Ангелочек

На последнем курсе все-таки снизошла и они поженились: многолюдная свадьба в «Метрополе», море цветов, несмотря на декабрь месяц, тяжеленное кольцо с россыпью бриллиантов. Через три года родился сын, то есть было все – живи и радуйся! Они и радовались, только по разные стороны баррикады, ибо Леня начал пить. Сначала Рита не замечала (или делала вид, что не замечает), потому что была занята ребенком, потом ей все это пьянство казалось безобидным, – «ведь не алкоголизм, скоро бросит».

В тот год, когда сын пошел в школу, не обращать внимания на очевидное уже было невозможно. Спасла любимая приговорочка: я крепкий парень… Но одно дело с такими бодрыми убеждениями лес валить и уголь на гора выдавать, как это делал актер Рыбников, а другое – бегать по экстрасенсам и наркологическим клиникам.

В итоге устроила она Ленечку на 15-ю линию – место известное и вовсе не зазорное. Там, как правило, обретались люди не последнего разбора и по самым романтическим причинам: восстанавливались после жестоких измен, отдыхали от эмоционально-тяжелой работы или косили от армии, а то и вовсе сбрасывали лишний вес. Хорошая еда, прекрасный сад и эффективные лекарства, от которых не было никакого толку, так как вечерами больных пускали в свободное плавание. Предоставленные сами себе, пациенты наверстывали упущенное: наедались от пуза, напивались до положения риз, обзаводились любовниками и любовницами.

Проникнув в эти коллизии через знакомого медика Рита в срочном порядке эвакуировала мужа домой, не забыв подмазать руководство клиники неврозов, дабы в больничном листе не маячил позорным клеймом штамп и диагноз.

Подсчитав запасы денег и терпения она впала в тихое помешательство, но напомнив себе про крепкого парня и выдержку, позвонила своей парикмахерше. Та давным-давно рассказывала про то, как избавляла от алкогольной зависимости то ли брата, то ли зятя. Советчица «на голубом глазу» клялась, что от напасти они избавились, увезя пропойцу в таинственную Назию. Начался сбор информации об этом заколдованном месте.

Информация не радовала – она приводила в ужас. Оказалось, что дивный населенный пункт с красивым названием является поселком городского типа в Кировском районе Ленинградской области и образован в 1927 году по плану ГОЭЛРО для торфоразработок. Рита решила не пугаться и оставив сына родителям собрала чемоданы и с мужем под мышкой отправилась за 80 километров от города Ленинграда. Наличности в кошельке было ровно столько, сколько ей заплатили за проданную квартиру. Сидя за рулем, она повторяла сквозь стиснутые зубы: «Я крепкий парень, я все выдержу!»

Ленечка спал, как ангел, наполняя салон перегаром. Дорога производила странное впечатление, не было ни одного здания, только убогие деревянные дома и народу никого… Даже не спросить, правильно ли она движется. Появился единственный мужичонка с тележкой – сам в драном ватнике, а на тележке огромные бидоны. Маргарита обратилась к нему, приспустив стекло, но он только ухмыльнулся беззубым ртом и произнес: «В Русскую Америку не ездиют». Ничего не поняв из этой фразы Рита решила про себя, что это местный юродивый. Однако когда они прибыли по месту назначения, стала очень скоро объяснима и эта фраза, и то, каким образом в волшебной стране Назии лечатся от пагубных пристрастий.

Здесь не было ни магазинов, ни аптек, ни нормального жилья. Пахло гарью и заболоченностью. Перетащив Голубицкого на первую же увиденную покосившуюся лавку, Рита присела рядом. Подошедшая к ней старушка тоже была в телогрейке и без зубов, как давешний прохожий. Рита, в своем кардигане и найковских кроссовках, почувствовала себя неуютно, но выбора не оставалось.

– Здравствуйте, бабушка! – сказала она. – Не подскажете, можно ли здесь домик снять?

Старушка мелко, дребезжаще рассмеялась.

– А живи где хочешь, у нас места свободного много.

– Но кому заплатить? – удивилась Рита.

– Не нужны твои деньги, – парировала странная женщина, – если только продукты какие.

Маргарита потрясла головой, отгоняя тошноту и дурные предчувствия.

– Муж, что ли? – продолжала старушка.

– Муж.

– Давай помогу его складировать, а потом поговорим.

