Священная ложь

– Только я и папа.

– Ни братьев, ни сестер?

– Никого. А у тебя, наверное, их навалом?

Я кивнула.

– Значит, скучно не бывает, – добавил Джуд.

Я покачала головой.

– Они почти все маленькие. А взрослые у нас давно все вышли замуж. Знаешь, ты… ты, наверное, первый мой ровесник, которого я встретила.

Джуд задумчиво почесал подбородок о гитару. Видимо, ему тоже не доводилось общаться с девочками моих лет.

– Почему ты живешь в лесу? – спросила я.

– Я здесь родился. Мама с папой пришли сюда задолго до моего рождения. Папа рассказывал о людях, которые живут там, в городе, о том, как у них все пропитано дымом и химикатами. Человек не должен жить в подобной грязи. А здесь, – он обвел рукой цветущий лес вокруг нас, – все именно так, как задумал Господь.

– Пророк тоже так говорит.

– Думаешь, это правда?

– Конечно! – Я пожала плечами. – Так и должно быть. Пророк говорит, что Господь живет в звездах, а в городе их совсем не видно. А еще если хорошенько приглядеться, то ночью в лесу можно заметить ангелов. В городе их не бывает.

– Ты их видела – ангелов?

– Конечно, видела!

Не знаю, почему я соврала. Каждую ночь я всматривалась в темный полог деревьев, даже в те секунды, когда шагала из дома в Зал Пророчеств, но ни разу не заметила ни малейшего всполоха крыльев, ни проблеска сияющей кожи. Ни разу.

Среди деревьев царила тьма.

Глава 12

– Констанс, Джеридайа, Риджент, Пейшенс, Хершиль, Эймос, Лиа, Элиезер, Пруденс, Тобин, Сайленс, Эфраим, Соломон, Халла, Евстафий, Гидеон, Марта, Либерти.

– Ты кого-то пропустила.

– Что?

– Всего восемнадцать назвала, – поясняет Энджел. – А говорила, у тебя девятнадцать братьев и сестер.

– Ой!

Я прижимаюсь затылком к бетонной стене и начинаю мысленно перебирать свою родню, сортируя по матерям. Донна Джо с короткими руками и толстыми пальцами. Вивьен, от которой дети унаследовали темные глаза и волосы. Мейбл – той было всего семнадцать, когда ее выдали за отца. И моя мать. Вообще мы не должны были знать, от кого родились, но ее отпрыски выделялись в толпе светлыми кудряшками и васильковыми глазами. Я единственная, кто уродился не в нее.

– Вирчи, – говорю наконец. – Забыла Вирчи. У нее очень странные глаза, никогда таких не видела. Светло-голубые, почти белые. Когда она родилась, все решили, что она мертвая. У нас такое часто бывало. И лишь потом, через пару минут, она задышала. Но даже не заплакала и вообще не издала ни звука. Только глаза открыла и уставилась прямо перед собой.

Вспоминается мать – как та скорчилась после родов. Красно-синее тельце лежало у нее между ног на утоптанном земляном полу, под полотнищем родильной сорочки, скомканной на коленях.

– Говорить она так и не научилась, – добавляю я.

– А врачам ее что, не показывали? – спрашивает Энджел.

– Мать просила, но… – Я замолкаю. – Отец и слышать не хотел. Сказал, мы сами выбрали такую жизнь, давным-давно.

Я невольно гляжу туда, где пару дней назад сидел доктор Уилсон. На блестящем стальном полу мне мерещится его табурет. Всякий раз, когда я думаю о судебном психологе, о той правде, за которой он приходил, становится не по себе. Без Пророка всем будет лучше. Как он этого не понимает?

– Что такое? – спрашивает Энджел, пристально на меня глядя.

– Тот агент ФБР… – говорю я. – Все жду, когда он снова придет.

– Может, повезет, и он больше не объявится. Эти парни хорошо умеют запугивать, но когда дело доходит до главного, тут же ныряют в кусты.

– Нет, он обязательно вернется. Он ищет того, кто убил Пророка. Начали расследование.

Энджел приподнимается на локте.

– А зачем ты ему понадобилась?

– Чтобы я рассказала, кто убийца.

Она смотрит на меня во все глаза – они у нее жуткие и желтые, совсем как лепестки льна.

– А ты скажешь?

