Фуллстоп

В коридор выскользнула Настя, а следом за ней просочилась и Людочка, они обступили Александра с двух сторон, и Настя даже погладила его по плечу, хотя у обеих в глазах еще прыгал смех.

— Не переживайте, Александр Дмитриевич, вы с Сан Санычем только начинаете работать, потом привыкнете, — мягко сказала она. — Зато после него у вас текст будет хоть на выставку.

— А психика — хоть на свалку, — злобно огрызнулся Александр. — Неужели то же самое нельзя сказать по-другому? Без этой театральщины?

— Зато его корректоры любят, — заступилась за редактора Людочка. — После него им работы почти нет, готовый издательский экземпляр. Хоть сразу в печать.

— Он на Жака Бреля похож, особенно когда по-французски говорит, — мечтательно протянула Настя, раскуривая розовую сигаретку.

— На кого? — вяло переспросил Александр.

— Приезжал в прошлом году француз такой, певец знаменитый, неужели не были на концерте? Тоже в водолазке был.

Александр вздохнул тяжело и пошел по ступеням вниз. Из французских певцов он знал только Азнавура, а мысль о том, что с Сан Санычем придется встречаться уже не с рассказом, а с романом, вызывала желание крепко выпить.

— Он только к вам так пристрастно относился? — с любопытством спросил Дживан. — Или вообще ко всем?

Александр задумался.

— Похоже, только ко мне, — согласился он. — У нас много авторов, ни с кем не было такого непонимания. Я просил дать мне другого редактора, но…

— Он хотел работать с вами, — уверенно закончил за него фразу Дживан, бросая взгляд на Солонину. — А поскольку главный редактор к нему прислушивается больше, чем к вам, то по-вашему не вышло. Так было дело?

— Да, — растерянно подтвердил Александр. — Как вы узнали?

Солонина и Дживан снова переглянулись.

— Знаете что, Александр Дмитриевич, — вдруг сказал Дживан. — Идите обедать, а потом отдыхать, хорошо? Что у вас там по расписанию? Физическая нагрузка какая-то? Вот идите и отдыхайте, и нагружайтесь, а мы вас попозже найдем. Договорились?

Александр поднялся. Наваждение как-то разом с него спало, и собственный поступок показался ему неприглядным. Наябедничал, как школьник.

— Вы только не поймите мои слова превратно, — твердо сказал он. — Я описал вам исключительно мою личную реакцию. Сан Саныч профессионал, уважаемый человек, ценнейший сотрудник издательства, все его замечания всегда по делу. Если вы считаете, что я был настолько на него обижен, что…

— Господи, да идите уже, — не выдержал Солонина. — Вы понятия не имеете, о чем говорите. Обижен, не обижен… Как будто в этом дело.

Дживан толкнул его локтем в бок, и Солонина замолчал.

— Идите, Александр Дмитриевич, — повторил Дживан. — Передавайте привет Нине Ивановне, если увидите ее за обедом. Мы с коллегой возьмем небольшой перерыв на совещание.

Александр взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Невзрачный «мальчик» не пошел за ним, потому что его подозвал к себе Дживан, так что спускаться пришлось в одиночестве. Вниз вела крутая лестница с поворотом, Александр громко протопал по ней один пролет, после чего, подчиняясь неведомому порыву, вернулся на цыпочках к рецепции и приложил ухо к щели.

— …Немедленно, — услышал он слова Дживана. — У нас, кажется, есть подходящий гаситель.

Глава 9. Гасители

На улице все то же неприятное чувство заставило его идти, не разбирая дороги. Асфальт кончился, началась горка, ведущая к узорчатой даче с резным карнизом, но Александр мало обращал внимание на окружающее, потому что перед глазами продолжал стоять шипящий приемник.

Неужели они думают, что отношение литреда к нему косвенно повлияло на создание цветка? Каким образом? Несмотря на разногласия и личную неприязнь, тот делал свою работу хорошо. Книги издавались почти без ошибок, не считая промахов наборщика, ну да от этого никто не застрахован. С другой стороны, Дживан с Солониной знают о цветах куда больше, чем он сам. Он как-то привык связывать события с Сашкой, но ведь если вдуматься, они правы — история-то началась намного раньше. Он был зол и раздражен, это накопилось до критической массы, но в издательстве свое недовольство не покажешь, поэтому химчистка. Откуда они про нее знают? Ах да, карточка… Цитовый пациент. Действительно. И что теперь? Вызовут редактора сюда, в санаторий? Для чего? Что такое гасители?

