Убежище (ЛП)

— О боже мой, Эмма…

Джесси стояла позади нее в дверном проеме, поняла Эмма.

И затем она посмотрела на свое отражение. В ее разуме и душе что-то перевернулось с мучительным скрежетом. Оба ее глаза были практически закрыты, наливаясь синяками и отеками. Ее нос, очевидно, был сломан, губы опухли, нижняя прокушена в двух местах. Ее нижняя челюсть опухла и наливалась синевой.

На ее ключице виднелась отметина от укуса. И выше на левой груди…

И тогда сознание Эммы Рейберн решило не помнить.

Наварро рывком сел в постели, едва ли понимая, что в окна номера пробиваются лучи рассвета. Очень долгое мгновение он вообще не мог дышать, а когда наконец сумел вдохнуть, произошло это с резким звуком.

Он откинул покрывало и встал с кровати, быстро одеваясь. Он вышел из номера, даже не взяв ключ, намереваясь дойти до Эммы как можно быстрей.

В гостинице горел ночной свет — несколько слабых ламп, включенных в номерах, куда еще не добрался рассвет. Стояла тишина.

Он поднимался по лестнице, переступая через ступеньки, и, добравшись до семейного этажа, увидел открытую дверь и бледную, мрачную Эмму, стоявшую в проеме. Она была закутана в длинный толстый халат и, увидев гостя, молча развернулась и прошла в гостиную.

Лампы освещали комнату. Она села на диван, и ее маленькая собака немедленно запрыгнула рядом и свернулась рядом с тихим скулением.

Как бы того ни хотелось, Наварро не осмеливался коснуться ее. Только не теперь. Он опустился на ближайший стул, где бы он мог наблюдать за ее лицом и быть так близко, как только она сможет вытерпеть. Она начала гладить собаку, не сводя с нее взгляда.

— Ты знаешь, — сказала Эмма, ее голос звучал удивительно ровно. — Ты… Это был сон?

— Да, — ответил он.

— Весь сон? — она тяжело сглотнула.

— Думаю, да.

Странная улыбка изогнула ее губы.

— Каждое лето. Каждое лето я притворяюсь кем-то другим. И я никогда не знала, почему. Даже когда ты спросил меня, у меня не было нормального ответа. Я просто знала… Я должна уезжать отсюда и быть кем-то другим. А потом я упала и ударилась головой, начав видеть… ужасные вещи. И встретила тебя в Сент-Луисе. И тогда я… больше не захотела кем-то быть. Даже летом.

— Все будет хорошо, Эмма. Ты будешь в порядке. Ты можешь справиться с этим.

— Я не помню, — сказала Эмма. — Ничего из этого. Даже когда Джесси вернулась, когда мы говорили о той ночи, я не помнила, что все это случилось со мной, а не с ней. — Она первый раз посмотрела на Наварро, действительно озадаченная. — Как я могу не помнить?

— Разум сам защищает себя, — проговорил он. — И очень хорошо.

— Все пятнадцать лет?

— Иногда всю жизнь. — Он старался говорить ровно, не думая о том, как жестоко с ней обошлись. — Если бы ты не упала и не ударилась головой, если бы твои способности никогда не стали активными, если бы Джесси не вернулась домой… может, ты никогда бы и не вспомнила.

— Может, так было бы и лучше.

— Сейчас ты помнишь, потому что должна.

— Да? — Ее голос был потерянным. — Разве?

Наварро помедлил, не желая отвечать банальностями. Вместо этого он проговорил:

— Мы — такие, какими нас сделал наш опыт, Эмма. Хорошо это или плохо. Сейчас ты помнишь, потому что твой разум решил, что ты можешь справиться с воспоминаниями. Встретиться с ними. И…

Слезы полились из ее широких глаз и потекли по ее бледному лицу.

— А Джесси больше не может защитить меня. Не в этой жизни. Я почувствовала, как она ушла. Я чувствовала ее смерть. Она ужасно мучилась. Ужасно. И… и она вспомнила. Прямо перед смертью, она все вспомнила. Хотя это все случилось со мной, ее сознание каким-то образом воспроизвело то, что я испытала. Каким-то образом она все это испытала. Будто это случилось с ней, а не со мной. Те воспоминания хранились глубоко в ней с ее отъезда. Но то, что он сделал с ней вчера… открыло дверь. Поэтому я сейчас все помню. Она не может больше нести эту ношу. Вину. Стыд. Всепоглощающую ярость и боль. Она несла все это внутри пятнадцать лет.

