Страница 84 из 98
Пытаясь сорвать с врага маску, мы рискуем увидеть там свое отражение.
(с) Венедикт Немов
Я открыл глаза и поморщился. В нос попал запах лекарств, нашатырного спирта и хлорки. Больница. Значит, все же довезли. В аду вряд ли пахнет лекарствами. Попробовал пошевелиться и понял, что это неудачная затея. Не хило меня зацепило – нога и рука как ватные. Не думаю, что серьезно, скорее, кровопотеря уложила. Сдохнуть не вышло, значит впереди еще пару раундов, что и радовало, и разочаровывало одновременно. Я пресыщен всем, чем только можно, а чем нельзя пресыщен втройне. Шлюхи, наркота, стволы, бои без правил и тачки. Я часто играл со смертью в русскую рулетку. Курил травку или нюхал кокс, заливал все это виски - и за руль на бешеной скорости, ломал кости в драках, забивал противника в месиво. Мне хотелось адреналина. Тупо набить кому-то морду, переломать пальцы, заставить уползать с ринга прямиком под капельницу или в неотложку. Грязные оргии, игры, закрытые вечеринки. Познать все грани боли со всех сторон и понять, что я настолько отмороженный маньяк, что мне больше нравится её причинять, чем получать. Я перепробовал всё, что было можно попробовать. Поэтому я не боялся смерти. Меня нельзя было ею удивить или напугать, я даже ее искал, а она, кажется, сама бежала от меня, или играла в прятки. Когда я затевал и продумывал каждый свой шаг, прекрасно понимая, что на любом этапе могу отправиться прямиком в пекло. Мои партнеры, которые рассчитывали на содействие и в какой-то мере его получали, сами вполне могли избавиться от меня на определенном уровне. Особенно Леший, хитрая тварь, которая метила в верхи и умудрялась усадить свою задницу на все три стула. Царя он слил красиво, не придерешься. Даже я восхитился. Можно сказать, многие это понимали, но предъявить никто не мог. Дочь свою пристроил и все решил к рукам прибрать, когда Царев заартачился долю отдавать. Интересно, куда сынка денет? На свое место вряд ли посадит. Слишком холенный этот Эдик. Видел пару раз на приемах – пустышка. Зациклен на собственной внешности, телках и азартных играх. Учится в универе, но там явно папаша проплачивает, чтоб не отчислили. Дочь намного умнее, с хваткой бульдога. Вот она своего вполне может добиться, учитывая, как ловко окольцевала Бешеного. Буквально за какие-то месяцы. Не удивлюсь, если это Леший организовал подставу на складе. Я ему уже давно больше не нужен. Андрея тоже не мешало бы слить, притом руками итальяшек это было бы более, чем гениально. Все, что хотел, Леший от меня получил. Конечно, самоуверенный ублюдок даже не подозревает, что я слил только то, что счел нужным. Тщательно фильтруя информацию. Меня редко считали способным что-либо продумывать. Это был мой личный имидж. Страх. Липкий, гадкий страх. Вот что я в них вызывал. Они считали, что если держать Зверя в «друзьях», прикармливать - он не опасен. А меня устраивал такой расклад, потому что, когда я наносил удары – эффект неожиданности всегда играл на руку, а еще больше я любил вот это выражение удивления на лице. Смаковал его. Каждое подергивание век, сухой блеск ужаса, сменяющийся влажным блеском слез. Да! Сюрприз! Хищник оказался не просто кровожадным животным, а продумал, как заманить охотника в его же собственную ловушку… а теперь он будет пожирать вас живьем. По кусочку. Очень медленно. Ведь именно живая добыча вкуснее всего.
Память обрывками выдавала звуки выстрелов, вой сирен, голос Фаины и Андрея. Потом все обрывалось. Всех положили там, итальянские твари, хотя и мы их покосили не хило. Если пара-тройка выжили после этого месива – то им явно не повезло. Ворон не простит этой подставы. Макаронникам объявят войну, а на нашей территории – это уже заведомо их проигрыш. Или итальянцы тупят, или им кто-то помог.