Я трясу головой, к горлу вдруг подкатывает желчь. Я несусь к унитазу и выплевываю один за другим комки рыжей кислой слизи. Потом прижимаюсь лбом к холодному стальному ободку и чувствую, как рядышком на корточки садится Энджел.

– Вспомнила, как он умер, – шепчу я.

Энджел не торопится уходить – я вижу краешком глаза ее тень.

– Это ты его убила?

Я зажмуриваюсь. Вопрос рвет меня изнутри на части. Потому что я спрашиваю себя о том же. Это я? Я его убила?

– Эй! – говорит Энджел. – Не смей.

Я поворачиваю к ней голову и морщу лоб.

– Не смей чувствовать себя виноватой. Он получил по заслугам.

– Никто не заслуживает смерти.

– Смеешься, что ли? Еще как заслуживает! Если всю жизнь издеваться над окружающими, рано или поздно получишь свое. Так и знай.

– Я боюсь, – говорю ей шепотом.

– Ты признавалась? Хоть намеком?

– Нет.

– Вот и славно. Не говори ни слова. Особенно копам и всей их братии. Следователям, адвокатам, судьям… Все они гнут свою линию. Им нужно только одно – найти козла отпущения. А тут гляньте-ка, чокнутая девица, которая просрала свое будущее… Как думаешь, почему я здесь? Почему здесь все остальные? Только дай им повод – они и тебя запрут до конца дней.

Я неохотно киваю, понемногу приходя в себя.

– Ты просто защищалась. В этом нет ничего плохого, – тихо говорит Энджел. И еще тише добавляет: – Не дай им сделать то, что сделали со мной.

Глава 13

Доктор Уилсон объявляется пару дней спустя – зажимая, как и в прошлый раз, под локтем блокнот и улыбаясь во все зубы, будто безмерно счастлив находиться в моей камере за решетками.

– Расскажи про Джуда Лиланда.

Я до боли прикусываю язык.

– Откуда вы знаете про Джуда?

– Ты же говорила о нем полиции, забыла? После операции.

Я морщу лоб, пытаясь вспомнить дни, проведенные в больнице.

– Да, приходил один детектив…

– Он отметил в протоколе, что ты говорила о каком-то юноше, Джуде. Я немного покопался, побеседовал кое с кем из ваших жен. Они рассказали, что в вечер пожара ты приходила в Общину с молодым человеком. Но по документам его не существует. У него нет ни свидетельства о рождении, ни номера социальной страховки, ни медицинской карты.

– Он родился уже в лесу.

Доктор Уилсон кивает.

– Итак, значит, последний раз ты видела Джуда в день, когда случился пожар?

– В день, когда его убили, вы хотите сказать?

– А ты уверена, что он мертв? – спрашивает доктор Уилсон. – В Общине, конечно, нашли человеческие останки, однако пока установили личность только одного погибшего – Пророка. Как я понял, у вас там случались и естественные смерти. Люди умирали и прежде, до пожара: от старости или при родах. Одну девочку задрали в лесу звери… Мы не знаем наверняка, что Джуд мертв.

– Вас там не было, – выдавливаю я. – Вы его не видели.

– Между прочим, – неуверенно начинает доктор Уилсон, – многие жены и даже кое-кто из детей утверждают, будто ты, Минноу, тоже погибла в огне.

Я вздрагиваю.

– Ну вот же я, сижу перед вами, разговариваю.

– Твой младший брат Хершиль, например, не верит, что ты жива. Он клялся, будто своими глазами видел, как ты бросаешься в пламя. Именно ты, потому что у погибшей не было рук.

В животе тревожно екает.

– Хершилю всего шесть лет. Вряд ли он помнит, как я выгляжу.

Уилсон многозначительно глядит на меня и деловито складывает ладони домиком.

– Мне вот что интересно… Ты сдружилась с Джудом просто так или, скорее, в пику родным? С человеком, который, по вашим убеждениям, олицетворяет собою истинное зло?

Я пристально гляжу на него.

– Значит, вы уже знаете про райманитов?

Тот кивает.

– Любопытная, кстати, история. Кевинианцы, с которыми я беседовал, поведали ее во всех красках. Как Райман взбунтовался, взяв в жены девушку другой веры, а потом ослушался отца и отказался ее убить… В наказание Дух Божий покинул его тело, навеки обуглив кожу.

– И теперь потомки Раймана обречены до скончания веков носить эту печать и таить в сердце бесконечную злобу, – завершаю я.