Голубицкий, как уж, вывернулся из-под Ритиной руки и вполне светским тоном осведомился, куда это его завезли. Сам прошел в немыслимый домишко и опять уснул. Местная бабушка примостилась на лавочку и завела беседу.

– Ты ехала-то куда?

– Туда, куда и приехала, – сухо ответила Рита, – в Назию.

Собеседница опять издала противный смешок.

– Назия чуть левее, а у нас – Русская Америка. Чего глаза вылупила? Американцы мы!

От этого абсурда Маргарите стало страшно. Чахлая деревня, пьяный муж, сумасшедшая старуха… И обратно пути уже нет… Зачем она продала квартиру? Здесь деньги не нужны.

И как будто в ответ на ее мысли баба-яга стала рассказывать:

– Сюда все ране ехали, зазывали нас, лозунги всякие, обещания, мол, ты как есть комсомолка, так обязана, а мы тебе за это ордена на грудь, деньги в карман. Я вот тоже сдуру и приперлась, думала, буду работать, ведь у себя в Калуге официанткой была.

– А обратно в Калугу? – машинально поинтересовалась Рита.

– Иии-х! – бабка всплеснула руками. – Кто меня там ждет? Комнату отдала, деньги расфуфырила. А тут только узкоколейка и маленькие поселочки. Торф скоро закончился, возить нечего, жить не на что, да и саму узкоколейку скоро снесут, вся бурьяном заросла.

– А американцы у вас откуда?

– Были янки проклятые, были, да сплыли еще в 30-х, как только водонапорная башня взорвалась. Кому охота без воды здесь сидеть?

– Но вы-то сидите, – удивилась Рита.

– Во-первых, мы привыкшие, а во-вторых, про нас, считай, уж все забыли. Объединили пять поселочков по пять домов, назвали «Русской Америкой» – и живи себе! Ехала ты, девонька, в Назию, а приехала на станцию Жихарево.

– А Назия где? – глупо спросила вконец обалдевшая Рита.

– Я ж говорю, левее! Там, где дом призрения. Нас здесь всего 141 человек остался, а кому свезло, те там живут. – И вдруг запела: – «Ленинградская кукушка ходит задом наперед, кто на Назии побудет, десять лет не проживет!»

Маргарита чуть отодвинулась.

– А вы куда-нибудь жаловались, писали?

– Ну писали, только давно. А что толку? Это наш Домкратов меч.

– Кто?!

– Не кто, а что, – поучительным тоном поправила бывшая официантка из Калуги, – царь такой был, а над ним меч его висел. Домкратом звали.

– А-а… – с облегчением сказала Рита и засмеялась.

Встала и пошла к избушке-развалюшке.

– Ты куда, девонька? – встрепенулась баба-яга.

– Мужа забирать.

– Так он же пьет, не просохнет…

– Ну так что ж? – Маргарита беспечно махнула рукой. – Это мой Домкратов меч…

Дурная слава

Сева еще не привык, что его величают по имени-отчеству, но все равно всячески пыжился: отрастил бородку, говорил вальяжно и растянуто, представлялся не иначе как «режиссер Бурмистров». Народ не вникал, режиссер чего он, сейчас развелось столько маленьких театров и антреприз, что и не упомнишь. Так что верили на слово. Тем более, окружающим было откровенно наплевать, кем он представляется. Сева при любом, даже мало-мальски невинном знакомстве, делал значимую морду, и все также значительно кивали.

Театральным режиссером он, конечно, не был – не выслужился, а вот в кино Севу приняли как нечто само собой разумеющееся. Начал он с помощника осветителя и стал быстро продвигаться, пока не взмыл до помощника режиссера. Ну, а там уже и до режиссера-постановщика недалеко. Все решили, что начнет молодое дарование, как и любой дебютант, с классики. Однако Бурмистрова терзали философические размышления не последнего разбора.

Безусловно, тянуло в какие-то мистические дали, – например, поставить «Мастера и Маргариту». Он пересмотрел и передумал все имеющиеся версии, вплоть до венгерской бредятины, и понял, что достигнет большего, возьмись он за Булгакова. Останавливало одно: за постановками шедевра тянулась дурная слава. То бюджет урезали, то на полку задвигали, то артисты начинали сильно и внезапно болеть… Однажды он слышал в курилке, что съемки у Бортко даже имели непосредственное отношение к кончине Александра Абдулова.