Убежище (ЛП)

Пока это работало.

И она не собиралась все рушить, конечно, если не потребуется.

Она будет жалеть, если потеряет Виктора как любовника. Он был очень умелым.

Поэтому она не могла спросить его, если только не останется другого выбора. Он ясно дал понять, что не хочет говорить об этом, а давить на него — не очень хорошая идея.

Эмма была единственным шансом. И Нелли знала, где именно она будет находиться сегодня. Обычно она очень занята, поэтому Нелли придется подобрать время, чтобы приблизиться к ней.

Это ничего. Вик собирался встретиться с ней, поэтому ей необходимо быть подвижной. Нелли все время, принимая душ, одеваясь и выпивая кофе с тостом, размышляла, стоит ли рассказать Эмме про записку. Вероятно, это признание поможет Эмме открыться. Или может привести к противоположной реакции.

Все будет зависеть от обстоятельств.

Было восемь утра, когда на столик Наварро доставили записку от Эммы. Она извинялась за Джесси, которая улизнула раньше, чем обычно. Она знала о присутствии Наварро, и Эмма пыталась уговорить ее поговорить с коллегой, но у нее возникло тревожное чувство, что сестра намерена закончить начатое.

Наварро вздохнул, не удивившись. Джесси была в свободном полете и насколько он слышал, весь Бэррон-Холлоу сегодня сойдет с ума.

Черт.

Она умышленно выбрала время, когда ускользнуть очень легко. Наварро находился в столовой около часа и сначала позавтракал, поскольку был уверен, что Джесси не появится. Он заставил себя открыться, раскрыть все чувства, как учил их Бишоп, в поисках любого признака опасности для Джесси или кого-то еще.

Агенты Особого отдела между собой называли это «паучьим чувством» — усиление пяти обычных чувств до такой степени, которой не могли достичь обычные люди. Даже среди агентов и сотрудников Убежища данная возможность разнилась в силе. Даже со своими способностями не каждый экстрасенс мог овладеть этим умением.

Наварро же справился с этим.

Ощущение можно сравнить с открыванием двери: зрение, слух, осязание, все чувства становились невероятно чувствительными, иногда даже болезненными и всепоглощающими.

Он продолжал смотреть на кофе, потому что знал: оторви он взгляд, вся комната покажется ему слишком яркой. Кроме того, он пытался сконцентрироваться, выйти за пределы помещения. Но первую минуту или две он пытался пробиться через внезапно громкий разговор находящихся в комнате и возле стойки регистрации. Пытался не обращать внимания на запахи цветов на столах, духов и одеколонов гостей, аромат бекона, яиц и лука…

Сосредоточившись, он оставил все это позади.

И на краю сознания практически за пределами досягаемости и всего лишь на мгновение, он ощутил что-то холодное и темное.

А затем ощущение прошло. Его уши заложило, будто он спускался с большой высоты, а в голове запульсировало, и он знал из горького опыта, что боль будет мучить его несколько минут, а затем медленно сойдет на нет.

Великолепно. Просто великолепно. Он почувствовал что-то холодное и темное, хотя и так знал о его существовании.

Где-то. В ком-то.

Отлично, чемпион.

Ему необходимо найти Джесси. И понять, что она знает или подозревает.

Пока он не видел Эмму, но был практически уверен, что она уже встала и ушла, помогая готовиться к фестивалю, который начнется всего через пару часов.

Столы в большой комнате стояли достаточно далеко друг от друга, чтобы обеспечить гостям уединение, но он выбрал столик на двоих, стоявший так, чтобы обеспечить свободный обзор лестницы и нижней площадки.

Смирившись с необходимостью отследить Джесси и Эмму в переполненном людьми городе, он пил кофе, ожидая, пока не пройдет головная боль, и посматривал на других гостей Рейберн-Хауса. До этого времени он не особо уделял им внимание.

Половина столов занята, хотя гостиница заполнена полностью: было очевидно, что некоторые гости предпочитают либо заказывать завтрак в номер, либо едят где-то в городе. Или же просто спят.

