Страница 3 из 21
Оделись в гражданское, под скотарей-вольняшек, как понеприметнее. Тронулись в ночь, едва тягучие декабрьские сумерки упали на притихшие окрестности воронцовской слободы. Со степи легко повеял ветерок, потянуло острым кизячным дымом.
-А че ты Зорьку-то.. не подседлал? – Панкрат, легонько подстегивая своего норовистого трехлетку, хитровато ухмыльнулся после долгого молчания. Зачем позвал – не спрашивал. Привык: будет надо, придет время – Гриня и сам все обскажет!
-Старая стала Зорька-то… У кобылы ж век короткий. Слепнеть. Не потянеть нагрузку. Дело нынче серьезное, Панкрат, тута сноровка потребуется. Ты ко мне давай, хватить народ на вокзалах чистить.
-Не-а… Мы пацаны честные. Фраерков чистим. Народ не трогаем, Григорий Панкратыч… Не то што… вы.
-Ну, мы тоже… чистим, -угрюмо процедил Григорий. И замолчал в думках.
Панкрат пододвинулся поближе, так, что лошади пошли бок-о-бок. Оскалился, вроде в шутку:
-А обскажи ты мне… Григорий Панкратыч… такую штуку, -он пытливо заглянул Гришке в глаза как-то снизу, в полумраке щурясь, как на солнце,– вот вы, ге-пе-у… На кой вы… мужиков-то… сажаете, а?.. Они чево… Пашут хреново, што ль? А вы…
-Так! – властно перебил Григорий, -это с каких-растаких пор ростовские воры в политику полезли? А?!
-Я тебе… не воры. Вроде… другом… был, – обиделся Панкрат.
-Ладно, ладно, – уже миролюбиво пробурчал Гришка, -вот гляди.
Он приостановил коня, чуть задумался. Пристально вгляделся в темное лицо друга:
-Товарищ Сталин как сказал? А так сказал товарищ Сталин: нас сомнут. Сомнут, ежели мы будем топтаться на месте, как слепая кобыла. Европа нас сомнеть, капитал. Война все одно будеть! И на все про все у нас, Панкратка… годков так десять, может и поменьше. Единоличник пашет-сеет, а с десятины в три раза меньше берет, чем артельные. Отчего так? Так ведь… Гуртом и батьку бить полегше! Опять же… Единоличник, он разве трактор купить? Ни в жисть! Сил не хватить! А колхоз или та же артель – купить! А трактор, дело известное, и пашет глубже и побыстрее, чем быки. А стране, Панкрат, зерно, хлебушко надо! И как можно больше. Понял?
-По-газетному ты теперь говоришь, Гриша. А мне вот так представляется: стреляете вы тех, кто не молчит. Супротив вас идет, ненадежные… И все.
-Борьба идеть, Панкратка, борьба. Ну вы, уркаганы… ведь… то же… Стреляете да режете немало народу, а?– с лукавиной в голосе спросил Гришка, –за понюх табачку иной раз!
-Мы народ не трогаем. Я ж сказал – фраера колбасим.
-А Сидоренку, начпотыла у самого Буденного…, -Григорий сощурился, пристально всматриваясь в друга, – на перо на кой поставили?
Панкрат хихикнул, как та барышня на свидании:
-Так он же… Триста пар сапог загнал Щуплому! Бабло замел, а сапоги затырил, падла…
-Ну ево-то… ладно! Сука, он и у Буденного под носом – сука. А бабу-то ево… за што?
-Так ево наши пацанчики прямо на складе завалили… И… Не баба то ево была, а по****ушка. Не дала там же, на месте… по-хорошему Щуплому, а он злой.
-По****ушка, она тоже человек. Классово близкий, как и вы, урки. Ладно, кантуйся пока на Ростове, авось, сгодишься и там.
И опять погрузился в свои думки.
