История воина

Я неохотно подчинилась, одним глотком осушила бокал, налила еще. Я до сих пор не могла избавиться от видений призрачного мира, который явился ко мне тогда, когда я впервые произнесла заклинание. Я чувствовала себя так, словно я тону, словно меня увлекает в пучину водяной демон, который с каждым часом становится все сильнее. И, к своему ужасу, я понимала, что не хочу сопротивляться. Пучина манила меня, соблазняя волшебными тайнами. Примерно то же самое я ощущала много дней назад, когда смотрела на карту западных морей и страстно желала знать, что лежит за ними.

Гэмелен порылся в складках своей одежды и вытащил перо, которое он оторвал от жезла Кихата. Неловко он протянул перо мне.

– У нас есть кое-что, что принадлежит королю дикарей. То, что он ценит больше всего на свете… – Я взяла у него перо дрожащими пальцами, зная, как он закончит фразу: – …его мужество.

– Я знаю, чего ты хочешь, маг, – сказала я. – И я не могу и не хочу этого делать.

– Ты что, боишься магии, Рали? – спросил он.

– Ты сам об этом знаешь, – ответила я.

– Я не знаю. Расскажи, в чем дело?

– Найди кого-нибудь другого.

– Больше никто не подходит. В чем же дело?

И я рассказала ему.

Эта история не имеет ничего общего с трагической смертью Халаба. Я никому не рассказывала ее, за исключением Отары, а она мертва. Поэтому записывай внимательно, писец. Я рассказываю тебе эту историю только потому, что обещала говорить правду.

Я рано стала женщиной: менархе наступило в десять, к одиннадцати годам у меня уже была грудь, крутые бедра и оволосение на лобке. Тело мое расцветало, а душа оставалась детской. Я много думала о сексе, и это угнетало меня, потому что я связывала свои мечты с мужчинами. На меня часто накатывала горячая волна желания, но если в таком состоянии я видела мужчину, меня тошнило. Все в мужчинах мне внушало отвращение: бороды, грубые формы тела, неприятный запах.

Однажды летом, когда мне было двенадцать, мы гостили у моего дяди. У него было собственное поместье с хорошим садом, оливковыми деревьями, он держал коз. Я ела вдоволь черных оливок, козьего сыра, прекрасных сладких помидоров и лука с хлебом. Однажды после завтрака мы с моим кузеном Вереном отправились в горы, чтоб посмотреть на коз. Верену было пятнадцать, и, хотя он подрос с тех пор, как я видела его последний раз, я все равно была выше и сильнее его, поэтому мы часто ссорились и мирились. Погода стояла прекрасная в тот день, легкий задумчивый ветерок доносил с горных пастбищ аромат цветущих трав.

Мы съели все, что у нас было, напились из ключа, бившего из-под старого дуба, и улеглись в тени деревьев. Приближался полдень, и было жарко. Цикады звенели где-то в траве, изредка над нами пролетали птицы, с гудением на цветок садился шмель. Воздух был насыщен ароматами диких роз и тмина, который начинал цвести.

Верен начал рассказывать глупые истории, я смеялась, а потом он начал щекотать меня, а я – его. Мы забыли, что уже почти взрослые, смеялись до резей в животе, катались по траве и боролись.

А потом детство кончилось. Юбка моя оказалась задранной, трусы он с меня стащил, раздвинул ноги и взобрался сверху. Я пришла в себя и оттолкнула его. Он стоял на коленях с расстегнутыми брюками, и я увидела его член – большой, как у взрослого мужчины, он наливался силой. Меня начало тошнить.

– Убирайся! – потребовала я.

Но Верен упал на меня, схватил меня за руки и завозился, пытаясь силой овладеть мною. Я боролась, и мне удалось высвободить одну руку. Я ударила его изо всей силы, вырвала вторую руку, сбросила его, но тут почувствовала страшный удар по голове.

– Прекрати драться! – закричал он. В его руке был зажат камень.

Я закричала от боли и ярости. Я бросилась на него, он еще раз ударил меня камнем, а потом… я убила его, сама не знаю как.

Да, писец, я убила своего двоюродного брата. Да, я говорю о Верене Антеро, и я знаю, что ты думаешь. Я приказываю тебе молчать и записывать все точно.

Верен был на мне, ударил камнем, а в следующее мгновение я стояла на ногах, а он лежал на земле, со сломанной шеей, в его мертвых глазах застывший страх и боль.

Я была в шоке, и мной владела только одна мысль – моя жизнь кончилась. Теперь будет только плохое.

Откуда-то сзади до меня донесся нежный женский голос. Я повернулась на пятках, как стрелка компаса, притянутая Сиренами юга, которые повелевают сторонами света.

– Рали, – произнес голос, – Ралиии…

Она стояла под дубом у ручья. Она была ошеломляюще прекрасна, прекрасна как богиня. Ее черные как ночь волосы свободно рассыпались по молочной белизны плечам. Темные глаза, опушенные длинными как веер ресницами, притягивали меня так, что я не сразу поняла, что она обнажена. Она ничуть не стеснялась своей наготы, словно это было для нее привычное состояние.

Она поманила меня тонким пальцем.

– Иди ко мне, Рали.

И я подошла к ней, не чувствуя под собой ног, мне казалось, что я лечу над землей. Она обняла меня, и я разрыдалась, сожалея о себе, о Верене и о его поступке. Она подняла мою голову, оторвав мое лицо от своей мягкой груди, и пристально посмотрела мне в глаза. И я утонула в их уютной темноте. Все остальное исчезло из моей души.

– Я люблю тебя, Рали, – сказала она.

Ее слова почему-то не удивили меня. Я знала, что она любит меня.

– Я ждала тебя, Рали, – сказала она. Мне казалось, что я знала и это.

Она взяла меня за руку и отвела туда, где ручей вытекал из-под огромных корней дуба. Мы вошли в маленькую заводь, и перед нами открылись ворота. Мы вошли и оказались перед домом, сплетенным из зеленых ветвей.

– Теперь это твой дом, Рали, – сказала она.

И я жила там с Басаной год без месяца. Мы стали любовницами. Басана сказала, что она – богиня ручья. Она влюбилась в меня два года назад, когда Верен впервые отвел меня сюда. Мне не пришло в голову расспрашивать ее, что она нашла во мне. Юность принимает такие вещи слепо – и это правильно. За исключением Отары, у меня ни к кому не было такого чувства, как к Басане. Я очень страстная по натуре – как и все Антеро. И это наша самая большая слабость. Басана опутала меня любовью: она дарила мне подарки, пела мне песни, кормила сладостями, постоянно восхищалась вслух моей красотой, моим умом – короче, всем. Я забыла дом и свою семью. Это продолжалось долго, но однажды утром я хотела встать со своей постели из лепестков, которые она меняла каждый день, и не смогла. Я была так слаба, что едва подняла руку и едва смогла позвать на помощь. Басана вошла в комнату, и ее ласковая улыбка сменилась голодным оскалом.