Страница 23 из 55
— Пиши, давай быстрее, я скоро прочитаю, — унеслась.
Ну, что ж, назвался груздём.
Незаметно пролетело пару лет. Вот только ещё ходили, колядовали девки, разукрашенные, с молодыми парубками, а уже и пасха с её цветными яичками и христосованием. Манька, соседская девка, всего его обмусолила, пахнув на прощанье чуть хмельным духом и огуречным рассолом. Дурындища. И вдруг солнце выскочило из-за туч и давай забытую зимой землю обихаживать. Пригрело воробьёв на заборе и кошку деда Еремея, что наискосок от их дома, которая за теми воробьями приглядывала. Не дай бог, свалятся с забора, да под колёса брички господской попадут. Беда. Вот и сторожила непутёвых.
Почки в один день набухли и выстрелили зелёными искорками листочков молодых. А следом и вишня зацвела, а через пару дней и яблони по всему Китай Городу. Пчёлы труженицы проснулись, облетели, проверили всё и принялись за работу. Коротко лето, а мёду-то много собрать надо. И себе и человекам беспутным, они ведь не умеют.
Только вроде бегали соседские пигалицы, обрывали жёлтые звёздочки мать-и-мачехи на венки, а уже идут по улице мужики с косами. На покос. Хорошо там. Ваньке бы с ними, да ребёночек хозяйский ревёт целыми днями, первые зубки у мальца режутся. А за косарями чуть погодя и бабы с серпами тронулись. Ну, прямо, как в деревне. Одно название — город Москва. Ещё чуть и дождики зарядили осенние, смывая летнюю коричневую пыль с застеклённых окон первого этажа мастерской сапожника Аляхина.
А вот и первые белые мухи. Покров. Катание с бубенцами по улице на тройках. Красотень. Теперь и святцы не за горами. Опять девки размалёванные колядовать пойдут. И второй год, как первый.
Сапожник Аляхин заматерел. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Представился брательник его Тихан и лавку оставил справную на вдову неразумную и девчоночку пятилетку. Семён Аляхин не оставил сирот. К себе забрал. С лавкой. Распродал всё, да и пристрой летом к своей мастерской осилил. Четверых новых подмастерий нанял. Трое-то мальцы, годов по пятнадцать, а один как бы мастерством покруче самого Семёна. Да, вишь, пожар случился на Москворечье и дом и мастерская Георгия-то и сгорели. Аляхин пригрел погорельца, божья же душа. Инструмент дал и во флигелёчке летнем пристроил, а к зиме и утеплил, чутка, печурку сложили. Можно жить. Выбор-то невелик.
Ваньку к Георгию Аляхин приставил. Тот мужик смирный и не бил почти мальца. Даст, бывало, леща, так за дело. Нож-то острый, смотри, палец отчекрыжишь себе. Учёба Ваньке не просто давалась. Усидчивости нет. Егоза. Дядька Семён Аляхин терпел долго. Ну, как терпел, порол, за ухо драл, а на второй год плюнул и приставил Ваньку к приказчику. Благо грамоте и счёту Жуков обучен был.
Ещё пять лет пронеслось, словно день малый. Закрыл глаза — осень, открыл — уже весна. Опять воробьёв караулит рыжуха деда Еремея. Плох совсем сосед. Вот выполз на завалинку, подставил солнцу лицо с блёклыми слезящимися глазами. Раскурил козью ножку. Вдохнул ядрёного самосада, заперхал. Прокашлялся, сплюнул слюну с кровью и снова вдохнул дыму. И по новой.
Ванька вытянулся в высокого и плотного парубка. Пятнадцатый год Жукову пошёл. Уже и сапоги себе приобрёл, рубаху кумачовую. Чуб отрастил. Жених. Вон девчонки с матерями заходят в лавку башмачки померять и косятся на видного помощника приказчика. И не Ванька он теперь. Крестьянское имечко. Другое себе выбрал Жуков, когда метрику справляли. Взял новое имя Георгий, в честь мастера, который батьку пацанёнку заменил.
Отчество же своего Георгий не знал. Мать-то Пелагеей кликали. А батьку? Отец Парамон посоветовал дедовское отчество взять. В честь Константина Макарыча. Так и стал Ванька Жуков. Георгием Константиновичем Жуковым. Будущим маршалом Победы.
Но это уже совсем другая история.
— Нда, — жена Лия отложила листок, — Ты не попаданец Петя, ты и правда — инопланетянин.
— Написал? — из детской выскочила Татьяна.
— Обещал ведь.
— Про Ваньку?
— И про Ваньку тоже.
