Душа перед Богом

На крыльце этого домика и в полутемных с маленьким окошечком сенцах всегда толпился народ, и старец сам впускал и отпускал посетителей. Шли к нему люди всех классов с самыми разнообразными нуждами и вопросами.

Чрезвычайно живой и подвижный, всегда торопливый, чтоб всех удовлетворить, он говорил скороговоркой, превосходною, художественно-меткою русской речью, звучавшей, при всей твердости и решительности его характера, неизменной ласкою.

Состоятельные люди из числа его духовных детей приносили ему значительные пожертвования, и, не тратя на себя решительно ничего, – так как он вел не только строгую, но и суровую жизнь, полную всяких ограничений, – он употреблял всё, что ему приносили, на нужды основанного им и выросшего до громадных размеров Иверского женского монастыря на Выксе (в Нижегородской губернии).

Он был полон несокрушимой энергии и умер, исполняя свое дело. Только что отисповедывал он одну духовную, как вошел в алтарь и тут же, у престола, упал безжизненным.

По кончине отца Варнавы в печати появились описания необыкновенных случаев при его жизни, свидетельствующих о бывших в нем благодатных дарах. Так, он во сне предупредил одного находившегося в Москве послушника о грозившей тому опасности… Но это – не главное. Главное – жизнь, отданная на служение русскому народу, это дорогое и любовное стояние при народной душе…

Христианство внутреннее и обрядовое

Совершившееся 1500-летие воспоминания великого учителя Церкви Иоанна Златоуста показало нам этот великий образ во всей его высоте и правде; уяснило нам, что было в нем отличного от иерархии и клира его времени, для чего он жил, для чего страдал и мученически скончался.

Если бы Иоанн Златоуст был только красноречивым проповедником, то его проповеди не производили бы на человечество глубокого, воспитывающего значения. Сила его в том, что чудные золотые слова, которые современники ловили из его уст, были подтверждены чудными золотыми делами. Слово его было действенно потому, что за словом стояла его святая жизнь, как воплощение этого слова.

Верность Христову завету проникала всю жизнь святого Иоанна, и он предпочел быть гонимым, изгнанным и мучимым, чем малейше отступить от правды Божьей, чем не исполнить того, что считал своим неизменным христианским долгом.

Вот где разница между святым Иоанном Златоустом и его современниками, которые, как и он, были крещены во Христа, назывались христианами, но вместо того, чтобы заниматься Христовыми делами, преследовали, унижали, изводили Иоанна и уморили, наконец, Божьего человека в далекой ссылке.

Страшно подумать об этом, но, увы, мы сами похожи больше на его врагов, чем на него, великого святителя; мы ближе стоим к ним, чем к этому самоотверженному христианину.

В то время как Иоанн Златоуст носил Христа в своем сердце, то есть был представителем внутреннего христианства, – мало ли найдется среди нас таких христиан, которые исповедуют Христа только устами и служат Ему только исполнением обрядов?

Такие христиане, как святой Иоанн Златоуст, воспринимают учение Христа глубоко в душу и отражают его в своей жизни. Они верны заветам Христа «даже до смерти». Христианский мир мог смело указать язычникам на каждого из таких людей и заявить: «Вот как живут наши люди: найдется ли у вас кто-нибудь, подобный им?» Как далеко небо отстоит от земли, так и жизнь тех людей, «истинных учеников Христовых», отстоит от жизни язычества, от жизни и дел наших…

Какую честь приносим христианству мы, носящие громкое имя христиан, но христианство только позорящие? Где те наши дела, по которым бы люди могли безошибочно сказать: «Да, это христиане»? И всего ужаснее в нашем положении то, что сами-то мы этого противоречия нашей жизни не видим и не сознаем и наивно продолжаем считать себя христианами, тогда как общего с христианством иногда решительно ничего не имеем.

В том наша беда, что мы духа христианства не приняли, не пос тигли, а приняли один обряд и, если ходим в церковь, крестим лоб, раз в год говеем, ставим пред иконами свечи и дома возжигаем лампадки, в постные дни объедаемся рыбой и разными «постными» печеньями да вареньями, – то считаем себя Бог весть какими достойными последователями Христа и кичимся своею верою. А между тем, при всей нашей обрядности, при всей иногда искренней и даже трогательной любви нашей к обряду, мы нисколько о Христе не думаем. Страшно сказать, что эта обрядность без духа, это услаждение глаза красивым иконостасом и задумчивым огнем лампадки, играющим на дорогом окладе старой иконы, громкое и стройное церковное пение, хватающие за душу аккорды панихиды, – весь этот столь красивый уклад церковный, который так люб нам, вся эта красота, подчас лишь убаюкивает нас, и нам кажется, что мы тем самым уже христиане. И мы бессознательно для себя приближаемся к ужасному душевному состоянию Иоанна Грозного, который между пытками и казнями выстаивал длинные заутрени и земными поклонами набивал себе шишки на лбу, сочинял каноны Богоматери и, руками Малюты удушая великого святителя Филиппа, полагал, что он был, есть и остается христианином.

Если войти во внутренний мир так называемых верующих людей, то получится грустная картина их надежд и желаний. Все наши молитвы состоят исключительно из выпрашивания себе одних только внешних благ. Мы просим Бога – как бы получше прожить, послаще поесть, получить местечко потеплее, поскорее избавиться от напавшего на нас недуга. Круг земного нашего благосостояния – вот единственно, о чем мы думаем и заботимся, когда молимся Богу. Мы не проявляем в своих молитвах никакой тревоги о том, чем мы можем Богу послужить; мы никогда не подумаем в себе и не выскажем Ему: «Господи, с нашим телом, с нашей жизнью делай, что хочешь: радуй нас милостями или угнетай скорбями, но душу нашу очисти, возроди, сделай угодной Тебе. Это только для нас в этой жизни ценно; не для личного счастья, а для служения Тебе нам только и хочется жить. Укрепи же волю в борьбе, дай светлых мыслей, светлых решений, научи безгранично любить Тебя и наших ближних; научи нас не думать о себе, а забыть себя и на место себя поставить Тебя и Твою волю».

Вот такими молитвами мы едва ли Богу молимся, таких настроений не переживаем. Нами совершенно забыты слова о том, что молиться и служить Богу надо «духом и истиною», что не количеством свечей, которые мы ставим, не серебристым звоном колоколов, которые мы повесим, определится наше усердие к Богу, а количеством добрых дел.

Поэт Хомяков в великолепном стихотворении «По прочтении псалма» представляет Господа отвергающим все дары, которые Ему приносит человек:

И вот этих-то даров духа, эту светлость нашей жизни мы и не хотим принести Богу в дар и стараемся, выражаясь грубо, отделаться от Бога копейкой: кто грошовой свечой, кто побогаче – целым, может быть, храмом, но одинаково – даром внешним, не затрагивающим нашей жизни, не являющимся тем даром, какого ожидает Божество, изрекшее: «Сын, дай Мне твое сердце!»

Один елецкий купец выстроил прекрасный храм и зазвал смотреть этот храм знаменитого праведною жизнью своею елецкого священника отца Иоанна. Посмотрел священник на храм и говорит купцу: «Красив твой храм и обширен, очень обширен, и всё же не вместит он всех тех, которых ты обидел, притеснил, обобрал и пустил по миру. Не вместит он и тех слез, которые ты заставил людей пролить. Несутся к небу стоны обиженных тобой людей, а ты не хочешь слышать их и воздвигаешь храм. Твой дар ничтожен в глазах Божиих, потому что, прежде чем строить церковь, надо было приложить старание загладить сделанное людям зло».