Страница 158 из 168
Зазвучал тот же голос, обещавший молнии с неба для каждого язычника. На этот раз где-то слева:
- Мощи! С нами мощи святых покойников и благопристойников, самоистязателей и святомучеников! Луки, Амброзия, Павла, Варфаломея, Елены, Лаврентина из Ареццо, Греческих безымянных числом в двадцать три головы, и прочих, и прочих. Знаете, что это значит, братья? Победа идёт за нами по пятам.
Теперь Эдгар и Ева были сердцем потока и не было никакой возможности выбраться. Если бы у них сейчас сломалось колесо, эти бедняки взяли бы повозку на плечи. Они называли себя воинством господним, но у многих не было даже обуви.
- Куда все идут? - спросила девочка у карлика. Лицо его и руки были обезображены потницей, над верхней губой блестели капельки влаги. - Откуда вы все взялись? Как тебя зовут?
- Отовсюду, - дружелюбно ответил карлик. По лицу Эдгара было видно, что он думает о таком дружелюбии. Ева не вполне понимала, что с ним не так, однако новый знакомый казался ей похожим на больного бешенством пса, который сейчас лезет облизывать твои руки, виляя хвостом, а спустя какие-то мгновения может оскалиться и тяпнуть за палец. - Называют меня Бахусом, как винного бога. Мы собрались со всего христианского мира, для того, чтобы вырвать из рук иноверцев гроб господень. Ты, малышка, вряд ли слышала, что говорил наш папа Урбан, куда тебе, когда вокруг зверьки и кузнечики, но поверь, он говорил замечательные вещи! Там, впереди - страна неслыханных богатств. И когда эти медлительные крестоносцы наконец соберутся в дорогу, мы уже будем всем этим владеть.
Он подмигнул и повернулся к Еве спиной, чтобы она могла видеть нашитый на рванину крест; на полосы для него пошла чья-то тёмно-зелёного цвета одежда. На одной руке у Бархуса было четыре пальца, на другой - три.
Ева видела грязных женщин и детишек, которые с упорством тягловых лошадей тащили на спинах пожитки. Те, кого природа оделила ростом, поднимали вверх лица и жадно вдыхали воздух, в то время, как под их подбородками клубилась густая пыль. Многие вслух молили небеса о дождике, но небо оставалось неумолимым и жалело даже ветра, который мог разогнать вонь.
Эдгар подавленно молчал. В Константинополь вела всего одна дорога, но, кажется, теперь он был готов ехать даже по бездорожью. В фургон больше никто не просился, разве что, толпились у входа полные почтительности, жадные взгляды, зато то и дело приходилось брать на козлы детей, которые, устав, садились прямо посреди дороги, грозя угодить кому-нибудь под ноги, а то и под копыта Мглы.
Вокруг все говорили о войне. Предвкушали её на разные лады, Ева слушала, а потом повернулась к Эдгару.
- По-ихнему выходит, будто война - это когда приходишь, чтобы поесть и попить вдоволь. И забрать себе коней и женщин.
- Я тоже не знаю, что такое война, - вздохнул Эдгар. - Я знаю, что они не такие воины, рядом с которыми хочешь сражаться.
Подумав, он прибавил.
- Я вообще не хочу сражаться, если честно. Захочет ли гроб Господень оставаться в руках таких людей?
- Ты говоришь так, будто он может уползти, как большая ящерица.
- Если бы мог, - вздохнул Эдгар ещё раз. Настроение у него было такое, какое бывает у старика, который задумал посвятить вечер хорошим воспоминаниям за бутылкой сидра. - Но, с другой стороны, каких только чудес на свете не случается...
Армия господня принялась устраиваться на ночлег задолго до заката. Слева замаячили крыши какой-то деревеньки и часть воинства, из тех, кто сохранил ещё немного сил, с улюлюканьем бросились в ту сторону. Остальные ковыляли следом.
- Уж не надеются ли они там встретить сарацинов, - пробормотал Эдгар и лицо его вытянулось.
- Только евреев, мой друг, - сказал карлик. Из одного угла его рта в другой кочевала травинка. - Это бельмо на глазу добрых людей. У меня ноги слишком коротки, чтобы бегать за ними, но другие - пускай бегают. Я не возражаю.
- Мы поедем дальше, - сказал Эдгар, приставив ладонь козырьком к глазам и глядя на деревушку. Казалось, будто все жители слишком рано отправились ко сну и приглядевшись, Ева заметила, помимо закрытых наглухо дверей, затворенные ворота. На улицах не было даже собак, не говоря уж о прочей скотине.
Лицо Бахуса приобрело озабоченное выражение.
- Лучше бы вам остаться с нами. Впереди шли прокажённые. Именно поэтому мы не слишком торопимся, - он сплюнул. - Шваль. Отрепье. Не понимаю, как они собираются не развалиться до того, как доберутся до святого города. И на что они надеются? На исцеление? Ха! Знаешь, нам иногда встречаются части их тел. То ещё зрелище.
Тем не менее, Эдгар и Ева поехали дальше, и встали на ночлег между прокажёнными, которые издалека напоминали один большой ком грязи, и прочим воинством. Ева не знала, нашивали ли больные на свои одежды кресты, да и не хотела это знать. Когда они с Эдгаром смотрели назад, то видели, как над крышами деревеньки поднимается облако дыма.
Нескольких больных они всё-таки догнали. Калеки, потерявшие человеческий облик, они с упорством колченого пса, которому кинули кость, ковыляли вперёд. Однако, заслышав грохот повозки, обернулись и хором завопили что-то нечленораздельное, протягивая руки. Еве захотелось ослепнуть: но даже стоило ей закрыть глаза, как перед внутренним взором начинали мелькать провалившиеся носы, ушные раковины, держащиеся на лоскутах кожи, кожа, слезающая целыми пластами, будто яблочная кожура, которую счищали ножом.
Лошадь, испуганно взвизгнув, понесла. Грохот стоял такой, будто упала большая башня, вроде колокольни собора в Ульме, но сквозь него были ясно различимы издаваемые больными лепрой звуки. И ещё звуки, клокотавшие у Эдгара в горле: или он пытался говорить по-ослиному, или сдерживал тошноту.
Проехав ещё немного, Эдгар и Ева решили остановиться в дубовой роще, которая ютилась в небольшом ущелье, вползая на его стенки корнями и утопая в листьях папоротника. Когда в ущелье попадал ветерок, даже самый небольшой, ветки наклонившихся под разными углами стволов начинали стучать друг об друга, точно призывая станцевать с ними быстрый танец. Тем не менее, здесь было спокойно.