Пепел прошлого

Родионов озадаченно почесал макушку. А ему другое по телефону наболтали! Да и горело, со слов Стаса, слабо.

– Мне бы хотелось взглянуть на отчеты, товарищ подполковник. Ну и на тела, соответственно. Что-то еще подозрительное было найдено?

– Что вы имеете в виду, майор? – Звягинцев как заговоренный смотрел на печную трубу. – Не было ли обнаружено в подвале подпольной лаборатории по производству наркотиков? Сразу скажу – нет. Подвал пуст, даже солений и варений нет. Пили они. Не до того им было. Дом выгорел почти полностью, поэтому обнаружить что-то подозрительное очень сложно. Но экспертам еще предстоит работа на неделю, а то и больше. Желаете, своих пришлите. Документов при себе ни у кого обнаружено не было. Поэтому повторюсь: идентифицировать погибших будет сложно. Что еще, что еще… Да, пожалуй, все. Все остальное прочтете в отчете, майор. Ну… Осматривайтесь тут. Ищите, чего мы не нашли.

Последние слова Звягинцев произнес, уже стоя к нему спиной, и Саше отчего-то показалось, что тот ехидно ухмыляется. Выяснять он не стал, пошел искать исчезнувшего Лешу Ирхина и нашел у соседней изгороди: чуть подгоревшей, местами поломанной. Леша стоял на коленях, положив на землю картонку, и раздвигал сухой бурьян.

– Что там? Еще труп? – невесело пошутил майор, подходя ближе.

– Никак нет, Сашок. Трупа нет, зато смею предположить, у нас может появиться свидетель.

– Ну да, ну да. Прямо из ямы? Чудишь, Леша, не по-детски.

– Саша, тут сто процентов кто-то был. Минувшей ночью!

– Откуда такая уверенность?

Он поводил языком во рту – сухо, скверно, полез за очередной жвачкой и посмел помечтать о стакане пива: ледяного, пенного, с лопающимися пузырьками, шибающими в нос.

– Вот смотри… – Леша правой рукой указал на противоположный край ямы. – Там бурьян и здесь, рос он себе благополучно уже приличное время. Но… Кто-то сегодня ночью вот этот край потревожил. Что-то вырвано с корнем, что-то примято. А вот здесь, на самом краю, смотри, Саша, следы какие…

Родионов нехотя присел рядом с ним на корточках, посмотрел и неожиданно насторожился.

– Следы от женских каблуков? – усомнился он. – На краю ямы?

– Шпильки! Следы от женских шпилек, майор! И не только на краю ямы. Вот, смотри… – Леша опасно свесился вниз и ткнул пальцем куда-то на самое дно траншеи. – Там шпильки в земле утопали и там. Тут топтались, а тут полезли наверх. Видишь? Видишь? И вот здесь отчетливо – узкий носок женского сапога, или туфли, или ботинка. Неважно! Если экспертам повозиться, может, и волокна какие-нибудь отыщутся, Сашок. Когда она сначала сползла туда, а потом назад выбиралась, наверняка одеждой цеплялась. Как считаешь?

Он пожал плечами, достал телефон и начал вызванивать экспертов.

– Пока огороди тут все.

– Кто-то прятался в этой яме, Сашок. Точно прятался! – Голос Леши вибрировал от волнения. – И точно сегодня ночью, потому что дождей до этого две недели не было.

Если кто-то и прятался, то зачем? От кого? Он сильно сомневался, что обитатели сгоревшего дома разгуливали по поселку на тонких шпильках.

– У нас свидетель, Сашок! У нас точно будет свидетель!

Карие глаза Леши горели азартом. Руки тряслись, когда он разматывал ленту, огораживая траншею с поломанным бурьяном.

– Эксперты выехали? – спросил он, завершив ограждение.

– Едут.

Родионов задумчиво рассматривал края ямы. Кто мог здесь стоять? Зачем?

– А что, если это наш поджигатель, Леша? Пряталась в бурьяне, пока народ гулял, а потом…

– Нет, Родионов, нет же! Все не так! Вот смотри. – И он снова опустился коленями на картонку. – Тут она стояла сначала, топталась, потому что каблуки в земле вязли. Потом неожиданно сползла в яму. Если бы спрыгнула, след бы был другой. А тут явно пузом проехалась. Потом лезла обратно. Она точно что-то увидела и испугалась.

