоедливого насекомого, но она все жужжала и жужжала в мозгу: «Доктору это совсем не понравится».

К доктору Браламонтсу, личному психологу, Кулькен за три года даже привык. Более того – иногда с нетерпением ждал их встречи.

«Раз в неделю по пятницам, как штык».

Как же будет недоволен доктор его сегодняшним замешательством в лифте… Ведь это регресс. Они добились таких успехов, а сегодня Кулькен взял и откатил все их встречи на год назад. А ведь он только-только перестал бояться ездить со знакомыми людьми в лифте! Незнакомцы, конечно, все еще оставались проблемой, но Клареста и Дорфа Кулькен знал даже лучше, чем ему бы хотелось.

Кларест и вовсе был самой обсуждаемой фигурой на встречах с доктором: Кулькен опасался, но в то же время превозносил его; хотел бы так же легко общаться с людьми, но при этом испытывал непреодолимое отвращение к тому, как именно Кларест использовал свой талант.

И не только это расстроит доктора при их следующей встрече. Придется обсудить день рождения – его вечную проблему. Они ведь оба, и он, и доктор Браламонтс, прекрасно знают: Кулькен снова не найдет в себе сил покинуть свое убежище перед этим событием.

В глубине души Кулькен надеялся, что все забудут, что его никто не поздравит, что коллектив не закатит ему очередную глупую вечеринку. И в то же время прекрасно понимал, что надежда ложная: уже пару недель его день рожденья у всех на устах. Стоит сейчас ему попасться на глаза кому-нибудь, он обязательно услышит: «Босс, у вас же день рождения скоро! Не прячьтесь в своей берлоге, мы все равно вас вытащим!».

Кулькен вздохнул.

«Кому вообще нужны эти праздники? Ну, стал я на год ближе к смерти, и что? Радоваться теперь приближающемуся переходу в вечность?».

Определенно, Браламонтс будет очень разочарован, но Кулькен уже все решил. «Крепость» в ближайшие дни он ни за что не покинет.

Лифт издал веселый дребезжащий звук. Кулькен ввел код на панели управления, чтобы дверь открылась. Он хорошо защитил свое убежище, потому что мог себе это позволить. Он был владельцем крупной IT-компании и имел возможности для воплощения своих прихотей. Единственной помехой в этом была необходимость раз в неделю видеться с доктором Браламонтсом, который в свою очередь выносил решение о том, способен ли Кулькен стоять у руля. В случае же, если доктор не вынесет положительный вердикт, Правление отстранит его от дел, и он потеряет голос на совещаниях. Он останется владельцем компании на бумаге, будет продолжать грести часть прибыли, но совершенно лишится контроля. И он мог бы смириться с таким положением дел, если б не одно «но»: лишившись руководящего поста, он лишится своей «Крепости», к которой уже так привык.

Поэтому встречи с доктором стали не очень приятной, но неотъемлемой частью его жизни. Все как с ненавистными менеджерами. Те тоже были неприятными, но необходимыми шестеренками в механизме компании.

Кулькен шагнул в свою «Крепость» и, лишь когда двери закрылись у него за спиной, улыбнулся. Теперь он был дома, по-настоящему дома, а дурные мысли – пусть останутся там, за бронированной дверью с кодовым замком.

Глава 11 (ДО) Битые стекла

С того дня, как они выбросили в унитаз вещи Томми, прошла почти неделя. Им тогда здорово влетело, а больше всех – Пирту Грину. Мало того, что родителей вызвали в школу, так еще и пригрозили отчислением.

Для него тот день стал одним из худших за последнее время. Родители посадили под домашний арест, а отец даже отвесил подзатыльник.

«Хорошо, что брат не видел, – подумал Пирт, – а то издевался бы потом еще неделю».

Подзатыльник стал для него самым унизительным наказанием. Это означало, что отец очень зол, и, что еще хуже – отец на стороне Томми. Пирт с трудом сдерживал подступающие слезы. Томми, как всегда, вышел из ситуации жертвой, которую все жалели. И никого не интересовало, что в тот раз, в туалете, он спровоцировал их сам.

«Даже мой отец на его стороне! Даже он… Люди! Алло! Разве вы не видите, что он дурит вас? Разве не видите, что притворяется?»

– Зачем ты трогаешь этого паренька, а, Пирт? Зачем? – спрашивал отец.

Пирт молчал. Было бессмысленно объяснять отцу, что такие, как Томми Фичи, всегда выходят сухими из воды. Он учился с ним с первого класса и никогда не видел, чтобы Томми получал по заслугам. В случаях, когда его все-таки ловили за какой-нибудь шалостью, грозились наказать, но потом про наказание или забывали, или отменяли. Каким-то необъяснимым образом этому паршивцу везло.

Пирт ненавидел Томми. Конечно, что такое настоящая ненависть, он не представлял, но те чувства, которые испытывал к нему, не мог охарактеризовать никаким другим словом. Пирт не то чтобы желал ему какого-нибудь запредельного зла, он просто хотел, чтобы когда-нибудь, хотя бы раз в жизни, Томми был по справедливости наказан. Теперь же, после подзатыльника, Пирт решил, что если никто не понимает, что его нужно хоть раз проучить, придется самому взяться за это дело. В конце концов, даже если не получится наказать – можно попробовать хотя бы унизить.

В подвале их дома стояли мышеловки. Утром в одну из них попалась мышка. Ее-то Пирт и принес с собой в школу в коробке, спрятав в рюкзаке под учебниками. Подбросить мышку в пенал к Томми не составляло труда. Доказать, что мышку подбросил Пирт или кто-то из его компании, никто не смог бы, по крайней мере, так он считал и при случае собирался придерживаться именно этой линии защиты.

Сунув мышь в пенал Томми, Пирт воздал этому подлому плаксе по заслугам. Весь класс смеялся над ним, кроме учительницы. Та до ужаса боялась мышей и тут же побежала за директором. Смеялись все, громко, сгибаясь пополам от смеха. Только некоторые девочки презрительно фыркали при виде мертвого животного. Ребята же хохотали и не могли уняться. Пирт был уверен, девчачий визг Томми и то, как он, отпрянув в страхе, опрокинулся на стуле назад – надолго застрянет в их головах.

Томми Фичи не боялся мышей, даже мертвых. Или скорее, мертвых мышей он тем более не боялся. Он испугался того, о чем Пирт Грин знать не мог. Иногда в темноте своей комнаты Томми видел что-то в шкафу. Иногда даже слышал. Он не знал, что это, или кто. Но знал, что что-то там есть. Сейчас же, засунув руку в пенал и ощутив, как пальцы касаются чьей-то плоти, он испугался, на секунду допустив, что то существо забралось в его пенал и вот-вот отхватит ему палец. Секундный ужас сменился смущением. Это была всего лишь мертвая мышь, из-за которой Томми Фичи впервые стал настоящим посмешищем.

Неделю спустя Пирт Грин нашел в своем обеденном бутерброде битый осколок стекла. Он порезал язык и щеку. Был жуткий скандал. Пару недель он не мог нормально питаться и говорить. Повара, миссис Тимгертон, уволили со скандалом, но Пирт знал, что миссис Тимгертон была ни при чем. Он знал, что в очередной раз справедливость, презрительно скривившись, обошла стороной хитрого плаксу по имени Томми Фичи.