Страница 2 из 4
Однако вскоре я заметил некоторое пренебрежительное отношение разработчиков к этому комплексу. Надо сказать, я очень серьезно отнесся к началу работы, искренне полагая своей обязанностью максимально быстро вникнуть во все технические вопросы, разобраться в нюансах и начать, наконец, приносить пользу. Пренебрежение к тому, что я делал, не могло не задевать. Мне начинало казаться, что я занимаюсь ерундой, тогда как другие делают что-то гораздо более интересное и важное.
Вопреки информации, полученной мною в первой беседе в кадрах НИИ, вскоре выяснилось, что наиболее уважаемыми были как раз программисты. И это при том, что в 1977 году ни один вуз таких специалистов не готовил! Максимально приближенной была специальность «АСУ», но это все же другое. Как следствие, программистов – разработчиков систем обработки информации с высшим образованием было очень мало. Но самое интересное, мало кто вообще что-либо понимал в работе программиста, и руководители не были исключением. Это приводило к забавным ситуациям, к которым я еще вернусь.
Программисты уже тогда были востребованы, что поднимало их неформальный статус, приводило к завышенной самооценке и безапелляционности суждений. Все это, а также присутствие здорового честолюбия привело меня к мысли попробовать стать разработчиком-программистом. Точнее, сначала возникло острое желание разобраться с тем, как работает ЕС-ЭВМ, ну и, естественно, программы. Эта мысль подогревалась различными ситуациями, например с тем же комплексом М-24.
Во время подготовки к испытаниям первой очереди системы возникла проблема во взаимодействии М-24 с программным комплексом. С большим трудом удалось найти автора программ, которые работали с М-24. Еще труднее оказалось получить аудиенцию у этого программиста. Но встреча была не напрасной. К ней я основательно подготовился (если не учитывать то, что еще ничего не понимал не только в программировании, но и в работе ЕС-ЭВМ, в частности канала ЕС-ЭВМ). Однако тщательно протестировав М-24 в автономном режиме, я был уверен, что на стороне комплекса ошибок нет.
Тем не менее встреча оказалась не только короткой, но и очень неприятной для меня. Программист, даже не дослушав, безапелляционно заявил, что его программа работает правильно, а нам нужно разбираться со своей «железкой». И предложив почитать Джермейна, он решительно закончил аудиенцию.
Впоследствии, уже став программистом, в библиотеке, на одном из стендов нашего НИИ я наткнулся на две функции (макрокоманды) с характерным названием Take и Place. Здесь нужно пояснить, что описанный инцидент с программистом был вызван следующей проблемой: в то время основным устройством памяти были дисковые устройства, сначала диски емкостью 5 Мб и 7,25 Мб, затем 29 Мб, ну и так далее. Каждое такое устройство представляло собой все тот же шкаф с верхней открывающейся крышкой, снабженной пресловутой кнопкой-микровыключателем. Для установки и снятия самого диска необходимо было выдать разрешение на вскрытие устройства. Так, по сути верно, были названы эти функции – первая для снятия диска, вторая для установки. Именно при выдаче этих разрешений происходила ошибка. Разрешение выдавалось, но при последующем открытии верхней крышки устройства, М-24 фиксировал НСД, то есть несанкционированное действие.
Примерно через год посмотрев код этих функций, я сразу же обнаружил ошибку, но до того я все еще продолжал работать в подразделении технических средств защиты. Работа была бумажная, неинтересная и нудная.
Спустя несколько месяцев начались испытания первой очереди системы, которую разрабатывал (увы, без меня) мой НИИ по заказу самого Совета Министров СССР. Моя работа постепенно перешла в русло составления различных актов и протоколов испытаний, передаче их в секретное машбюро и получении их оттуда, а также в сборе подписей.
Надо сказать, что я всегда считал своим долгом работать максимально хорошо, поэтому даже на этой унылой стезе добился успехов: бумаги составлял быстро, подписывал еще быстрее, а благодаря симпатиям в машбюро печатал все что мне требовалось вне очереди.
