Страница 10 из 23
Тяжело вздохнув, Дамаск как-то безразлично взметнул брови.
– Я бы и не выжил, если б Берхану не понадобились мои воспоминания, – озвучил Белый то, до чего скрупулезно доходил сам первые дни после всего этого бедлама, тоже плохо понимая, почему остался жив. – Ему нужно было увидеть, что произошло с Энирой, куда она пропала. Райна посмотреть он не мог. Насколько я помню, у него была разорвана грудина, как раз в том месте, куда Берхан пробивает кулаком, чтоб связаться с током жизни в организме и перейти к воспоминаниям. Для этого я подходил больше, хоть и был полуживой. Не уверен, но мне кажется, он влил в меня квихельское зелье, после чего и влез в мою голову.
Со стороны Ганса Дамаск уловил движение, посмотрев на бледного, казавшегося сейчас собственной тенью мужчину, яркие зеленые глаза которого словно выцвели от обуревавших его чувств.
– «Энира у фархаров?», – выписали руки мага волнующий вопрос.
– Да, Ганс. Она у них, – острая вина в который раз прошила грудь Белого.
– «Как ты мог это допустить? Ты обязан был ее защитить!».
– Да плевать на нее! Главное, Дамаск выжил и вернулся, – возмутился Бирм, «прочитав» гневные слова друга в танцующих пасах его рук.
Лицо Ганса исказилось от злости, а сам он едва не подпрыгнул на стуле, повернувшись корпусом к визирю. Столь негативные эмоции были не присущи их младшему брату, так что Дамаск с удивлением за ним наблюдал.
– «Ты совсем ничего не понимаешь, Бирм?», – так быстро закрутились пальцы зеленоглазого в яростном вихре языка жестов, что султану с трудом удавалось улавливать, что до них пытаются донести. – «Энира – иллир. Единственный. И ее забрали Темные. Они искали ее. Пришли по следу Дамаска из Фаджара. За ней. Зачем она им? Как ты думаешь, почему они столько лет просто точечно сжигали города людей, не предпринимая каких-либо более радикальных мер? Думаешь, у них бы не хватило сил спалить Материк? Дамаск, ты видел их в Хасаре. Смогли бы они в два счета выжечь всё на Материке?».
– У меня нет в этом ни единого сомнения, – уверенно подтвердил султан, вновь испытав колкий мороз, неприятно лизнувший позвоночник, от воспоминания уровня магии в дарсанском дворце.
– «Теперь понимаешь, Бирм? Их что-то останавливало. Это что-то была Энира. Значит, они не могли себе позволить убить последнего иллира. Фархары искали ее. Вопрос, зачем? Вероятно, из-за ее магии».
– Но она же не обладает магией? – под темной кожей визиря разлилась нездоровая бледность от осознания слов немого мага.
Верхняя губа Ганса зло дернулась, словно ему едва удалось справиться с желанием оскалиться. Его глаза метали гром и молнии, сверкая холодными изумрудами, так что Бирм удивленно застыл. Резко повернув голову, Ганс воззрился на Дамаска. В его взгляде было столько праведного гнева, что правитель Эссора опешил.
– «Ты тоже так считаешь?», – на лице младшего застыло явное осуждение.
– Я так считал ровно до того момента, пока Эни на моих глазах не срастила сквозную дыру на груди Райна, – медленно проговорил Белый, вспоминая вспыхнувшую мимолетную картинку среди хаоса битвы с фархами.
Тогда он не испытал потрясения или иных подходящих к такому невероятному событию чувств, желая лишь убить как можно больше Темных. После же, осознание, что Энира способна к колдовству, накрыло его ужасающей лавиной непоправимой трагедии. Магия иллиров теперь была в руках фархаров. И именно Дамаск допустил это.
– Девчонка может исцелять? – севшим голосом спросил Бирм.
– Да мне кажется, что она может не просто исцелять, а воскрешать. Потому что с такой дырищей, как была у Райна, люди не живут.
Бирм начал нервно тереть подбородок, стеклянным взглядом уставившись в черную крышку лакированного стола. Ганс же как-то обреченно выдохнул, прикрывая ладонью глаза. Дамаск внимательно разглядывал младшего мага Триады. Почему-то ему казалось, что он во всей этой поганой ситуации самый просвещенный из них.
