Сборник новелл ""

Рингвуд посмотрел на нее, а она, медленно приближаясь в сумерках, подняла глаза и посмотрела наг Рингвуда. И в тот же миг Рингвуд забыл о маленькой пастушке. Да что там пастушка, он забыл обо всем на свете.

Лошадь подошла еще ближе, а девушка и Рингвуд не сводили друг с друга глаз. То было не любопытство, то была любовь-с первого взгляда и до гробовой доски.

В следующий миг лошадь поравнялась с ним и, немного ускорив шаг, прошла мимо. Но Рингвуд не мог заставить себя побежать за ней, крикнуть; он был так потрясен, что стоял словно вкопаяный и только смотрел ей вслед.

Он видел, как лошадь и всадница медленно растворяются в зимних сумерках. Он успел заметить, что немного поодаль девушка свернула с дороги возле сломанных ворот. Въезжая в ворота, она обернулась и свистнула, и тут только Рингвуд обратил внимание на то, что рядом с ним стоит ее собака и обнюхивает его. Сначала ему показалось, что это некрупный волкодав, но потом он рассмотрел, что это всего лишь высокая поджарая косматая борзая. Собака, поджав хвост и прихрамывая, затрусила к своей хозяйке, и он вдруг понял, что бедное животное не так давно жестоко избили: на ребрах под редкой шерстью видны были шрамы.

Собака, впрочем, его занимала мало. Справившись с охватившим его волнением, Рингвуд поспешил к воротам. Когда он поравнялся с ними, всадница уже скрылась из вида, но он узнал заброшенную аллею, ведущую к старой башне на склоне холма.

Решив, что на сегодня с него хватит, Рингвуд пустился в обратный путь. Бейтс еще не вернулся, что, впрочем, было только к лучшему: Рингвуд хотел провести вечер в одиночестве и разработать подробный план действий.

«За такую лошадь никто не даст и двадцати фунтов, – размышлял он. – Выходит, она не богата. Тем лучше! Кроме того, одета девушка неважно. Я толком не разглядел, что на ней было, – кажется, какой-то плащ или накидка. Не модница, прямо скажем. И живет в этой старой башне! А я-то думал, она давно развалилась. Впрочем, должно быть, внизу пара комнат осталась. Разоренное гнездо! Видно, из хорошей семьи, голубая кровь, аристократка без гроша за душой-томится в этой забытой Богом дыре, вдали от людей. Мужчин, наверное, годами не видит. Не зря она так смотрела на меня. Господи! Знать бы только, что она там одна, я бы на разговоры да вздохи времени не терял. Правда, у нее могут быть отец или брат, мало ли кто. Ничего, мы своего добьемся».

Когда хозяйка принесла лампу, он спросил ее: – Скажите, кто эта молодая особа, которая ездит верхом на низкорослой, неприметной такой серой лошадке?

– Молодая особа, сэр? На серой лошади?

– Да, она повстречалась мне за деревней. Повернула к башне, в старую аллею.

– Пресвятая Богородица! – воскликнула добрая женщина. – Да ведь это красавица Мурраг.

– Мурраг? Ее так зовут? М-да! Старинное ирландское имя, ничего не скажешь.

– Да, имя старое, ваша честь. Еще до прихода англичан они были королями и королевами в Коннахте. И у нее самой, говорят, лицо как у королевы.

– Правильно говорят. Вот что, миссис Дойл, принесите-ка мне разбавленного виски. Очень обяжете.

Его подмывало спросить хозяйку, живет ли в башне вместе с красавицей Мурраг кто-нибудь вроде отца или брата, но он придерживался принципа «словами делу не поможешь», особенно в подобных пикантных случаях. Поэтому, сев к огню, он принялся услаждать себя воспоминаниями о том, какой взгляд подарила ему прекрасная незнакомка, и в конце концов пришел к выводу, что даже самого незначительного повода будет достаточно, чтобы явиться к ней с визитом.

Выдумать на месте любой предлог всегда было для Рингвуда парой пустяков, а потому на следующий же день после обеда, переодевшись, он отправился к заброшенной аллее. Войдя в ворота, он оказался под сенью влажных от дождя, раскидистых деревьев, которые так разрослись, что под ними уже сгущалась вечерняя мгла. Он посмотрел вперед, рассчитывая увидеть в конце аллеи башню, но аллея поворачивала, и башня скрывалась за сомкнутыми стволами.

Дойдя до конца аллеи, он увидел вдали чью-то фигуру и, присмотревшись, узнал в ней прекрасную незнакомку, которая стояла у входа, будто поджидая именно его.

– Добрый день, мисс Мурраг, – сказал он еще издали. – Простите за вторжение. Дело в том, что всего месяц назад я имел удовольствие встретить в Корке вашего дальнего родственника.

Когда он подошел поближе и вновь увидел ее глаза, слова разом застыли у него во рту, ибо взгляд ее был куда сильнее пустых слов.

– Я знала, что вы придете, – сказала она.

– Боже! – воскликнул он. – Как я мог не прийти! Скажите, вы здесь одна?

– Совершенно одна, – ответила она и протянула ему руку, словно собираясь вести за собой.

Благословляя судьбу, Рингвуд хотел было взять ее за руку, как вдруг на него бросилась ее поджарая собака и чуть не сшибла его с ног.

– Лежать! – крикнула она. – Назад! – Собака съежилась, заскулила и отползла в сторону, прижимаясь брюхом к земле. – С ним иначе нельзя.

– Хороший пес, – сказал Рингвуд. – Видать, малый не промах. Люблю борзых. Умные собаки. Что? Ты хочешь поговорить со мной, старина?

Ухаживая за женщинами, Рингвуд имел обыкновение делать комплименты их собакам, но на сей раз зверь и правда скулил и урчал необычайно выразительно.

– Молчи! – сказала девушка, опять замахнувшись. И собака затихла. – Паршивый пес. Вы пришли сюда для того, – сказала она Рингвуду, – чтобы расхваливать эту подлую тварь, жалкую дворнягу? – Тут она снова бросила на него взгляд, и он разом забыл про несчастную собаку. Она протянула ему руку, он взял ее, и они пошли к башне.

Рингвуд был на седьмом небе. «Вот повезло, – думал он. – Уламывал бы сейчас эту деревенскую девчонку где-нибудь в сыром, вонючем хлеву. Наверняка бы еще распустила нюни и побежала матери жаловаться. А тут – совсем другое дело».

В этот момент девушка распахнула тяжелую дверь и, приказав собаке лечь, повела нашего героя по огромному пустому, выложенному камнем коридору в небольшую комнату со сводчатым потолком, которая если и напоминала хлев, так только тем, что в ней, как бывает в старых каменных помещениях, было сыро и отдавало плесенью. Однако в огне уютно потрескивали поленья, а перед камином стоял широкий низкий диван. В целом комната была обставлена необыкновенно скромно, в старинном вкусе. «Прямо Кэтлин-ни-Холиэн {Кэтлин-ни-Холиэн (Кэтлин, дочь Холиэна) – метонимия и символ Ирландии В одноименной пьесе ирландского поэта и драматурга У. – Б. Йейтса (1865-1939) Кэтлин-ни-Холиэн-старая женщина, которая призывает ирландцев к борьбе за независимость и преображается в прекрасную девушку.}, – подумал Рингвуд. – Так, так! Мечты о любви в „Кельтских сумерках“ {»Кельтские сумерки" – движение ирландских поэтов-символистов и филологов начала века во главе с Йейтсом, проникнутое ностальгией по героическому прошлому древних кельтов.}. Похоже, она и не пытается скрыть это".