Игра кавалеров

За садами громоздились прочие аксессуары: бурдюк из леопардовой шкуры, из которого веселый бог станет лить на тропинки дешевое вино; колесницы, которые повезут слоны, страусы и олени; фортуна, доставленная из Анжера, с колесом и яблоком в руке; повозки, набитые статуями королей и богов. Восхищаясь всем этим, среди группы лесных дев стояла сама Диана, мадам де Валантинуа, в черном с золотом одеянии, расшитом серебряными звездами, поразительно коротком, хотя и не настолько, как платья нимф, едва доходящие до середины бедер. Их луки и стрелы, вырезанные из твердой древесины и позолоченные, были свалены в кучу вместе с коронами, факелами и голубиными клетками. Дамы ее свиты в лиловом люстрине выглядели разгоряченными и веселились напропалую, а рабочие не стеснялись в выражениях.

— Старая проститутка, — сказал смотритель зверинцев, вглядываясь из-под тюрбана в дальний конец озера. Слон Хаги, уже наполовину облаченный в дорогую позолоченную сбрую, звучно рыгнул, сохраняя спокойствие, а Пайдар Доули со своими тонкими, затянутыми в черную фланель ногами, которые просто ненавидели землю, по которой ступали, холодно бросил:

— Это женщина короля. Неужели тебе нужен третий глаз, чтобы узнать ее? Если он не здесь, то где же он?

Затянутый в парчу человек, скрестив ноги, сидел перед самым большим павильоном, наблюдая, как смотрители снуют от палатки к палатке и от клетки к клетке, прислушиваясь к негромким звукам, издаваемым животными, и вдыхая через широкие, словно бобы, ноздри разнообразные запахи, характерные для содержащегося в порядке зверинца. Он не повернул головы.

— Если ты не знаешь, то, поди, тебе и знать-то не след, — сказал Абернаси.

С верблюдом, предназначенным для того, чтобы везти фимиам, ночью случился припадок. Придется использовать мулов, гепардам он больше не доверяет. Трава зашуршала под ногами приближающегося человека, и кто-то еще опустился на корточки рядом с ним.

— Если ты имеешь в виду принца Барроу, то он в замке, — заметил Тош. — Боже, что это тебе напоминает?

— Париж. Лион. Руан. Дьеп. Амбуаз. Анжер, — принялся перечислять Абернаси. — Всюду одно и то же, только на сей раз дело дошло до собственного кошелька, так что мы жмотничаем и жалеем скотине на сено. А помнишь, какой переполох устроил Хаги… Нет, конечно. Тебя же не было в Руане.

— Они рядятся в богов, — заявил Пайдар Доули и сплюнул. — Французы, англичане — все один черт. Боги из преисподней, сказал бы я: топчут траву, чтобы погонять мячик, а комнатных шавок наряжают так, что хватило бы прокормить пол-Ирландии хлебом целый год. Герои Тары поставили бы их, аспидов, голова к голове и мололи бы зерно.

Откинувшись на выжженную траву, Тош положил руки под голову.

— Что ты напустился на французов: они-то ведь выбросили англичан из своей страны.

В два прыжка Доули очутился рядом с канатоходцем.

— Им помогали восемь тысяч ирландцев! — завопил он. — Ты что же, утверждаешь, будто Ирландия не сможет согнать англичан со своих берегов таким ударом, что эти толстые рожи увидят сразу семь дорог? А шотландцы? Теперь всякому ведомо, что великая шотландская нация размякла до того, что Франции приходится вести за нее все войны. Бабы, которыми правят бабы… А вот и ваш великий полководец в юбчонках, девка, едва отнятая от груди, идет командовать парадом.

Тош, человек спокойный, поймал взгляд Абернаси и перевернулся на бок.

— О да: в Ирландии водятся огромные волы, — сказал он, — но, говорят, их невозможно переправить по морю из-за длиннющих рогов.

Абернаси, увидев, что девочка-королева действительно появилась на дальнем конце озера, вскочил, расставив ноги, и заслонил рукой от света смуглое, с резкими чертами лицо.

— Боже. Гувернантка. Эта женщина, Эрскин… Мальчишка Флеминг и шестеро охранников. Осматривают судно, словно на нем каталась дюжина прокаженных. Поднимаются на борт.

— На воде не опасней, чем в любом другом месте, если судно надежное, — заметил Тош. — А это что за армада?

