Игра шутов

Лаймонд вскочил.

Он сейчас пошлет все к черту, подумал Эрскин. Выйдет из образа, погубит старания целого вечера. Сейчас он развернется и раскидает их всех, как жалких слуг… О Боже! Колючий, полный холодной синевы взгляд Лаймонда случайно упал на неподвижное лицо шотландской королевы-матери. Весь содрогаясь, Том Эрскин молился, чтобы вдовствующая королева совладала с собой. Тень угрозы, тень мольбы, малейшее усилие что-то подсказать, внушить, и вечер завершится провалом — она потеряет Тади Боя Баллаха и Лаймонда вместе с ним.

С минуту королева-мать смотрела на Лаймонда невидящим взглядом, холодным, как морская пучина; затем почесала нос, отвернулась и обратилась к соседу с каким-то вопросом. Но опасность и так уже миновала. В карих глазах Маргарет Эрскин Лаймонд уловил пламя яростного гнева. Он сощурился, поколебался с секунду, затем повернулся и не сопротивлялся нимало, когда Сент-Андре жадно вцепился в его безрукавку и раскрыл ее.

Под заляпанной яйцом рубашкой, там, где кипящее масло попало на плечи и спину, еще видны были подлеченные у Абернаси ожоги. Мадам де Валантинуа встала:

— Отведите господина Баллаха ко мне.

Со своего высокого места король сказал что-то лорду д'Обиньи, и его милость тоже направился к оллаву. В обхождении Джона Стюарта произошла заметная перемена. Острослов, поэт, певец разностороннего таланта, пленивший воображение двора, отличался конечно же от того жалкого, оборванного увальня, которого приходилось таскать за собой из гостиницы в гостиницу.

Лорд д'Обиньи остановился перед мастером Баллахом:

— Король просит передать вам, что он, разумеется, понятия не имел о ваших ожогах, иначе никогда не вовлек бы вас в эту забаву. Он также велел сказать, что будет раз зимой видеть вас при дворе, на Луаре; и принц Барроу, если таково его желание, тоже может остаться во Франции. А еще мне поручено на эту ночь предложить вам постель в этом здании и передать позволение короля удалиться.

Он победил.

Ночь, проведенная им в королевских апартаментах аббатства Сент-Уэн, оказалась и впрямь во всех отношениях примечательной. Сперва, под наблюдением самой герцогини де Валантинуа, ему смазали спину яичными желтками и скипидаром и наложили повязки, а затем, неузнаваемого в позаимствованном халате, отвели в спальню и оставили в одиночестве.

Когда поздно ночью в дверь постучали, Лаймонд отнюдь не спал. Чем он был занят с тех пор, как последний слуга покинул комнату, было ясно как Божий день: о том говорил и слишком пристальный взгляд, и изрядно трясущиеся руки. Запахнувшись в подбитый мехом халат, он уже давно и методически напивался. Маленькая комнатка вокруг него сверкала чистотой: качество это, в полной мере присущее Лаймонду, было совершенно чуждо Тади Бою. Чего он ждал, открывая дверь, никто не мог бы предположить. Но то, что он увидел, заставило его застыть на месте, насторожиться и чуть не наполовину протрезветь.

За дверью стояла Маргарет Эрскин.

Некрасивая, с карими глазами, довольно бледная, в платье, по-монашески строгом, с одной лишь дорогой брошью, приколотой к груди, дочь Дженни Флеминг казалась совершенно невозмутимой, словно посещать спальни беспутных младших сыновей ей доводилось каждую ночь.

Крепко сжатые губы Лаймонда вдруг раздвинулись в широкой улыбке, убийственно злорадной; бледное лицо его выражало насмешку.

— Заходи, заходи, дорогуша: постель у меня теплая.

На эти слова она не обратила никакого внимания — просто вошла и закрыла за собой дверь.

— Зачем топить победу в вине? — спросила она. — Вы ведь выиграли, разве не так? Теперь вам не надо уезжать из Франции.

Вместо ответа Лаймонд отбросил со лба спутанные черные волосы и, искусно передразнивая королеву-мать, разразился речью на французско-шотландском языке:

— «Я хочу взять этого человека в момент поражения — поражения, мастер Эрскин, а не успеха». — Тут он грустно покачал головой. — Я добился успеха, но все равно следует остерегаться, иначе вдовствующая королева обкорнает мне крылышки и запишет в число своих слуг.