Или ждала, когда все угомонятся, а потом…

Хотя следа от канистры нет, запаха бензина или керосина не ощущается. Да и сложно представить, чтобы дама на высоких шпильках с канистрой разгуливала. Но они ее никогда не найдут. Никогда. Дождь и пожар уничтожили все, что можно было уничтожить. Этот поселок не Москва, тут видеокамер нет. Даже по периметру забора ни одной не видно. Эту функцию спустя рукава выполнял старый мужик. Кстати, пора уже его навестить.

– Ты жди экспертов, Леша. К яме никого не допускай, особенно местных оперов. А я дойду до сторожа. Есть у меня к нему несколько вопросов. Особенных, Леша…

Глава 4

Он ненавидел ночные дежурства с тех самых пор, когда на порог сельского фельдшерского пункта подбросили умирающую девочку. Ребенку было полтора месяца от роду, может, чуть больше. Он был слабеньким и задыхался от легочной и сердечной недостаточности. У него совершенно не было шансов на спасение – так потом сказали ему патологоанатом и следователь. Ребенок был обречен. Но в тот момент, когда он – врач общей практики Устинов Гавриил Николаевич – обнаружил крохотное тельце на ледяных ступеньках крыльца, то об этом не знал и даже не догадывался. Он кинулся спасать обреченного на смерть ребенка – девочку – и провел все мыслимые и немыслимые для фельдшерского сельского пункта действия. Он бился за эту жизнь, даже когда приехавшие из города врачи сказали ему, что все бесполезно.

Ребенок – девочка – умер. Ее некому было хоронить. Она была ничейным подкидышем. Устинов взялся за это сам. Он не мог предположить, насколько это тяжело. Похоронить крохотную полуторамесячную девочку оказалось гораздо сложнее, чем биться за ее жизнь.

Если бы он имел тягу к алкоголю, то точно бы запил. Но он не любил напиваться. Пришлось ему в одиночестве давиться слезами и обещать себе, что такого никогда больше не повторится. То есть, если снова на ступеньках фельдшерского пункта окажется подкидыш, он не станет терять драгоценное время, обзванивать коллег и полицию, а срочно примет меры. Он имеет теперь достаточный опыт, чтобы не начать паниковать и с ходу определить, безнадежен пациент или нет. Сначала помощь, а потом звонки по инструкции. Сначала помощь…

Но Бог его миловал. Прошло двадцать с лишним лет, а ничего подобного больше не случалось. Но ночные дежурства Устинов по-прежнему ненавидел и вздрагивал от каждого шороха в ночи. Пожилая медсестра Татьяна Ивановна охала и качала головой:

– И на кой вам тут, доктор, сидеть ночами? Спали бы дома в своей кровати. Кому потребуетесь, знают, где вас найти. Великая нужда – на больничной кушетке ночевать…

У доктора на этот счет имелись аргументированные возражения.

Во-первых, больничная кушетка отличалась от его домашней кровати только размерами и жесткостью: и там и там он спал в одиночестве. И, спрашивается, какая разница, на каком из этих лож ему уснуть? Существенной разницы не было.

Во-вторых, не все могли знать, в каком доме проживает врач общей практики Устинов Гавриил Николаевич, и не все смогли бы его найти. А если это крохотный ребенок? Как, скажите, он станет его искать? Он просто погибнет от переохлаждения или от неоказания своевременной помощи.

Он искренне надеялся, что такого больше никогда не повторится, но каждую ночь продолжал вздрагивать от странных звуков, доносящихся с улицы. И поэтому ненавидел ночные дежурства.

Старенький телевизор, служивший верой и правдой еще его предшественнику, приятным голосом красивой ведущей предложил посмотреть очередную серию странной мелодрамы, которая Устинову страшно не нравилась, но он ночь за ночью продолжал ее смотреть. Не потому, что больше смотреть было нечего: старенький телевизор отлично транслировал еще двадцать каналов. Но он настырно смотрел не нравившийся ему сериал – ему просто интересно было узнать, как далеко может зайти человеческая глупость.

Все в этом фильме вели себя неправильно, нелогично. Их обманывали, открыто, не стесняясь, а они продолжали верить. У них воровали почти на глазах, а они продолжали доверять. Все друг с другом переспали, неаккуратно меняясь партнерами. Почти на глазах у всех! И никто не разводился, все продолжали завтракать и ужинать за семейным столом. «Какое-то социальное извращение, – считал Устинов, серия за серией просматривая сериал. – Неужели все именно так сейчас в большом мире, который он покинул двадцать с лишним лет назад, поселившись в маленьком поселке?»