Я медленно повернул голову, посмотрел на Графа, лежащего на соседней кровати. Перевел взгляд на капельницу, протянутую от него ко мне. Усмехнулся про себя – значит и этот знает. Четвертая отрицательная. У него, у меня и у отца. Самая редкая. Значит, Граф пошел до конца в твердом намерении не дать мне попасть в ад в ближайшее время.
Я пока не торопился показать ему, что пришел в себя. Мне нужно было несколько минут побыть с самим собой. Осмыслить. Я не привык, чтобы для меня что-то делали. Я вообще не привык к «для кого-то». Жизнь упрямо и очень доходчиво учила меня тому, что «для себя» - это самое верное и единственно правильное. Потому что больше нахрен не был никому нужен. Меня это не печалило. Это все равно что горевать о том, чего никогда в глаза не видел. Я слишком реалистичен и циничен для каких бы то ни было иллюзий. Когда каждый день живешь, как последний, и в прямом смысле слова дерешься за глоток воздуха, квадратный метр какого-нибудь гадюшника или помойки и куска хлеба, все иллюзии растворяются вместе с первой пролитой из-за еды кровью такого же звереныша, как и ты сам. Он или ты. Третьего не дано. Эти законы были выучены наизусть. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Не умеешь плавать – нехрен лезть в воду, а полез: либо барахтайся, либо сдохни. Не надейся на то, что кто-то придет на помощь. Для меня поступок Графа был чем-то вроде явления Христа народу. В полном смысле этого слова. Без тени сарказма. И чем больше я об этом думал, тем больше не понимал этого поступка. Графу это вряд ли было нужно с корыстными целями. От меня мертвого было бы намного больше толку, чем от живого, учитывая степень его осведомленности о моих манипуляциях. Тогда что это?
«Братьев не бросают». Три слова пульсировали в голове слишком навязчиво, чтобы я мог отделаться от них. Оставить на потом. Может для кого-то они могли прозвучать пафосно, но не для меня. Я их прокрутил тысячу раз и на тысячу первый почувствовал, как ненависть разжимает щупальца. Ощущение, словно я сделал глубокий вздох после погружения под воду. И сколько я не искал других причин для поступка Графа, я их не находил. Особенно после всего, что было сказано и понято. Хотел ли я власти? Да. Но не так, как ее хотел кто-либо другой на моем месте. Я хотел отнять. Причинить максимум боли. Что с ней делать потом, я мало себе представлял. Даже больше – я был уверен, что сам не потяну, а скорее всего, на этом и наступит крах империи Воронова. А дальше? Дальше возникнут отдельные группировки, которые будут пожирать друг друга за куски того, что останется. Дележка территорий, сферы влияния. Именно к этому я шел. К развалу. Только сейчас я вдруг подумал о том, что если накажу Ворона, то и меня это зацепит резонансом. Отшвырнет далеко назад, туда, откуда начинал. А Граф, вероятно, останется вообще не удел. По сути, он такая же жертва интриг Савы, как и я. Даже не знает, кто его мать. Таскает цветы на могилу чужой женщины и ненавидит Ворона люто, как и я сам. Так какого хрена нам делить? Любовь отца? От этой мысли захотелось истерически расхохотаться. Любовь? Если я понятия не имею, что это такое, то Ворон мог бы на нее помочиться в знак непотребности её существования вообще. Хотя, нет. Он любил. Себя. Себя гениального, шедеврального и неповторимого. И то, что приблизил к себе Андрея, было актом наивысшего эгоизма, потому что сам скоро сыграет в ящик. О его болезни уже знало все окружение. Хоть мы и делали вид, что ему удается это скрывать, но среди людей уже ходили разговоры о том, кто заменит Ворона.