Маргарет Эрскин подвинула стул и села, поднимая взгляд на блестящее от пота, полное сарказма лицо.

— Вы это слышали. Очень жаль.

— Как и О'Лайам-Роу, — сказал Лаймонд, делая широкий, недвусмысленный жест, — я полагаю, что было бы недурно поразвлечься за чужой счет. Вот и все. Ради этого я старался. За это я заплатил. И собираюсь этим пользоваться. Вы осуждаете меня? — Он откровенно издевался. — Вечером я сильно подозревал, что вам было бы неприятно, если бы я поссорился с нашими игривыми друзьями.

Ее голос звучал ровно:

— И этим, только этим вы собираетесь заполнить следующие полгода? Точить об них ваши когти, изощряться в рискованных шутках?.. Стоило вам уйти, как дамы принялись бросать жребий, кому вы достанетесь.

— Выиграли вы? — Взгляд его вполне соответствовал этим словам.

Маргарет закусила губу, впервые выказав замешательство.

— Я должна была навестить вас. Если бы пришел Том, это было бы опасно, в то время как мой визит может всего лишь… скомпрометировать меня.

— Боже, какая любовь к родному краю, — сказал Лаймонд. — И если принять во внимание вашу родную, ни один дурак не подумает, будто вы явились сюда поговорить о политике. О, черт возьми, — добавил он с внезапным интересом. — Только дамы бросали жребий?

Голос ее и тут не дрогнул.

— Нет, не только. — Она глубоко вздохнула. — Если вы не собираетесь служить вдовствующей королеве, зачем тогда остаетесь при дворе? Только честно.

Он бродил по комнате, путаясь в длинных полах нелепого бархатного халата. При последнем вопросе он обернулся с излишним пылом, словно дав зарок вести себя как можно более задиристо.

— Затем, что в полном чудес и прелестей французском королевстве, дорогая моя, живет жалкая, продажная тварь, способная потопить корабль, битком набитый людьми, или насмерть затоптать женщин и детей всего лишь в силу своей прихоти. До отъезда я собираюсь вытряхнуть душу из этого монстра.

Бледная, упорная, Маргарет не сводила с Лаймонда пристального взгляда, пытаясь побороть его нетерпение и скуку.

— О «Ла Сове» я ничего не знаю, кроме того, что рассказывал Том. Но сегодняшний случай — и в этом уверены все: Том, моя мать и вдовствующая королева — был явной попыткой убить или изувечить маленькую Марию. Это, наконец, заставило вдовствующую королеву ясно высказать то, о чем вы, наверное, догадались во время вашего с ней последнего разговора. С Марией случались другие несчастья, происходили странные совпадения. Поэтому-то королева-мать и попросила вас приехать во Францию. Она не решается ничего сказать или сделать открыто: тем самым она поставила бы под сомнение добрую волю французской стороны и способность королевского двора позаботиться о девочке… Вместо этого она решилась довериться вам.

Ставни на окнах были открыты. Стоя в простенке между ними, Лаймонд не дал себе труда задуматься.

— Зачем мне вмешиваться? — сказал он весело, через обтянутое бархатом плечо. — Зачем вмешиваться? Может быть, у дофина есть кто-нибудь другой на примете.

Это был личный выпад: первая невеста Тома, Кристиан Стюарт, трагически погибла два года назад, помогая Лаймонду, а она, Маргарет, слишком быстро после этого сделалась женой Эрскина. Она знала, и Лаймонд знал, что только после смерти Кристиан Том Эрскин мог обратить внимание на некрасивую вдову Маргарет Флеминг, которая долгие годы молча восхищалась им. К подобному выпаду она не была готова, однако же оказалась на высоте.

— Вы, — сказала она спокойно, — ненавидите меня за то, что я заняла место Кристиан, — это правда, я недостойна ее, и только для Тома, возможно, что-нибудь значу. Но ведь вы не любили ее, и прекрасно это знаете. Любовь еще не поражала вас и благодарите за это Бога. Будьте по крайней мере честны: не из-за меня вы отказываетесь помочь.

Она молчала, выжидая, а Лаймонд смотрел в окно, на тихий мощеный дворик и на освещенные фонарями деревья Сент-Уэна. Затем он отступил, закрыл ставни на щеколду и повернулся лицом к Маргарет.