Страница 148 из 155
— Ты можешь сказать ей все что угодно, — ответила она. — Но как ты поймешь разницу между тем, когда я в порядке и когда нет? Я даже сама это не всегда понимаю.
Она рассказала моей матери, что узнала правду обо мне, когда приехала домой на Рождество. Ее мать отправилась во Флориду, чтобы провести там двухнедельный «медовый месяц» со своим новым мужем — «профессиональным вымогателем», как о нем выразилась Флора. В почтовом ящике Флора обнаружила письмо Верного и подарок в рождественской упаковке, внутри которой оказался шарф. Ей показалось странным, что в письме говорилось про «очередной рождественский подарок» и что он благодарил ее за последнее письмо. После этого она обыскала рабочий стол матери, все ее полки и чуланы. Минерва никогда ничего не выбрасывала, и Флора знала, что письма должны где- то быть. На чердаке она нашла несколько коробок из-под обуви, перевязанных бечевкой. Внутри оказались письма, и не только от дяди Верного, но и от отца. Она прочитала их все, ощутив тошноту, когда начала постепенно понимать, что произошло. Большинство писем были написаны еще до ее рождения. В них отец умолял Минерву дать ему развод и утверждал, что ни за что к ней не вернется, что он не любит ее и никогда не любил. В ранних письмах он упоминал, как Минерва и миссис Лэмп обманом склонили его к женитьбе. В других письмах он говорил, что она лгала ему о здоровье отца, чтобы заманить домой. А потом Флора нашла письмо, в котором он признавался, что полюбил другую женщину, что сделал ее своей шанхайской женой. «Скоро у нас родится ребенок, — сообщал он, — настоящий ребенок, а не выдумка, которой ты заманила меня под венец. Неужели это не достаточное доказательство, что я никогда к тебе не вернусь?» На письме стояла дата «15 ноября 1918 года», и оно было последним письмом от отца.
Флора сказала моей матери, что хочет знать правду — кем была ее настоящая мать, почему она жила в Шанхае и как встретилась с отцом.
— Но мне не нужно красивой лжи. Меня кормили ею всю жизнь. Я не хочу позже обнаружить, что меня снова обманывали. Если факты будут некрасивыми, я смогу их принять. Мне не важно, какие они, лишь бы знать правду.
@
Я начала рассказ с того, что ее мать была наполовину китаянкой. Сначала Флора потеряла дар речи от удивления, а потом рассмеялась и сказала: «Ну разве не иронично?» Оказалось, что, когда ей было тринадцать или четырнадцать лет, она просила Минерву сходить с ней в китайский ресторан в Олбани. Минерва утверждала, что Флоре не понравится китайская еда. Девочка спросила, почему она так думает, и пришла в ярость, когда Минерва ничего ей не ответила и просто проехала мимо ресторана. Когда Флоре было шестнадцать, они с ее парнем — тем самым, из плохой компании, о котором я тебе рассказывала, — поехали в Олбани и попробовали китайскую еду. Она сказала, что сделала это назло Минерве, но оказалось, что ей все блюда очень понравились. Я сообщила Флоре, что, когда она была маленькая, она наверняка ела больше китайской еды, чем западной. И она ответила: «Ну разумеется, она мне нравилась. Ведь я на четверть китаянка».
Потом я открыла ей более неприятные факты. Я сказала: «Я родила твою мать вне законного брака, и твоя мать тоже родила тебя, не будучи официально замужем. Именно поэтому семья Айвори смогла отобрать тебя у матери». Флора ничего не ответила. На ее лице ничего не отразилось. Наконец она произнесла: «Я хочу с ней встретиться. Если она мне не понравится, я просто не захочу снова ее видеть. Но я подозреваю, что если она похожа на тебя, то она не может быть слишком плохой».
@
Март 1939 года
Моя мать и Флора сначала отправились в Сан-Франциско, откуда через неделю они должны были отплыть в Шанхай. Во время их пребывания в Сан-Франциско Флора спала в той комнате, в которой, как говорила мне когда-то мать, должна была жить я. Я все еще могла живо представить ее в своем воображении: яркие желтые стены и окно, через которое видны большие ветви дуба. Они так близко, что можно на них забраться. Эта спальня стала для меня символом счастья. Я представила, как Флора карабкается по ветвям этого дерева.
