Ливонская партия

— Признаешь ли ты решение Виленского мира?

— Не в моей власти его опровергать, — уклончиво ответил Бернхард.

— И ты готов принести мне вассальную клятву?

— Я верный служитель нашей святой католической церкви и не принадлежу сам себе.

— То есть, ты отказываешься?

— Я этого не говорил. Но…

— Что?

— Представляя часть католического ордена я не имею права приносить вассальную клятву никому кроме католика. Да и, до решения Папы, я не имею прав вообще ее никому приносить. Ведь я ландмейстер ордена, а не его гроссмейстер.

— Я, правом короля, могу даровать тебе титул герцога. Наследный титул. И преобразовать Ливонию в светскую землю.

— Боюсь, что я не могу самолично решать такой вопрос. Без благословления Святого престола я не в праве отдавать эти земли в руки светских властителей.

— Я тебя правильно понимаю, что если бы я был католиком, ты принес мне вассальную клятву?

— Это бы упростило многое. Но, не все. К моему большому сожалению, — с излишней наигранностью сообщил Бенрхард. — Тевтонский орден подчиняется Святому престолу, а не светским властям. И то, что ты и Казимир уговорились разделить его — ваше дело. Пока на то не будет разрешения Папы… — развел он руками.

Так и беседовали.

По кругу. Иоанн то с одной стороны подходил к вопросу, то с другой. Однако ландмейстер не отрицая и не отказываясь просто указывал на то, что не в праве решать такие вопросы. И непрерывно ссылался на своего сюзерена, сидящего в Пруссии, и Папу. Так что, итогом разговора стал банальная отправка людей в Рим, на консультации со Святым престолом.

Король попытался договориться с Бернхардом о делах торговых и транспортных. Особенно его интересовала Рига, через которую товары было намного удобнее вывозить, чем через Новгород. До Полоцка ведь путь поближе будет. Да и пороги на Неве и Волхове, да сложная навигация в Ладоге, славной своими штормами, радости не прибавляла. Однако и тут ландмейстер придерживался своей позиции — я не я и лошадь не моя. Дескать, Рига ему не подчиняется, что было правдой. Но он мог во многом посодействовать… мог, но не хотел, находя «сто-пятьсот» отмазок и оправданий со ссылкой на обычаи, права, и прочие глупости.

Аудиенция длилась часа два, оставив выжатыми как лимон обоих. И оба оказались опустошены и не удовлетворены, ожидая от встречи иного.

Выйдя на улицу Бернхард сел на подведенного ему коня и направил того шагом в ворота кремля. Ему хотелось напиться. А еще ему стало страшно. Впервые в своей жизни.

Он вдруг понял, что его орден обречен.

Теперь обречен.

Наверное.

Может быть.

Никаких оснований внешний для таких выводов не было, но ландмейстеру показалось, что их всех уже приговорили. Он был упрям и имел на это все основания. Но иметь право и реализовывать право — две большие разницы. Он прекрасно знал легенду о суасонской чаше… и ему показалось, что он сейчас оказался тем самым дурачком, что посмел ее разрубить.

Смысл легенды был прост и не затейлив.

В конце V века Хлодвиг I одержал победу в битве при Суассоне. И при разделе добычи попросил оставить красивую чашу ему сверх той, что положена ему по жребию. Но вспыльчивый и гордый солдат разрубил чашу, заявив, что король не получит из добычи ничего сверху положенного. Тогда Хлодвиг промолчал. Однако спустя год на смотре войска подошел к тому самому воину и швырнул на землю его топор, заявив, что никто свое оружие не держит в таком плохом состоянии. А когда воин нагнулся за топором, Хлодвиг снес ему голову, заявив, что так же тот поступил с чашей при Суассоне.

Вот Бернхард и вспомнил о той истории, выезжая со двора. Слишком уж многообещающий был взгляд у Иоанна. Да и чувство какой-то неправильности не оставляло ландмейстера.

Выехав за пределы кремля, он остановился и огляделся.

— Село… большое село, — сам себе под нос произнес он.

