Избранное

Но что за шум? За девой смуглолицой

Вослед толпа, все празднично кругом,

И гибкий тигр с пушистою тигрицей,

Неслышные, в ярме пред колесницей

Идут, махая весело хвостом.

А вот и он, красавец ненаглядный,

Среди толпы ликующих, Лией,

Увенчанный листвою виноградной,

Любуется спасенной Ариадной,

Бессмертною избранницей своей.

У колеса, пускаясь вперегонку,

Нагие дети пляшут и шумят;

Один припо́днял пухлую ручонку

И крови не вкусившему тигренку

Дает лизать пурпурный виноград.

Вино из рога бог с лукавым ликом

Льет на толпу, сам весел и румян,

И, хохоча в смятенье полудиком,

Вакханка быстро отвернулась с криком

И от струи приподняла тимпан.

Аполлон Бельведерский

Упрямый лук, с прицела чуть склонен,

Еще дрожит за тетивою шаткой,

И не успел закинутый хитон

Пошевелить нетронутою складкой.

Уже, томим язвительной стрелой,

Крылатый враг в крови изнемогает,

И черный хвост, сверкая чешуей,

Свивается и тихо замирает.

Стреле вослед легко наклонено

Омытое в струях Кастальских тело:

Оно сквозит и светится – оно

Веселием триумфа просветлело.

Твой юный лик торжествен и могуч, –

Он весь в огне живительном и резком:

Так солнца диск, прорезав сумрак туч,

Слепит глаза невыносимым блеском.

Венера Милосская

И целомудренно и смело

До чресл сияя наготой,

Цветет божественное тело

Неувядающей красой.

Под этой сенью прихотливой

Слегка приподнятых волос

Как много неги горделивой

В небесном лике разлилось!

Так, вся дыша пафосской страстью,

Вся млея пеною морской

И всепобедной вея властью,

Ты смотришь в вечность пред собой.

Диана

Богини девственной округлые черты

Во всем величии блестящей наготы

Я видел меж дерев над ясными водами.

С продолговатыми, бесцветными очами,

Высоко поднялось открытое чело,

Его недвижностью вниманье облегло,

И дев молению в тяжелых муках чрева

Внимала чуткая и каменная дева.

Но ветер на заре между листов проник, –

Качнулся на воде богини ясный лик…

Я ждал, – она пойдет с колчаном и стрелами,

Молочной белизной мелькая меж древами,

Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,

На желтоводный Тибр, на группы колоннад,

На стогны длинные… Но мрамор недвижимый

Белел предо мной красой непостижимой.

Диана, Эндимион и Сатир

(Картина Брюллова)

У звучного ключа как сладок первый сон!

Как спящий при луне хорош Эндимион!

Герои только так покоятся и дети…

Над чудной головой висят рожок и сети;

Откинутый колчан лежит на стороне;

Собаки верные встревожены, – оне

Не видят смертного и чуют приближенье…

Ты ль, непорочная, познала вожделенье?

Счастливец! Ты его узрела с высоты

И небо для него должна покинуть ты.

Девическую грудь невольный жар объемлет…

Диана, берегись! Старик Сатир не дремлет!..

Я слышу стук копыт… Рога прикрыв венцом,

Вот он, любовник нимф, с пылающим лицом,

Обезображенным порывом страсти зверской,

Уж стана нежного рукой коснулся дерзкой…

О, как вздрогну́ла ты, как обернулась вдруг!

В лице божественном и гордость, и испуг…

А баловень Эрот, довольный шуткой новой,

Готов на кулаке прохлопнуть лист кленовый

Море

«Барашков буря шлет своих…»

Барашков буря шлет своих,

Барашков белых в море.

Рядами ветер гонит их

И хлещет на просторе.

Малютка, хоть твоя б одна

Ладья спастись успела,

Пока все хляби глубина,

Чернея, не вскипела!

Как жаль тебя! – Но об одном

Подумать так обидно,

Что вот, за мглою и дождем,

Тебя не станет видно.

На корабле

Летим! Туманною чертою

Земля от глаз моих бежит;

Под непривычною стопою,

Вскипая белою грядою,

Стихия чуждая дрожит, –

Дрожит и сердце, грудь заныла…

Напрасно моря даль светла:

Душа в тот круг уже вступила,

Куда невидимая сила

Ее неволей унесла.

Ей будто чудится заране

Тот день, когда без корабля

Помчусь в воздушном океане,

И будет исчезать в тумане

За мной родимая земля.

Пароход

Злой дельфин, ты просишь ходу,

Ноздри пышут, пар валит,

Сердце мощное кипит,

Лапы с шумом роют воду…

Не лишай родной земли

Этой девы, этой розы!

Погоди, прощанья слезы

Вдохновенные продли!

Но напрасно… Конь морской,

Ты понесся быстрой птицей, –

Только пляшут вереницей

Нереиды за тобой…

Морской берег

Как хорош чуть мерцающий утром,

Амфитрита, твой влажный венок,

Как огнем и сквозным перламутром

Убирает Аврора восток!

Далеко на песок отодвинут

Трав морских бесконечный извив.

Свод небесный, в воде опрокинут,

Испещряет румянцем залив.

Остров вырос над тенью зеленой.

Ни движенья, ни звука в тиши –

И, погнувшись над влагой соленой,

В крупных каплях стоят камыши.

«Морская даль во мгле туманной…»

Морская даль во мгле туманной,

Там парус тонет, как в дыму,

А волны в злобе постоянной

Бегут к прибрежью моему.

Из них одной, избранной мною,

Навстречу пристально гляжу

И за грядой ее крутою

До камня влажного слежу.

К ней чайка плавная спустилась, –

Не дрогнет острое крыло…

Но вот громада докатилась,

Тяжеловесна, как стекло,

Плеснула в каменную стену,

Вот звонко грянет на плиту, –

А уж подкинутую пену

Разбрызнул ветер на лету.

Буря

Свежеет ветер, меркнет ночь,

А море злей и злей бурлит,

И пена плещет на гранит, –

То прянет, то отхлынет прочь.

Все раздражительней бурун.

Его шипучая волна

Так тяжела и так плотна,

Как будто в берег бьет чугун.

Как будто бог морской сейчас,

Всесилен и неумолим,

Трезубцем пригрозя своим,

Готов воскликнуть: «Вот я вас!»

После бури

Пронеслась гроза седая,

Разлетевшись по лазури, –

Только дышит зыбь морская,

Не опомнится от бури.