Страница 5 из 13
Кристина отмахнулась от этой мысли.
«Прошлое не исправишь».
За окном размеренно мельтешили деревья. Ехали неторопливо – машина выдавала около шестидесяти километров в час. Могла бы и больше, но Алекс Фриер любил свою железную крошку и не хотел угробить ее сейчас, когда ни в одном автосервисе он не найдет для нее мастера.
Они ехали без музыки и пустого трепа. Это и раздражало, и успокаивало. Кристине не хотелось ни песен, ни аудиокниг, но и ехать с бывшим учителем в полной тишине было почти невыносимо. «Тишина – первый враг неспокойной совести», – говорила ее бабушка и в чем-то была права. Тишина всегда обнажает мысли, от которых хочется убежать. Вот и сейчас они, как беспокойные мухи, роились в голове. Она была благодарна Алексу за то, что тот подобрал ее, накормил, взял под защиту. Но это так тяготило. Непривычно и неприятно быть в долгу перед позором всей школы, несмотря на то, что сейчас репутация не имела уже никакого значения. Факты оставались фактами. Благодаря склочному Алексу она все еще жива. Ей даже несколько раз удалось принять подобие душа, чего Кристина постоянно желала и своему водителю. Запах алкоголя, чипсов и пота был не лучшим, но постоянным попутчиком.
Она прижималась лбом к стеклу, пытаясь хотя бы так убежать от Алекса. Перед глазами проплывали сельские домики, деревья, разбитые машины, мертвые, а порой и полуживые тела. Наблюдая за сменой декораций за окном, Кристина нарушала собственное негласное правило: «не вглядывайся в то, что размазано по обочине». Если раньше на дороге можно было увидеть труп сбитого животного, неосторожно выскочившего на дорогу, или птицы, которой было мало неба, то теперь можно было насмотреться не на один диагноз у психиатра. Хотя смотри не смотри – машина каждый раз подпрыгивала, переезжая чью-то конечность, отчего Кристина прикладывалась лбом о стекло. И лишь когда почти набила шишку, решила подложить под голову куртку.
Из апатичного состояния ее вывел вопрос Алекса. И тут же ввел в ступор.
– Как ты относишься к самоубийцам?
– Что? – растерянно переспросила она.
– К самоубийцам… – повторил он. – Как относишься?
Кристина молчала. Алекс отхлебнул пива из первой за сегодня бутылки и сунул ее в подстаканник.
– К спрыгнувшим с моста, наглотавшимся таблеток, перерез…
– Я поняла, поняла! – раздраженно перебила она.
– И? Что думаешь?
– Это намек? Я вам так надоела?
Он едва заметно улыбнулся:
– Нет, просто тема для разговора. В нынешние дни, думаю, довольно актуальная.
– Я… я об этом не думаю. Я не знаю. Это, – она поморщилась, – странный вопрос.
– Я думаю, – сказал Алекс и, отхлебнув еще пива, вернул бутылку на место, – что человек должен проходить через все, что пошлет ему судьба. Вот, например, сейчас. Я видел людей, которые пускали себе пулю в лоб, или травились таблетками. Они так боялись столкновения с действительностью, что уходили, даже не попробовав побороться.
– Не всегда дело в страхе. Иногда…
Теперь перебил он, и это разозлило ее. Создалось впечатление, что Алекс задает вопросы не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы продемонстрировать свой.
– Я знаю, понимаю, о чем ты. – Он сказал это, скривившись и махнув рукой, словно пытаясь перемотать диалог вперед. – Иногда старуха с косой посылает перед собой своего гонца, который приносит, например, рак легких или еще что. А ты думаешь: «О, за что же мне это? Я же такая хорошая бла-бла-бла…». Это другая песня, но мелодия все та же, ведь даже в этом случае, я считаю, что вселенная справедлива.
Она удивленно уставилась на него.
– То есть, вы хотите сказать, что когда ребенок болеет лейкемией, это все он заслужил? И этот мир, такой, каким он стал теперь, мы тоже заслужили?
– Ребенок, может, и не заслужил, но вот его родители вполне могли заслужить. Или не родители, а окружающие его люди.
Она помолчала, а потом с вызовом заявила:
– Вам никто не говорил, что у вас логика серийного убийцы?