Глава 28
Что надо сделать, если вам навстречу бежит окровавленный негр? Перезарядить.
Что вы скажете, увидев негра, по шею закатанного в бетон? Бетона не хватило. (Я не расист. Просто смешно.)
— Поезд Хельсинки-Ленинград прибывает к первому перрону, — ещё бы международный поезд прибывал к девятому.
— Пётр Миронович, хватит тебе метаться. Все живы, здоровы. Мне ваш Пётр Михайлович Суббота звонил, по старой памяти. Все долетели без приключений. Сели в поезд. Вот сейчас двери откроют, и сам убедишься, — успокаивала Фурцева. Кого? Себя, прежде всего.
Тишков, ещё когда соглашался на эти неподготовленные гастроли, то предчувствовал, что этот экспромт добром не кончится. Был ведь план покорения Англии и Америки. Европа не в счёт. Там в смысле музыки неандертальцы живут. Разве что французы в каменный век просочились. А тут рывок. Потом чуть успокоился. Газеты эти, будь они неладны, притупили чувство опасности. Как же, рыцари в светлых одеждах несут в массы (американские) любовь к СССР.
В Нью-Йорке уже звякнул последний звоночек. Потасовки переросли в межрасовые. Нужно было прекращать гастроли. Остановил Громыко.
— Никто ещё для пропоганды нашего строя больше не сделал. Обязательно нужно закончить в Вашингтоне.
Закончили! Нет, не правильное слово. Покончили! Ближе. Сплясали на могиле империализма. Вставили своё «ля» в Реквием.
— Екатерина Алексевна, точно пятый вагон. Какие-то бабки выходят.
— Товарищ Тишков! Успокойтесь! Говорю же, все живы здоровы.
— Бл…дь! — из двери вагона выскочила Маша-Вика с огромным синяком под глазом. Это не Пётр сматерился — Великая. Оба. Хором.
Заключительный концерт давали на стадионе «Гриффит». Бейсбольном стадионе. Новенький стадион уже отметился скандалом. Игра 1963 года между школой Сент-Джонс, преимущественно белой школой на Северо-Западе округа Колумбия, и Восточной, школой с преобладанием чернокожих, всего в нескольких кварталах от стадиона, закончилась бунтом на расовой почве всего через три дня после похорон президента Кеннеди.
Снаряд обязательно попадёт в ту же воронку. Это не про пушку «Берта». Там рассеивание, поправки на деривацию, увеличение канала ствола после каждого выстрела, да ветер порывистый, наконец. Нет. Это про жизнь.
Концерт уже подходил к концу. Вика по просьбе зрителей пела с Сирозеевым и Богатиковым нетленку группы «Ногу Свело» «Мамбуру». Вот и поклоны и овации. И тут на сцену выбегает здоровущий негр, вырывает у девочки микрофон и отталкивает её. Сто килограммов негра и пушинка Маша-Вика. Девочка летит по сцене и ударяется о стоящие высоким столбиком колонки. Те падают и хоронят под собой малявку. К придурку кидается смелый человек и очень хороший певец Богатиков, но улетает следом. Горилла чего-то орёт в микрофон, но тут на сцену забегают копы, прозевавшие его прорыв. Так-то оцепление было на уровне. Не первый концерт, и последствия органы правопорядка предчувствовали. Билетов продали с избытком, на 45 тысячный стадион набилось ни как не меньше 60 тысяч человек.
И негров было большинство. С кидателем девочек справились, вырвали микрофон, повалили на сцену и стали охаживать дубинками. Стадион замолк на мгновение. На беду полиции, микрофон упал в непосредственной близости от действа и транслировал на все 60 тысяч про чёрных ….. Не будем уподобляться.
Неудачный удар дубинки проломил височную кость. Дебил помер. Дебилизм продолжился.
— Майк, посмотри да он мёртв. Мы его убили. Пи. дец черно. пому!
Всё.
Восемьдесят семь трупов. Из них пятеро полицейские. Надо всё же сказать спасибо копам. Они ценой здоровья и жизни вывели артистов и отвезли их в гостиницу, а оттуда в посольство СССР.
Буквально месяц назад ведь был Дейтройт, штат Мичиган. Событие началось ранним воскресным утром 23 июля этого года. Началом для беспорядков послужил полицейский рейд и закрытие бара типа «слепая свинья», находившегося на углу 12-й улицы и Клэрмаунт-стрит. Эти беспорядки длились пять дней. Результатом беспорядков стало около 43 погибших, 467 раненых, 7200 арестованных и более чем 2000 разрушенных зданий.