Страница 11 из 13
Однажды демон постучался в ворота монастыря. Выйдя, я увидел перед собой огромного великана, голова которого, казалось, достигала до неба. И когда я спросил: «Кто ты?» Он ответил: «Я – сатана». После этого на вопрос мой: «Зачем ты здесь?» – он сказал: «Почему напрасно меня обвиняют монахи и все прочие христиане? Почему ежечасно проклинают меня?» И на слова мои: «А ты зачем смущаешь их?» – он отвечал: «Не я смущаю их, они сами себя смущают, а я стал немощен. Разве не читали они: «У врага совсем не стало оружия, и города Ты разрушил» (Пс. 9. 7)? Нет уже мне и места, не имею ни стрел, ни города. Везде христиане, даже пустыня стала наполняться монахами. Пусть же соблюдают сами себя и не проклинают меня напрасно». Тогда, подивившись благодати Господней, сказал я ему: «Всегда ты лжешь и никогда не говоришь правды. Однако же теперь против воли своей сказал ты правильно. Ибо Христос, пришедши, сделал тебя немощным и, низложив, лишил тебя всего». Услышав имя Спасителя и не терпя палящей силы Его, дьявол стал невидим.
Итак, если сам дьявол сознается в своем бессилии, то, конечно, должны мы презирать и его, и демонов его. У врага и у псов его много хитростей, но мы, узнав немощь их, можем презирать их. А таким образом, не будем падать духом, питать в душе боязни, не станем сами для себя выдумывать побуждений к страху, говоря: «Не пришел бы демон и не поколебал бы меня, не восхитил бы он меня и не низринул бы или не напал бы внезапно и не привел бы в смятение». Вовсе не будем давать в себе места таким мыслям и скорбеть, как погибающие. Сильнее же будем благодушными и радостными всегда, как спасаемые, будем содержать в мысли, что с нами Господь, Который низложил и привел в бездействие демонов. Будем представлять и помышлять всегда, что поскольку с нами Господь, то ничего не сделают нам враги.
Какими они нас находят, такими и сами делаются в отношении к нам, и какие мысли в нас находят, такие и привидения представляют нам. Поэтому если найдут нас боязливыми и смущенными, то немедленно нападают, как разбойники, нашедшие незащищенное место, и что у нас в мыслях, то и усиливают. Так увеличивают боязнь привидениями и угрозами, и, наконец, бедная душа мучится тем. Но если найдут нас радующимися о Господе и помышляющими о будущих благах, содержащими в мыслях дела Господни и рассуждающими, что все в руке Господней, что демон не в силах побороть христианина и вообще ни над кем не имеет власти, то, видя душу, подкрепляемую такими мыслями, демоны со стыдом обращаются вспять. Так враг, видя Иова огражденным, удалился от него, но сделал пленником своим Иуду, найдя его лишенным такой защиты.
Поэтому если хотим презирать врага, то будем всегда помышлять о делах Господних. Пусть душа постоянно радуется в уповании, и увидим, что демонские игралища подобны дыму и что демоны скорее сами побегут, нежели нас будут преследовать, потому что они, как уже сказано, крайне боязливы, ожидая уготованного им огня.
Для того, чтобы не бояться демонов, нужно делать следующее. При появлении привидения не пугаться, но каким бы оно ни было, смело спросить: «Кто ты и откуда?» И если это будет явление святых, то они удостоверят тебя и страх твой претворят в радость. А если это дьявольское привидение, оно тотчас утратит силу, если мысль тверда. Признак невозмущаемого духа – при всяком случае спрашивать: «Кто ты и откуда?» Так вопросил сын Навин и узнал, кто был Явившийся (Ис. Нав. 5. 13). Так враг не утаился от вопросившего Даниила» (Дан. 10. 11–21).