– Зачем им Эни, Ганс? Ты знаешь? – негромко поинтересовался Белый, заставляя поднять на него взгляд.
– «Догадываюсь», – одной рукой «ответил» он.
– И? Это очень плохо или есть надежда?
– «Плохо. Думаю, она нужна им, чтобы активировать Скипетр Власти».
Дамаск замер. Скипетр Власти? Он у Темных? Тогда у них совсем нет шанса. Хотя…
– Скипетр у фархов!? – противно взвизгнул Бирм, пока султан обдумывал единственную возможность на спасение человечества.
– «Не знаю. Но других идей, зачем им нужна Энира, у меня нет».
– А если он у них!? Дамаск! Что нам делать!? Они ж убьют всех!
– Не ори, Бирм, – поморщился султан. – Берхан может помочь. Но он поможет, только если Энира будет жива. Если же фархи ее убьют, опасаться нам нужно будет именно его… Ганс, что тебе говорил тот старик?
– Старик? Какой старик? – беспокойно вопросил визирь, глядя то на одного, то на второго брата.
– «Что Берхан уничтожит наш мир», – не обращая внимания на последний вопрос, ответил Ганс Дамаску.
– Что!?
– Расскажи ему, – раздраженно бросил Белый своему абсурдному напророченному Защитнику.
Пока Ганс жестами объяснял ошарашенному Бирму историю своего «сна», в котором старец-прорицатель поведал ему о грядущих событиях, Дамаск погрузился в свои мысли. Он пытался найти выход, если Берхан вдруг «сорвется с цепи» под названием Энира. Правитель Эссора был уверен, то, что произошло в хасарском заливе, лишь малая толика талантов Тайхара. Там, он просто разозлился. Представлять, в какое буйство впадет султан Кемиза, если Энира погибнет, Дамаск, откровенно говоря, боялся. Себе врать он не собирался, прекрасно понимая – ему ни за что не справиться с Берханом. По сути, о реальной опасности Многоликого знал лишь он да Ганс. Ему нужна была помощь. Помощь очень сильного мага, того, кому он смог бы доверять.
Как ни странно, но такой человек имелся. Несмотря на то, что на политической арене, Айдан III являлся прямым врагом, не так давно угрожающим границам его султаната, Дамаск на каком-то необъяснимом уровне понимал, что король Фостэйна прикроет спину. Да и сам Берхан говорил, что, если его убьют, Скипетром должен будет воспользоваться либо Айдан, либо Белый.
Необходимо объединить силы. Неважно в какой борьбе – с фархарами или с Тайхаром. В идеале, даже если всё будет складываться по более оптимистичному сценарию, где против Темных выступит султан Кемиза, победив их, было бы лучше, если после этого погиб и сам победитель. В том, что Айдан согласиться, Белый даже не сомневался. Слишком много несведенных счетов у него с Берханом. Тайхар безнаказанно забрал его земли на юго-западе: Креон, Волд, Вордан. Почему король Фостэйна ничем ему не ответил, спрашивали многие. Сам Дамаск задавался этим вопросом, до того момента, как не встретился лицом к лицу с правителем Кемиза. Очевидно, либо сам Айдан, либо его советники оказались более дальновидны, не рискнув вступить в конфронтацию с завоевателем Юга. Более того, Дамаск был уверен, что король неровно дышал к Энире. Девушка выбрала Многоликого. Это знание вряд ли прибавляло симпатии к Берхану.
Придя к решению, Белый достал из ящика кусок пергамента и принялся выцарапывать пером послание Айдану. В нем он рассказал, что ему известно обо всей этой неблаговидной истории, не умолчав ни про сон своего младшего брата, ни про демонстрацию Силы Берхана, ни про фархаров и возможное нахождение Скипетра Власти у них. Дамаск настаивал на личной встрече, как можно скорее. Как только довольно объемное полотно письма было закончено, султан скрутил пергамент, налил растопленного сургуча на светлую бумагу и поставил оттиск головы кобры, после чего звякнул в колокольчик на своем столе. На мгновение Ганс застыл, посмотрев на султана, так же как и посеревший Бирм.
В кабинет забежал тонкий, как жердь, сухой старичок с огромными карими глазами с такой глубокой поволокой, что казалось, будто он вечно спит. На его крючковатом носу застыло прозрачное стеклышко, которое он постоянно поправлял костлявым, похожим на барабанную палочку, пальцем.