Страница 4 из 6
В первый и последний раз за свою жизнь Тревиндор стоял на берегу того, что было некогда Тихим океаном, и прислушивался к шуму ветра в листьях того, что звалось когда-то пальмами. В сухом воздухе стареющего мира, не мигая, светила щепотка немногочисленных звезд, разбросанных там и сям в почти пустом углу космоса, через который теперь проходило наше Солнце. В сознании Тревиндора смутно промелькнул вопрос: будут ли они еще светить, когда он вновь увидит небо, в те дни, когда само Солнце станет клониться к могиле?
Зазвенел крохотный коммуникатор, прикрепленный к его запястью. Значит, время настало. Он отвернулся от моря и сосредоточенно зашагал навстречу своей судьбе. Но не успел Тревиндор сделать и десятка шагов, как время-пространство захватило его, и в мгновение его сознание застыло на века, до той поры, пока океаны не отступят и не исчезнут со своего места, пока не пройдут дни Галактической империи и гигантские созвездия не обратятся в прах.
Однако для самого Тревиндора не минуло никакого времени. Он лишь почувствовал, как под ногами влажный прибрежный песок сменился обожженной скалой. Пальмы исчезли, смолк рокот волн. Достаточно было взгляда, чтобы убедиться: самая память о море давно покинула этот иссушенный и умирающий мир. До самого горизонта простирались красные пески и голые камни пустыни, нигде не оживленной хотя бы единым растением. Над головой, в темном небе, позволяющем и среди дня отчетливо видеть звезды, висел незнакомо оранжевый диск Солнца.
И все-таки казалось – даже этот дряхлый мир хранил еще в себе некие остатки жизни. На севере – если север еще только существовал – луч света угрюмо отражался от какого-то металлического сооружения. До него не было и нескольких сот метров, и когда Тревиндор направился в его сторону, он почувствовал странную легкость в ногах, как будто само тяготение ослабело.
Вскоре он уже видел перед собой низкое здание, которое, казалось, было не построено, а просто установлено на этой равнине, так оно накренилось вместе с уклоном земли. Тревиндор подивился невероятному везению, с которым он так легко наткнулся на признаки цивилизации. Еще десяток шагов, и он понял, что вовсе не случайность, а преднамеренно принятое решение привело к появлению этого сооружения именно здесь и что оно столь же чуждо окружающему миру, как и он сам. Никакой надежды, что кто-либо выйдет ему навстречу, Тревиндор уже не питал.
Металлическая табличка над дверью ничего нового ему не сказала. Новенькая и непотускневшая, как будто выгравированная лишь вчера, что в некотором смысле соответствовало действительности, она несла в себе весть, одновременно исполненную и надежды, и горечи:
«Тревиндору с приветствиями от Совета. Это здание, которое мы послали при помощи времени-пространства вслед за вами, будет удовлетворять всем вашим потребностям в течение неопределенно долгого времени. Мы не знаем, будет ли существовать в этот период какая-либо цивилизация, в которой вы найдете свое место. Возможно, что человек уже вымрет к этому времени, так как доминировать предстоит Хромосоме К и мутации могут привести к развитию организмов, уже не носящих черты человека. Это предстоит открыть вам самому.
Вы будете свидетелем сумерек Земли, и, мы надеемся, вы не будете одиноки. Но если вам суждено быть последним живым существом в этом некогда прекрасном мире, помните, что вы сами сделали этот выбор. Прощайте».
Тревиндор прочел это послание дважды.
Со щемящим чувством он понял, что слова заключения мог написать не кто иной, как его друг поэт Цинтилларне. В душу его вторглось и затопило целиком ошеломляющее чувство одиночества и оторванности от всего сущего. Он присел на выступ скалы и закрыл лицо ладонями.
Прошло немало времени, прежде чем он нашел в себе силы войти в здание. Тут он преисполнился благодарности к давно уже скончавшимся членам Совета, что так щедро обошлись с ним. Он раньше ведь не думал, что в его век найдутся технические возможности, чтобы послать сквозь время целое здание. Тут его внезапно озарило. Взглянув снова на гравированную табличку, он убедился, что дата на ней относилась к дням, наступившим пять тысяч лет спустя после того, как он предстал перед судом себе равных в Зале справедливости.
Пятьдесят веков минуло, прежде чем его судьи смогли исполнить обещание, данное тому, кто, скорее всего, был уже к этому времени мертв. В чем бы ни был виновен Совет, его честность и обязательность далеко выходили за пределы того, что могли представить себе люди минувших веков.
Прошло немало дней, прежде чем Тревиндор нашел в себе силы снова выйти наружу. В здании ничто не было забыто: даже записи его любимых мыслей были тут, с ним. Он мог бы продолжать исследование природы объективной реальности и создавать философские учения до последних дней Вселенной, как ни бесплодны такие занятия, если единственным разумным существом на Земле был он сам. С кривой улыбкой он подумал, что на этот раз его рассуждения о человеческом предназначении уже вряд ли приведут к новому столкновению с обществом.
Прежде чем обратиться к внешнему миру, Тревиндор решил как следует ознакомиться со своим домом. Основной проблемой была возможность соприкосновения с цивилизацией, на случай если таковая будет существовать. Его снабдили мощным приемником, и он часами бродил по эфиру, от волны к волне, в надежде наткнуться на чью-нибудь передачу. Из приемника неслись разряды атмосферного электричества, но однажды радио разразилось взрывом чего-то, немного похожего на речь, но отнюдь не человеческого свойства. Больше ничем его поиски не вознаградились. Эфир, столько веков преданно служивший людям, наконец замолчал навсегда.
Последней надеждой Тревиндора был маленький автоматический летательный аппарат. Перед ним лежала вечность, а Земля – не столь уж большая планета. Всего за несколько лет он мог осмотреть ее всю. Так что прошло несколько месяцев, прежде чем изгнанник приступил к методическому исследованию своего мира, каждый раз снова возвращаясь из красной каменистой пустыни в дом.
Но везде его ждала одна и та же картина развалин и запустения. Сколько времени минуло с той поры, как пересохли моря, он не знал, но, умирая, они оставили и в горах, и в долинах бесконечные просторы, покрытые солью, перемешанной с грязью.