Так преподобный убеждал братию не страшиться силы бесов, укрощенной и низложенной Христом, но мужественно, с Божией помощью бороться с ними, укрепляя свои сердца верой во Христа. Слушая это, братья радовались и запоминали на пользу себе наставления своего руководителя. В одних усиливалось стремление к добродетели, в других укреплялась вера, некоторые очищались от ложных обольщений помыслами, сердца других освобождались от действия страшных призраков, все же вместе преисполнялись бодрой готовности презирать демонские обольщения.
На той горе, где жил преподобный Антоний, возникло множество монастырей, которые, покрывая ее подобно шатрам, были переполнены божественными сонмами псалмопевцев, чтецов Писания, молитвенников, постников, людей, радостно надеющихся на будущие блага и трудящихся лишь для подачи милостыни. Взаимная любовь и согласие господствовали между ними, и жилища их были подобны городу, чуждому волнений мира сего, преисполненному лишь благочестия и праведности. Не было между ними ни какого-либо непотребника, ни ругателя, ни ненавистника, ни клеветника, ни ропщущего; было лишь множество подвижников, единодушно служащих Богу, так что каждый, кому доводилось видеть эти монастыри и такой образ жизни их, не мог, восклицая, не повторить слов Писания: «Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! Расстилаются они, как долины, как сады при реке, как алойные дерева, насажденные Господом».
А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая их и обращая взор на кратковременность человеческой жизни. Когда хотел принимать пищу, ложиться спать, приступал к исполнению других телесных потребностей, чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая ко приему пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от еды и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела ел, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько желая предложить им слово на пользу.
Он говаривал: «Больше надо заботиться о душе, а не о теле и телу по возможности уделять меньше времени, все же остальное посвящать душе, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но больше подчиняла тело. Это-то и значит сказанное Спасителем: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться (Мф. 6. 25). Итак, не ищите, что вам есть или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; более того ищите Царствия Его, и это все приложится вам» (Лк. 12. 29–31).
Между тем возникло жестокое гонение на церковь Христову со стороны императора Максимина. И когда святых мучеников повели в Александрию, то Антоний оставил монастырь и послед овал за жертвами. «Пойдем, – говорил он, – и мы на светлый пир наших братьев, чтобы или и самим удостоиться того же, или видеть других подвигающимися». Было у него желание принять за имя Христово мученичество, но не хотя предавать себя в руки мучителей, прислуживал мучимым в темнице и на рудниках, сопровождал их на суд, являлся перед лицом мучителей и, не скрывая, что он христианин, прямо как бы домогался таким образом пострадать за Христа. Однако никто не осмелился поднять на него руку. У него было много подопечных, которых он ободрял, поощрял к ревности, сопровождал до самой кончины.
Судья, видя бесстрашие Антония и бывших с ним, приказал, чтобы иноки не показывались в суде и вообще удалились из города. Многие из них скрылись. Антоний же настолько озаботился, что даже вымыл свою верхнюю одежду, и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился перед игемоном. Все удивились этому, видел его и игемон со своими воинами, когда проходил мимо его. Антоний стоял бестрепетный, показывая тем христианскую ревность, казалось, печалясь о том, что не удостоился мученичества. Но Господь хранил его, чтобы быть учителем подвижнической жизни, какой научился сам Антоний из Писаний и личного опыта. Многие, видя образ его жизни, решили стать подвижниками. Итак, снова стал он, по обычаю, прислуживать исповедникам и, как бы связанный вместе с ними, трудился в служении им.
А когда гонения прекратились и принял мученичество епископ Петр, тогда Антоний оставил Александрию и уединился снова в своем монастыре, где ежедневно был мучеником в совести своей и в подвигах веры. Труды его многочисленны и велики: непрестанно постился он, одежду нижнюю, волосяную, и верхнюю, кожаную, соблюдал до самой кончины, не смывал водою нечистот с тела, никогда не обмывал себе ног, даже просто не погружал их в воду, кроме крайней необходимости. Никто не видел его раздетым, никто не мог видеть обнаженного Антониева тела.