Здесь сидело несколько пар, по большей части в возрасте, разговаривающих или пьющих кофе в тишине. И одна молодая пара, очевидно, проводила медовый месяц. Это было очевидно, поскольку они с трудом могли оторваться друг от друга. И только тогда ему пришло в голову, что именно эту пару он, должно быть, уловил вчера вечером.

Наварро оторвал взгляд от их приватной, как они считали, ласки под столом и продолжил наблюдать за другими гостями в комнате.

В зале сидели двое одиночек, которых он заметил и ранее: женщина в возрасте, проводящая все время за книгой, и мужчина, который разделил свое время между библиотекой во время жары и креслом-качалкой на крыльце в прохладную погоду. Ну хотя бы не он один стремится к одиночеству.

Трое исследователей паранормального сидели за столом в противоположной стороне комнаты, тихо разговаривая. Наварро показалось, что женщина по-прежнему выглядит устало, но она улыбалась, а ее глаза ярко сияли, поэтому он решил, что она относится к тем, кто всегда выглядит хрупко и болезненно. Или же она намеренно притворялась, что в порядке.

Затем она медленно повернула голову, заметно побледнела, и он заметил, как расширились ее глаза.

Не успев подумать, он повернулся в ту же сторону и решил, что его глаза тоже расширились.

В дверном проеме столовой стояла женщина. Она была высокой, худой, светловолосой. Лет двадцать с небольшим. Одета обычно, но определенно по-зимнему. Она могла быть еще одной гостьей или местной жительницей, которая заскочила в Рейберн-Хаус, по непонятной причине надевшая вязаный жакет в июле.

Только вот она не имела отношения ни к тому, ни к другому.

Наварро мог видеть ступени…сквозь нее.

Ее он не узнал.

Продолжая наблюдать, он немного поднял чашку с кофе и увидел, как она сделала шаг в комнату, затем еще один, ее взгляд остановился на столе с исследователями. При третьем шаге, все в ней затуманилось. А к четвертому шагу, будто легкий ветерок рассеял туман. Она исчезла.

Когда Наварро посмотрел туда, куда смотрела девушка, он видел, что брюнетка улыбается и разговаривает с мужчинами, будто ничего не случилось.

Ничего совершенно.

— Бишоп.

— Наварро. Слушай, у меня вопрос.

— И какой же?

— Кто-нибудь из твоих работает здесь, в Бэррон-Холлоу? — Наварро находился в достаточно большом саду позади Рейберн-Хауса, бродил по тропинке, вымощенной кирпичом и вьющейся между клумб, горшков и кашпо с цветами. Он был достаточно далеко от дома, чтобы избежать лишних ушей.

Хотя и сомневался, что хоть кто-то мог слышать разговор, когда всего в нескольких кварталах отсюда раздавались звуки, подобные Армагеддону. Фестиваль набирал силу.

— Ты же знаешь, мы не можем направить агентов на место без доказательств федерального преступления или приглашения от местных правоохранительных органов.

— Это не ответ, — ответил Наварро.

— А почему ты спрашиваешь?

Наварро знал Бишопа и понимал, что получит ответ не раньше, чем Бишоп готов будет дать его.

Черт побери.

— Я спрашиваю, потому что в группе исследователей паранормального, остановившихся в Рейберн-Хаусе, состоит как минимум один настоящий медиум. Она видела дух совсем недавно.

— Ты уверен?

— О да.

— И почему это?

— Я тоже ее видел.

Бишоп не был очень уж сильно удивлен этой информацией, в отличие от Наварро.

— Ее?

— Молодая блондинка, одетая в зимнюю одежду. Значит, это не ее останки я обнаружил. Мне сказали, что в гостинице много привидений, поэтому есть вероятность, что она — одна из постоянных призраков. И медиум определенно видела ее.

Последовала минутная тишина, а затем Бишоп задумчиво проговорил:

— Ты не видишь призраков.

— Раньше да. Но ее я видел. И медиум тоже, хотя позже она и сделала вид, что ничего не заметила. — Наварро замолчал, а затем добавил: — Минуту или две до того я испытывал паучье чутье, пытаясь прочувствовать место, может, как раз в тот момент я открыл дверь к чувству, о существовании которого не подозревал.