Фуллстоп

Он болезненно рассматривал его, вошедшего следом за бесцветным «мальчиком», как если бы видел в первый раз. И как-то особенно кольнула мысль, что у них одинаковый возраст. По сравнению с ним Сан Саныч остался по-мальчишески подвижным и стремительным, и даже рот у него сохранил юношескую выразительность, подчас выдавая одним движением губ то, что не говорилось вслух.

— Всем здравствовать в этом доме, — весело сказал редактор, сбрасывая с плеча на пол дорожную сумку, на которой болталась бирка аэропорта. — Вам в первую очередь, Александр Дмитриевич. Как вас угораздило заболеть? Это в санатории-то?

Он, не глядя, отдал в руки «мальчика» непромокаемый синий плащ, остался в белой тонкой водолазке и вернул на плечо сумку, которая даже на вид была тяжелой. Дживан с Солониной пожирали его глазами, храня молчание.

— Се ля ви, — пробормотал Александр.

Сан Саныч мельком посмотрел на него, но ничего не ответил. После этого он пробежался взглядом по лицам присутствующих, остановившись на Нине Ивановне. Та отвела глаза, но, опомнившись, снова подняла голову, глядя прямо и твердо.

Тут же все заговорили одновременно, здороваясь и представляясь. Дживан с готовностью подставил редактору стул, столовский парень одарил его чашкой чая и тарелкой с печеньем. Точно такие же тарелки он поставил всем, последнюю — перед Александром. Как ни хотелось взять печенье, Александр знал, что кусок сейчас в горло не полезет.

— Ну вот, по части удобств это лучшее, что мы можем предложить, — сказала Нина Ивановна, обводя рукой палатку. — На территорию санатория я вас пропустить не могу, у нас карантин, поэтому работать с Александром Дмитриевичем вам придется здесь.

— Ничего страшного, — живо отозвался Сан Саныч, без всякого стеснения усаживаясь за стол. — Видал я и худшие условия, да и где только не приходилось работать, говоря откровенно. Положение обязывает.

Из его сумки на свет явилась толстая пачка листов, в которой Александр узнал свой собственный машинописный черновик, сданный на редактуру до санатория. Бандероль из прошлой жизни. Зачем она сейчас? Хотя глупый вопрос, у других будет продолжаться обычная жизнь, и то, что сдано, надо закончить. Книги будут печатать, план тоже никуда не денется. Только его пятого тома там уже не будет.

Он отвлекся от мыслей, опять услышав свое имя.

— …Это максимум в его состоянии, — предупредила редактора врач.

— Хватит, уважаемая Нина Ивановна, — отозвался тот. — Этого вполне хватит.

Александр вздрогнул — обращение было до дрожи знакомым. Кто кого копирует в интонациях? Или они общие для определенного контингента?

Он заставил себя опустить глаза и начать читать первый лист. Пометок там было огромное количество, но как ни старался, он не мог сосредоточиться на том, что они означают. Слова будто потеряли смысл, редакторские знаки казались шифром, к которому он забыл ключ. Отчаявшись, он сдвинул локтем всю пачку в сторону. Дживан тут же перехватил ее и с интересом подтянул к себе.

— А вот вы не читайте, — распорядился Сан Саныч, бесцеремонно забирая листы у него из рук. — Пока это все грязно. До издательского экземпляра еще далеко. Да и вообще послушайте мой совет — никогда не читайте рукописи до издания. Сплошные ошибки.

Александр с изумлением увидел, что Дживан проглотил возражения. Очень странно. Неужели он настолько плохо до этого знал редактора? Вот так физически свободно обращаться с незнакомыми людьми в незнакомом месте для того — обычное дело? Не замечал? Или тоже какие-то полномочия?

— Тяжелая у вас работа, — насмешливо подал голос Солонина для разрядки обстановки. — Это же сколько чистить приходится за всеми этими гениями…

— Лучше не спрашивайте, — переключился на него Сан Саныч с какой-то охотой. — А кто виноват? Красные цветы проклятые. Лишили нас возможности читать хорошие книги, утопили в океане дерьма, заставили от страха писать всех: домохозяек, мозольных операторов, многодетных матерей, грузчиков, продавцов — всех, кто научился ручку держать и буквы складывать. А куда весь этот поток несет? В издательства. Вот и считайте, сколько отвала на один самородок. Молоко бы за вредность выдавали, так нет.