Только земляные стены смущали его. Их было слишком много. Да и в самом кремле все дорожки были мощены камнем. Очищенным от снега. Кроме того, в самом кремле шло активное строительство, замерзшее на время зимы.

После победы при Вильно в 1476 году Казимир обязался не только пропускать всех, желающих прибыть в Москву на службу, но и гарантировал их безопасность. Поэтому несколько сотен человек пешим маршрутом пробралось к Иоанну. А по осени в Новгород прибыл караван, снаряженный герцогом Милана и королем Неаполя. Два десятка крупных кораблей, на которых прибыло еще специалисты разного профиля, включая архитекторов. Вот они и занялись благоустройством кремля. Зачали строительство действительно большого храма, дворца королевского да арсенала. Кое-какие наметки уже начались и в плане перестройки укреплений самого кремля.

Понятное дело, что за осень они толком ничего не успели. Но уже начали. Так, среди прочего, итальянцы из Венеции, прибывшие в сентябре на Москву, начали ставить кирпичный завод. У Иоанна тоже такой был, но сильно меньше и не для строительных, а хозяйственных нужд и небольшой. А тут — вот занялись основательно. И ведь по слухам, что удалось собрать в дороге, еще три таких больших завода оказались заложены в Коломне, Кашире и в Серпухове. А в нижнем течение Москвы-реки, рядом со старыми каменоломнями, где добывали известняк еще для белокаменного кремля, заложили четвертый заводик. Тоже кирпичный, только для римского кирпича, который формовали[1] из гашеной извести, смешанной с песком с последующей выдержкой под навесами[2]. Каменоломни работать не прекращали, только теперь их отбраковка шла на отжиг и переработку в известь, которой стало требоваться очень много. Отчего рентабельность работ резко подскочила.

Таким образом, если сложить все элементы мозаики воедино, выходило, что Москва в самое ближайшее время преобразится. Потому что Бернхард попросту не видел, куда может пригодится столько кирпичей. Ну крепость — да, это дело емкое, однако, не четыре же крупных завода. А еще тот заводик с непонятным ему римским кирпичом? Если они все в полную силу заработают, то это сколько же кирпичей ежегодно станут давать?

Ландмейстер потряс головой.

Он представил себе Москву, вот ту, в которой он теперь находился, только не деревянную, а каменную. Точнее кирпичную. С крышами, крытыми черепицей. Богато? Да, черт побери! Очень богато. Но главное он только в этот миг осознал масштаб города. Ибо Рига была по сравнению с Москвой — мышкой перед слоном. Красивой, ухоженной, каменной, но, мышкой. И ведь столица Руси не была торговым городом. Нет. Она представляли собой мощнейший ремесленный центр, который производил много всего. И доспехи, и оружие, и свечи, и ткани… всяко-всяко.

Поежившись не столько от холода, сколько от ужаса, вызванного осознанием масштабов той трагедии, в которую с разбега угодила Ливония, Бернхард двинулся дальше. К таверне, где он со своими людьми остановился. Король порекомендовал ему не уезжать, пока Папа не ответит. Пришлось согласиться, сговорившись лишь о том, чтобы отправить в Ригу своих людей, дабы предупредили о задержке. Но хотелось ему это меньше всего. Все его нутро вопило о том, что нужно быстрее бежать домой, да к войне готовиться. А в ее скорой перспективе ландмейстер был абсолютно убежден. Теперь был. Прекрасно понимая, что Иоанн от своего не отступит и что ему действительно нужна Рига. Даже не сам город с его населением, а просто Западная Двина с портом в устье…

[1] Формовали под ручными прессами, позволяющими очень неплохо уплотнять заготовку.

[2] Такого рода кирпич практиковался в строительстве во времена Римской Империи, впоследствии вышел из оборота. При восстановлении кирпичного строительства в раннее Новое время интерес строителей был сосредоточен на керамическом кирпиче. И о римском кирпиче никто слыхом не слыхивал. Даже начало производства «роман-цемент» как реконструкция древнеримской строительной технологии — это XVIII век.

Глава 3

1477, 27 февраль, Москва