Он расхохотался. Запах перегара, витавший в воздухе, стал для Кристины почти видимым.
– Ты слишком узко мыслишь, девочка. – Алекс постучал указательным пальцем по виску. – Этот новый мир мы очень даже заслужили. Я вообще удивлен, что это не произошло раньше. Справедливость часто приходит в извращенной, завуалированной форме, но она есть, поверь мне.
– Мне интересно, а то, что жена бросила вас и забрала ребенка, тоже справедливо, да? – Она выплюнула эти слова, как пулю покрытую ядом.
– Да, все верно.
Поняв, что удар не попал в цель, она захотела ужалить его еще сильнее:
– И то, что вы не видите своего ребенка тоже спра…
Он не дал ей закончить.
– Речь не обо мне, – произнес Алекс на удивление спокойно. – Я просто хотел сказать, что если ты можешь испражниться без посторонней помощи, значит, не имеешь права убивать себя. Понимаешь?
Кристина не ответила. Ей захотелось ткнуть его носом в то, что если не можешь сделать этого сам, то получается – должен убить себя. Но она понимала, что он говорит не об этом, и ей не подловить Алекса, перевернув слова с ног на голову.
Он немного подождал и продолжил:
– Что касается справедливости… – Алекс помолчал, подбирая слова. – Я думаю, все, что происходит в мире – итог поступков людей. Загрязненная экология – это чья вина? Только ли толстого богатого дяди, который сливал отходы в реки? Или, может, каждый из нас тоже чуть-чуть в этом виноват? Может быть, отсюда и болезни у детей, которые не заслужили ни они, ни их родители, а? Что если мы отвечаем не только каждый за себя? Может, мы все вместе отвечаем за все, что творим. Что если мы делим общую вину? Что-то вроде коллективной ответственности…
– У вас настолько извращенное понятие о справедливости, что я даже продолжать этот разговор не хочу.
– Ты вообще не понимаешь, к чему я веду, да? – Кристина восприняла этот вопрос как риторический. Пауза продлилась почти полминуты, прежде чем он опять заговорил. – Я Алекс Фриер. Что бы ни случилось, старуха с косой не получит меня по доброй воле. Я не пущу себе пулю в лоб, понимаешь? Но вот если меня укусят…
И тут ее осенило.
– Нет, нет, нет, даже не просите! – запротестовала она.
– Ты дурочка, – почти ласково сказал он. – Тебе придется «позаботиться» обо мне, понимаешь?
– Нет, – она замотала головой, – нет, я не хочу. Я не буду! Да и вообще… – Она хотела сказать, что этого не случится, но Алекс опередил ее.
– Когда-нибудь это, скорее всего, произойдет. Я не пессимист… – сказал он и покосился на Кристину, она отреагировала громким фырканьем. – Да, да, я не пессимист, но, – он опять отхлебнул пива, – я не верю, что умру стариком в теплой постели. Конечно, если бы укус можно было излечить подорожником, я бы попросил принести мне его и сделал бы для тебя то же самое. Но все куда сложнее.
И вдруг она перестала злиться. Иррациональная печаль о том, что еще не произошло, но может случиться, приглушила все другие эмоции. Она понимала, что почти все, кого она знала, мертвы, но эта мысль почему-то была легче той, которую озвучил сейчас Алекс.
«Я не верю, что умру стариком в теплой постели».
Это значило, что и ее, скорее всего, ждет не самый приятный конец. Надежда на нормальную жизнь, миражом маячившая в дальних уголках ее сознания, только что рассыпалась.
– Я не религиозен. – Теперь и без того раздражающе громкий голос Алекса звучал для нее едва ли не раскатами грома. – Я считаю самоубийство эгоизмом и глупостью, а не грехом. Хотя эгоизм в одном бокале с глупостью это уже по умолчанию грех. – Правая часть лица исказилась ухмылкой, но уже через секунду он опять был серьезен. – Возможно, бывают исключения, но я так не хочу. Я не знаю, когда и как придет мой час, но я хочу знать, что ты сделаешь все, что нужно, если придется. Конечно, если рядом никого не будет, я сделаю все сам, но… – он потряс бутылкой в воздухе, – это было бы все равно унизительно. Лучше помереть, показывая смерти в лицо два средних пальца, чем одной рукой держать пистолет у виска. Понимаешь?