Мать сказала, что дом очень обветшал и нуждается в ремонте. Он был слишком большим для нее одной и хранил в себе больше грустных воспоминаний, чем веселых. Когда она сообщила Флоре, что, скорее всего, будет его продавать, Флора сказала: «Не надо. Может быть, я его отремонтирую и буду в нем жить. Я хочу уехать как можно дальше от Минервы, и мне нужно жилье». Она не сказала, что мать может жить вместе с ней. Но, с другой стороны, где она еще может жить?
Наконец наступил момент, которого с таким ужасом ожидала мать. Флора захотела встретиться со своей «китайской частью», имея в виду Лу Шина. Мама не видела его с тысяча девятьсот двенадцатого года. Она игнорировала его мольбы о встрече, на которой он хотел перед ней извиниться, и надеялась, что он исчезнет из ее жизни и памяти. Но она сказала, что не может винить его за то, что он заманил ее в Сан-Франциско обещанием наконец увидеться с Тедди. Она позволила себя заманить и не хотела вспоминать о множестве неверных решений, которые она принимала во имя любви. Я подозревала, что больше всего она боялась того, что пробудится старая любовь.
Я получила письмо от матери, когда она и Флора уже плыли на корабле. Оно было датировано прошлой неделей — в это время они еще были в Сан-Франциско.
@
Я становилась комком нервов при одной только мысли об этой встрече. С того дня, когда я в последний раз его видела, прошло двадцать семь лет. И я до сих пор помню, каким он был обаятельным. Я боюсь, что он очарует Флору и она решит оставить этого замечательного китайского дедушку в своей жизни. Флора говорила, что хочет знать всю правду, и мне пришлось приложить усилия, чтобы предоставить ей только факты, без моей эмоциональной оценки. Так что я рассказала ей о его двойной связи с семейством Айвори; с ее дедушкой — коллекционером живописи, и с моим отцом, Джоном Минтерном, ее прадедушкой, искусствоведом. Я как раз начала рассказывать ей, что Лу Шин был протеже мистера Айвори и несколько лет прожил у них в доме, когда Флора сказала: «Погоди-ка… Я о нем слышала… То есть случайно услышала, как дедушка говорил о китайце, который очень давно жил у нас в доме. Он говорил о нем: “Этот двуличный никчемный узкоглазый лживый мерзавец, китайский художник, соблазнил дочь Джона прямо у него под носом!” Я подумала, что эпитеты, которыми дедушка наградил художника, просто потрясающие. Они напоминали скороговорку, и я постоянно повторяла ее, все быстрее и быстрее: "Двуличный никчемный узкоглазый лживый мерзавец китайский художник соблазнил дочь Джона прямо у него под носом”». Флора продолжила: «Теперь я понимаю, почему он так говорил: дочерью была ты, и ты родила мою мать, в которую влюбился мой отец, а она внесла путаницу в генеалогическое древо, родив меня. Ия с нетерпением жду встречи с двуличным никчемным узкоглазым китайским художником-мерзавцем, который тебя соблазнил». Затем я рассказала ей больше про Лу Шина, и только факты, например, как он забрал у меня ребенка и пропал на следующие двенадцать лет.
@
На другой день я получила следующее письмо:
@
Флора умеет всего парой фраз вывести человека из себя. Вчера мы полностью подготовились к встрече с Лу Шином. Можешь себе представить, в каком я была напряжении, ведь я не видела его двадцать семь лет. А тогда этот человек способен был раздеть меня одним взглядом. Прежде чем мы вышли за порог, Флора сказала, что у меня очень красивое платье, которое хорошо сочетается с цветом моих глаз. Я поблагодарила ее. Потом она сказала: «Оно ведь новое, правда?» Я не успела оправиться от смущения, как она продолжила: «В салоне красоты над твоей прической хорошо поработали. Если честно, со старой прической ты выглядела чудаковатой. А сейчас я готова поспорить, что никчемный художник пожалеет о том дне, когда он тебя бросил!» И она мне подмигнула. Можешь в это поверить?! Если честно, я действительно хотела выглядеть наилучшим образом, когда буду говорить Лу Шину: «Катись к черту!» Кстати, полезному выражению «катись к черту» меня научила Флора. Это вежливый способ сказать: «Проваливай, жалкий ублюдок».