Он остановился — наткнулся на статую, изображавшую двух детей или подростков. Лежащий мальчик вполоборота смотрел на гипсовую девочку, сидящую прямо на его спине, в руках девочки было что-то, что Александр сначала принял за охапку стеблей, потом за рыбу, но, присмотревшись, изменил свое мнение — бесформенная пупырчатая масса зеленоватого цвета претендовала разве что на неведомое морское чудище. Неприятное зрелище.

Александр продрался сквозь кусты и подошел ближе. Неприязнь никуда не делась, только усилилась при попытках понять замысел скульптора. Может быть, лежащая фигура — не мальчик, а молодая женщина? Мать гипсовой девочки? Но все равно непонятна такая поза: дочь придавила собой мать. С мужчиной это хоть как-то объяснимо, шутливый флирт. Правда, лица участников сцены не были умиротворенными, напротив, в них чувствовалось что-то серьезное. Да еще эта масса в руках у девочки…

— Александр Дмитриевич! — окликнул его откуда-то снизу голос Нины Ивановны. — Вы опять нарушаете режим? Почему вы постоянно заставляете себя искать?

Он обернулся, увидел ее на том же месте, где только что стоял сам. Сверху она казалась маленькой и сердитой.

— Я как раз шел обедать, — отозвался он. — Но заметил эти фигуры и заинтересовался. Не скажете, что здесь изображено?

Нина Ивановна посмотрела по сторонам, поднялась на газон и встала рядом с ним. Вопрос явно застал ее врасплох. Она обошла постамент кругом и неловко пожала плечами.

— У вас тут много странных скульптур. — Александр вспомнил дырчатый прямоугольник у бассейна лечебного корпуса. — Но эта, наверное, самая странная, что я видел. И так спрятана, что не подойдешь.

Врач бросила на него быстрый взгляд.

— Какое впечатление производит?

— Пугающее, — подумав, ответил Александр. — Даже не могу сказать почему. С одной стороны — дети, с другой — эти позы и выражения лиц…

— Искусство всегда символично, его нельзя воспринимать буквально.

— Хотел бы я знать, какую мысль имел ее создатель.

Нина Ивановна присела на постамент возле ног девочки и натянула халат на колени, словно в тридцатиградусную жару ей стало холодно.

— У нас находился на лечении один писатель, — вдруг сказала она. — В тот год он перестал писать и переключился на скульптуру. В терапевтических целях. Это одна из его работ, оставил санаторию на память.

— Пожилой был? — предположил Александр.

— Нет, — Нина Ивановна отвела глаза. — Ваш ровесник. А тогда, получается, даже младше лет на десять был.

— И бросил писать?

Она чуть сдвинула брови, глядя перед собой.

— Разные бывают обстоятельства, Александр Дмитриевич. Люди иногда принимают тяжелые для себя решения. Наверное, поэтому и скульптура такая… тяжелая.

— Он был болен?

— Нет. По крайней мере, не настолько, чтобы прощаться с жизнью. — Нина Ивановна взглянула через плечо на гипсовые фигуры. — Сейчас жив и здоров, насколько я знаю.

— Но не пишет? — Александр сказал и, подчиняясь интуиции, добавил: — Один из тех двоих, о которых вы говорили?

Нина Ивановна собралась встать, но Александр обогнул место, где она сидела, и преградил ей дорогу.

— Что такое гасители?

Солнце на секунду скрылось за облаком, от этого показалось, что по лицу врача пробежала тень. Нина Ивановна мельком посмотрела на небо и, перехватив вопросительный взгляд Александра, сердито спросила:

— Где вы слышали это слово?

— Неважно. Что они такое?

Само слово Александр не смог повторить, в нем было что-то в высшей степени омерзительное, но чувствовал — важное.