Следуя простому здравому смыслу и аккуратности я, как оказалось, сильно отличался от основной массы сотрудников, особенно непрограммистов. Полагаю, что во многом это отличие заключалось в моем инфантилизме, то есть той непосредственности, что побуждает детей выполнять любую порученную им работу с энтузиазмом и доступной им исполнительностью, что во взрослой жизни иногда приводит к таким неожиданным результатам.
Да и что особенного, сам по себе совсем не особенный и где-то даже лентяй и разгильдяй, я делал? Просто старался более или менее аккуратно и разумно делать то, что приходилось. Считается, что время застоя наступило в нашей стране намного позже описываемых событий, в 80-е. Однако уже и тогда многие следовали принципам: «работа не волк, в лес не убежит», «никогда не делай сегодня того, что можно сделать завтра», «не спеши исполнять – распоряжение могут и отменить» и т. д.
Таким образом, мои неожиданные успехи привели к казусу, весьма показательному для всего устройства жизни и работы в нашей стране. После ряда успешных действий на испытаниях системы мой непосредственный начальник вдруг спросил, действительно ли я такой усердный или притворяюсь. Тогда я надолго запомнил этот вопрос…
Еще один забавный и вместе с тем грустный момент. Заказчиком разрабатываемой системы был Совет Министров СССР, поэтому в нашем НИИ действовал строгий режим и пропускная система. Практически все документы были секретными. На входе у нас стояли вертушки с кабинами. Внутри кабин в ячейках лежали пропуска сотрудников. Только руководители отделов и выше имели пропуска, которые носили с собой. Остальные при входе должны были дернуть свою кнопку на кабине, после чего пропуск выпадал охраннику, который, сличив фотографию с оригиналом, открывал вертушку, пропуская таким образом сотрудника внутрь.
Кабины и вертушки охранялись прапорщиками с оружием. Этим прапорщикам было дано указание после начала рабочего дня пропуска не выдавать и вертушки не открывать. Таким образом, опоздавшие скапливались перед входом. Далее выходил работник отдела кадров и переписывал опоздавших. Списки передавались в подразделения с целью дальнейшего «депремирования» опоздавших сотрудников, о чем меня очень серьезно предупредили.
Пришлось заняться хронометражем пути до работы. Я точно просчитал, сколько времени мне потребуется, чтобы добраться до станции метро, в какое время я должен быть на пересадке, а в какое – на выходе. Приходилось бегать по эскалаторам метро и даже на улице – до здания института. И не мне одному! Однако пройдя проходную, запыхавшиеся сотрудники отправлялись… в курилку, в которой проводили первый час рабочего дня, обсуждая все что угодно, кроме работы.
Не скажу, что я тоже проводил там по часу, но с какого-то момента стал замечать отсутствие коллег на рабочих местах. Сначала меня это просто удивляло (видимо, такая разновидность инфантилизма: я полагал, что люди приходят на работу для того, чтобы работать), но затем все чаще стало возникать ощущение неудовлетворенности. Было очевидно, что то, чем я занимаюсь здесь, не может быть моей работой на будущее.
Рядом со мной трудились сотрудники подразделения программных средств защиты. В первый год работы то, чем они занимались, было для меня тайной, но все более и более привлекательной. Возникала даже зависть. Думалось: а смогу ли я стать разработчиком-программистом?
Надо сказать, что несмотря на специальность «Системы управления летательными аппаратами», в МАИ я неплохо ознакомился с компьютерами, или, как тогда говорили, ЭВМ.
МАИ вообще серьезный вуз, а мой факультет, в свою очередь, считался очень весомым в МАИ. Состав предметов был самым обширным. Чему нас только не учили! Наряду с сопроматом, теоретической механикой, аэродинамикой мы изучали гироскопы, электрические машины, технологию металлов и многое другое. Кроме того, был годовой курс ВУДД, что означало «Вычислительные устройства дискретного действия», а также курс ВУНД – «Вычислительные устройства непрерывного действия». Последний был посвящен аналоговым вычислительным машинам, а ВУДД – цифровым.