— Почему она? — мягко спросил Наварро.

— Потому что она винила себя. Она уговорила меня пойти на вечеринку. — Эмма, казалось, не замечала слез, текущих по ее лицу. — Она была старшей сестрой, ответственной за меня. А это кое-что значило для нее. Отца не было в городе около месяца. Экономка в основном позволяла нам делать все, что мы хотели. В ее обязанности не входила родительская забота, она просто должна была находиться рядом. Джесси и ранее бывала на этих вечеринках, но не я. Она выбрала мне одежду. Сделала прическу и макияж. Позволила надеть мамины сережки. Мы должны были… повеселиться.

— Эмма…

— Я не должна была пить — таково было единственное правило. Поэтому я пообещала. И я не пила ничего, кроме лимонада. А Джесси… Джесси напилась. Виктор подначивал ее, его, казалось, это забавляет. Затем… затем все смутно… — Она медленно втянула воздух и выдохнула. — Думаю, кто-то помог Джесси подняться наверх. Кажется, я последовала за ними, потому что беспокоилась. И она… она отключилась.

— В той спальне?

— Думаю, да. Она была без сознания. И я была там. Он хотел кого-то. Он хотел… меня. По какой-то причине он хотел меня, и я была там.

— Кто это был, Эмма? — Наварро не мог не спросить. — Кто изнасиловал тебя?

— Я… Я не помню. Не помню его лица. Я даже не помню, кто были эти двое, кто… держал меня. Я помню запахи… и звуки… и боль. Но не помню, кто они.

— А татуировка?

Эмма медленно кивнула.

— Я помню ее. Роза, окруженная шипами. Но не помню, чтобы я видела ее после той ночи. Если он все еще живет здесь…

— Ты знаешь, что так и есть, Эмма. Какие бы эмоции и воспоминания Джесси не блокировала все это время, она начала восстанавливаться. Задавала вопросы. Угрожала ему. Ее воспоминания вели прямо к нему. И он не мог позволить раскрыть себя. Не только из-за того, что случилось пятнадцать лет назад, а из-за того, что происходило с тех пор.

— Убийства. Он убивал женщин.

— Нельзя точно узнать, когда изнасилование перестало удовлетворять его, — тихо проговорил Наварро. — Но уверен, когда мы найдем его и раскроем прошлое, обнаружим и других женщин, которых он насиловал. А затем что-то изменилось, и он начал убивать.

Глава 20

5 июля

Эмма заявила о пропаже сестры в воскресенье утром. И хотя Дэн явно сомневался, особенно после того как Эмма показала ему записку Джесси и рассказала о разговоре той с Пэтти. Но он хотя бы отправил офицеров проверить ее рассказ.

Свою роль могли сыграть бледность и молчаливость Эммы, и Дэн не захотел доставлять дополнительные неприятности. Или, может, дело было в Наварро за спиной Эммы.

В любом случае, к тому времени, как церковная толпа двинулась в сторону относительно чистого центра, учитывая вчерашний хаос, почти каждый знал, что Джесси Рейберн уехала из Бэррон-Холлоу.

Снова убежала, говорили некоторые.

Несколько человек заявили, что видели машину Джесси, двигающуюся в сторону шоссе, и хотя ни у кого не было уверенности, когда это произошло, как минимум двое свидетелей упорно твердили, что это было после обеда во время фестиваля.

— Она уехала, Эмма, — Дэн пожал плечами. — Она сказала людям, что уезжает. Оставила тебе прощальную записку, и свидетели видели ее отъезд. Она взрослый человек, и она уехала. Что я могу сделать?

Эмма тихо поблагодарила начальника полиции и посмотрела на Наварро, после чего они вместе ушли из департамента. И только на улице она проговорила:

— Сложно понять, как заставить его начать поиски, ведь он — один из подозреваемых.

Начав со списка мужчин, с которыми Джесси говорила во время фестиваля, они кое-что сопоставили и просмотрели выпускные альбомы школы. Подозреваемых было шестеро, учитывая возраст и ее воспоминания, кто с кем из парней зависал.

Наварро внимательно наблюдал за Эммой, не желая оставлять ее даже ради поисков Джесси, прекрасно зная, что поиски сводятся к обнаружению тела. Да и способности его не могли ничем помочь, настолько он был сосредоточен на Эмме — ничто другое его не волновало и не могло проникнуть в его сознание.