Он посмотрел на Нину Ивановну, та усмехнулась.

— Пожалуй. Не каждый день Толстой рождается.

— А разве Александра Дмитриевича можно сравнить с Толстым? — шутливо спросил Дживан.

— Да абсолютно возможно, — мгновенно ответил редактор. — Знаете Льва Львовича Толстого, дебютировавшего с рассказом «Монте-Кристо» в возрасте двадцати с хвостиком лет? Александр Дмитриевич у нас тоже к монтекристам неравнодушен, есть за ним такой грешок. Впрочем, если сравнивать, то не с Толстыми, не тот коленкор. Вы с какой целью интересуетесь?

Дживан с Солониной переглянулись, словно получили долгожданную команду.

— Александр Дмитриевич нас тут попутно еще одним шедевром одарил, — сказал Дживан. — Не хотите взглянуть?

— Ну давайте.

Дживан перебросил тетрадь на край Сан Саныча, тот развернул, продолжая жевать, и пробежал глазами написанное. Александр зажмурился и перестал дышать. «Никак не чувствуется физически…»

Солонина незаметно наклонился к его уху.

— Не надо, Александр Дмитриевич, — шепнул он. — Так только затянете все. Расслабьтесь.

— Да ну, опять та же ошибка, Александр Дмитриевич, — вдруг раздраженно сказал Сан Саныч. — Другу человек разве скажет «Est-ce clair?» Кстати, они у вас на вы или на ты, эти ваши второгодники? Определитесь, в конце концов.

Александр непонимающе вскинул глаза, а потом до него дошло.

Форзац, исписанный стержнем… Он начал с него.

Дживан недоуменно взглянул на Солонину, тот еле заметно пожал плечами. Глядя на их лица, Александр почувствовал неудержимое желание хохотать, как было с ним в номере.

— Как же буквально переводится написанное, Сан Саныч? — выдавил он сквозь рвущийся наружу смех.

— Буквально так, — с аппетитом жуя печенье, сказал Сан Саныч. — «Наше восприятие ущербно, а все теории имеют погрешности. Вам это ясно? — Да, дружище. С такой позицией нас опять оставят на второй год. Точнее, на третий. А потом на четвертый». Разницу в интонации чувствуете? Или все на те же грабли?

— Чувствую. А если бы я хотел сказать: «Все теории имеют погрешности, понимаешь?»

— Тогда «Tu vois?». А вообще я вам уже давал этот совет и повторюсь — не пишите на том языке, которым не владеете в совершенстве. Есть прекрасный русский язык, им и пользуйтесь. Vous comprenez?

Он посмотрел поверх чашки, вопросительно собрав вокруг глаз морщины.

— Je comprends, — машинально ответил Александр фразой, которую так часто писал от лица героя, что даже выучил. — Я потом переделаю.

Сан Саныч закрыл тетрадь и бросил ее к тарелке Александра, минуя Дживана. Тот протянул руку, но Александр поспешно схватил ее и сунул себе под колено на стул. Зачем он это сделал, вряд ли объяснил бы, экземпляр уже не был единственным, при желании всегда можно получить копию. Дживан сузил глаза, но ничего не сказал.

— А что такое у вас с руками? — громко спросил Сан Саныч, опередив даже Нину Ивановну. — Негашеную известь вместо сахара в стакан положили?

Прятать повязки было поздно.

— Бритву не с той стороны взял, — глупо соврал Александр.

— Сначала одной рукой, а потом другой? — с любопытством уточнил Сан Саныч.

Александр промолчал.

— В древности был такой способ казни, — вдруг сказал редактор, глядя на всех по очереди, кроме Дживана. — Смерть от тысячи порезов. Ни один из них не был смертелен, но все вместе они вызывали у человека потерю крови и болевой шок. Китайцы, впрочем, делали это иначе, они просто отрезали от жертвы по кусочку длительное время. Могли и конечность отрезать. У вас все пальцы на месте, Александр Дмитриевич? А то я как-то беспокоюсь.

Александр не выдержал, засмеялся, закрыв лицо белой варежкой. Ситуация в целом была удивительно абсурдна, а невозможность сказать правду придавала ей комический оттенок.

— Интересная казнь, — через силу продолжил разговор Дживан, при этом подавая какой-то знак Солонине, но Нина Ивановна его опередила, поднявшись с места.