С полчаса все правились на юг, по узенькой санной дорожке, слабо проглядывающей сквозь скупо выпавший вечером голубоватый иней. Спустя час снежок припустил густой, крупными мохнатыми хлопьями и следок санный пропал из виду. Только редкая петляющая стежка прошлогоднего сухого бурьяна вдоль дороги и указывала путь. Потом свернули и вовсе в степь, пришпорили лошадей, пошли след в след вдоль широкого бугра, мелкой рысью. В густой бездонной тишине с ночного неба уже робко глянули мелкие звезды, когда Гришка вдруг остановил коня, соскочил с седла, молча подтянул подпругу, но садиться не стал, повел его в поводу.
Панкрат спешился и пристроился рядом. Снег был не глубок, идти было легко. Григорий заговорил тихо, словно бы подбирая каждое слово:
-Пущай передохнуть кони-то… На непростое дело мы с тобой идем, Панкрат… Ты… Маслака помнишь? Которово я… кончил за зимовниками, на балочке, этой… -Гашуне?
-Это который был… А-а-а! С четвертой дивизии… эскадронный? Это… Когда тебя, Григорий Панкратыч, почитай, три месяца не слыхать… было?
-Четыре месяца. Комбригом он был.
Панкрат присвистнул, вытаращил глаза:
-Што?! Неужто ж… Опять объявился?
-Та не-е, – Григорий мотнул головой в мохнатой шапке и едва заметно чуть усмехнулся в усы, – у меня… уже не объявится. Дружок ево… опять шалить. Киселев. Который Гришу… Скибу казнил… То за Волгу уходил, на пару лет залег, как тот волчара… В позапрошлом годе астраханские гепеушники отчитались, что вроде как… ликвидировали ево. А теперь… Вон сводка: в совхозе номер шестнадцать зарублен секретарь ячейки, предрабочкома, двое рабочих… Взяли лошадей. Это возле Ремонтной. На хуторе Лобов после перестрелки с нашими ушли к калмыкам в буруны. Оттуда опять сигналы: нападають, стреляють, грабять, казнять. В банде несколько сот штыков и сабель, говорять.
-Ну, а мы… с тобой… туды…, -Панкрат, выпучив глаза, облизнул враз высохшие губы и, казалось, не мог подобрать нужное слово, – на кой правимся? Што б они нас на первом же суку повесили да повеселились…
-Как это, на кой? –широко улыбнулся Григорий, -Тимоху Киселева брать надо! А то еще опять какой беды наделаеть.
Панкрат какое-то время молча шел по снегу, шумно сопя и низко опустив голову в косматой чабанской шапке. Наконец прокашлялся:
-Та хто он такой, Киселев этот?
-Из офицеров. А вообще… Урядник, вроде бы. Но хитрый, сука. По калмыцким хурулам, как та мокрица ползаеть. Знаеть, куда мы не полезем. Пока.
-И што… Есть наводка?
-Есть. Там же своих «зеленых» полно было. Озон-Очаев, Баров, Будаев, Мучкаев, Скороходов… Шалили. Лошадей крали, овец… А ты попробуй, уйми ты их! Хотон от хотона вон как далеко! День скакать, ночь ехать. И улус один на три-четыре десятка этих… хотонов. Но – мы справились! Разговор короткий: кого в расход, кого в тюрьму. А теперь многие уже отсидели свое, вернулись. Ну и, – Гришка лукаво усмехнулся одними глазами, -по старой памяти, сигнализирують в органы, ежели чего. Есть наводка.
-Так их же там… Сотни!! Не-не, Панкратыч, я…
-А ты думал, мы всем табором выступим? В позапрошлом году сталинградский ОГПУ три сотни сабель поднял, с двумя орудиями! А Киселев выскользнул, как змея и ищи ветра в поле! Не ссы, урка ростовская, прорвемся! – Григорий с сумрачным лицом уже с земли вскочил в седло, покороче наматывая узкий воловий повод на ладонь, -меня щас больше тревожить как нам туды пролезть. А Киселя… Ежели он пока живой, мы с тобой, Панкратка, на аркане притянем! – и, пришпорив заигравшегося жеребчика, рванул в белую и уже онемевшую на морозце ночную степь.