На середине озера качались двенадцать маленьких лодок, привязанных друг к другу и к бую — миниатюрные гондолы, бригантины, галеры…

— Нет, здесь ничего такого, что может ей навредить, — ответил Абернаси. — Бригантины и галеры — для шутейной битвы, парадная барка и лодчонки — с шутихами, огненными стрелами и огненными мельницами. Если даже запустить их все вместе, от них не будет вреда, да их едва ли можно запустить. У озера запрещено держать зажженные факелы. Ты, должно быть, слышал… — Внезапно он осекся и повернулся к Пайдару Доули, который стоял рядом с ним, вытянув шею. — Парень, а не пойти бы тебе поискать О'Лайам-Роу, раз ты знаешь, где он теперь?

— Ах, успокойся, — презрительно бросил ирландец и повернулся к озеру спиной. — Я был там, когда оллава бросили в тюрьму: это лучшее, что могли сделать проклятые болваны. Это не новость для меня.

Во второй раз глаза двоих встретились.

— И для меня тоже, — коротко заметил Тощ. — А еще я слышал, что Кормак О'Коннор занемог.

Пайдар Доули повалился на траву.

— О'Лайам-Роу… Да знаете ли вы? — хитро усмехнулся он. — Говорю вам: если бы я время от времени не проветривал ему мозги, мы никогда не увидели бы снова Слив-Блум. — Он обнял колени; грубое его лицо так и лоснилось от самодовольства.

Абернаси, привыкший общаться с бессловесными тварями, застыл, словно высеченный из камня, почуяв первые признаки тревоги; затем, подобно нападающей змее, бросился в траву и вцепился Пайдару Доули в плечо. Тош, вскочив на ноги, бросил взгляд на товарища и схватил Доули за другую руку; на его широком абердинском лице застыл вопрос.

— Не кажется ли тебе, — осведомился Абернаси, — что он чего-то ждет?

Пайдар Доули был слишком умен, чтобы кричать, а в то же время слишком глуп, чтобы полностью держать рот на замке.

— Stad thusa ort! [40] Все равно уже слишком поздно, — сказал он, ухмыляясь, и сплюнул.

Смотритель королевских зверинцев взглянул через его голову на Томаса Ушарта и что-то коротко бросил на урду. Затем они осторожно подняли маленького фирболга и, не говоря ни слова, отнесли в павильон.

Без пяти десять король с непокрытой головой, в белом одеянии вошел во внутренние покои, и лучники охраны, дворяне и принцы, выстроившиеся вдоль стен, сняли головные уборы и поклонились. Музыка смолкла.

За дальней дверью в течение десяти минут, разговаривая вполголоса и потея под бархатом, выстраивалась процессия ордена Подвязки. Коннетабль, выглядевший слегка нелепо среди английских лиц, прибыл позже и занял свое место рядом с Мейсоном. Впереди него стоял епископ, сэр Томас Смит и Черный Жезл; в середине Нортхэмптон разговаривал с Детиком, и это в глазах сведущих людей выглядело актом христианского смирения. Слуги выстроились до самых дверей, никто из них не раскрывал рта. Воротники у всех были чистые.

Трубы заиграли, и они вошли.

Нужно признать, все выглядело превосходно. Подобно отлаженному механизму, свита лорда-посла вошла в приемный зал, где выстроились в ряд усыпанные бриллиантами иностранцы, и прошла прямо к столам так, чтобы поместился хвост процессии. Дверь закрылась, вошедшие отвесили три поклона, трубы разразились каскадом звуков, и процессия разделилась на два ряда. Герольды вышли вперед: Флауэр, уверенно выступающий в блестящем плаще Честера, и генерал ордена Подвязки с расчесанной бородою, в прямо сидящей короне, в отороченной мехом мантии и в табарде с V-образным вырезом в синюю и красную клетку, украшенной золотыми львами и лилиями. Он нес подушечку пурпурного бархата с золотыми кистями, на которой искрились орден Подвязки, цепь ордена, книга Устава, в переплете из бархата с золотой тесьмой, и свиток со списком полномочий — и ничто не скользило по бархату, все лежало как влитое.

С церемонным поклоном в сторону короля и высших сановников Детик разложил знаки отличия на длинном столе рядом с мантией, накидкой, капюшоном и шапочкой и уступил место Нортхэмптону. Началась торжественная речь. Список полномочий, врученный Генриху, зачитал вслух его секретарь.

40

Потише (гэльск.).