Чёрное и Белое

- Что, прямо так и сразу?

- Чем раньше, тем лучше.

- А как же мама?

- Маме расскажи, непременно.

- Не хочу её беспокоить лишний раз, боюсь. Зачем ей столько расстройства?

- Что ж, если не хочешь мать тревожить – не тревожь, пережди это время в местах чудных, благостных. Там поймёшь, что есть благодать Божья. А если и не поймёшь сразу – так погоди, время будет и подумать, и с добрыми, честными людьми подружиться. Там работный дом – лучший в области. А маме скажем, что на работу там устроилась. Что недалеко от истины, голубушка.

- А рисовать-то там смогу? – робко спросила Анна.

- Как же, к мастерской тебя и приставим. Славные лики писать станешь, а не глумливые рожи, вот и очистятся рука и глаз.

- Ох, лики! Я когда-то любила портреты рисовать. Может, и там над ними поработаю. Ты только меня не бросай сразу, иначе сбегу, не выдержу одиночества! Боюсь, словно в тюрьму…

- Конечно, сестра, я с тобой побуду, помогу освоиться, и навещать стану. Только какая же тюрьма, какое же это одиночество, когда вокруг – сёстры во Христе, и Господь наш, Отец Всемогущий, лично с тобою беседовать станет? Поверяй ему тайны, поверяй ему душу – глядишь, отступит одиночество. И для ребёнка польза.

Криста лично сопроводила девушку до места, представила Наставнице, Матери Ефросинье. Оставалась с Анной полдня, чтобы ей так страшно не было, поводила по территории работного дома, вместе службу послушали, а к вечеру, когда увели её девушки к матери-настоятельнице на обстоятельную беседу, вернулась домой. «Нелегко ей будет», - рассуждала она сама с собой, трясясь в автобусе. – «Девушка живая, энергичная, ласковая, на свободе росла, рисовала, что хотела. И мечтать не боялась, и жизни не боялась. Цель имела. Дэниц перекорёжил её, извратил свободу. Теперь – снова перемены. Теперь - внутри. Совсем в другом нутре. И впрямь, впору одинокой и заброшенной себя почувствовать. Когда ещё привыкнет? Конечно, Мать Ефросинья слишком неволить не станет. Работу по душе и по силам найдёт. Пустоту и метания в душе молитвами заполнит. А ребёночка её будущего я благословлю – и взрастёт он не сорняком в междурядье, а… чем взрастёт-то, други золотые? Морковкой на грядке? Может, зря я её… туда? Да нет, не зря».

Криста сошла на остановку раньше и шла, не спеша, напрямик через луга, наслаждаясь прохладным, свежим днём, серебристо-седой травой в пояс, журчащими ручейками. Шла – и отдыхала, и любовалась Божьим миром, и красота развеивала тревоги: всё хорошо будет, всё будет замечательно!

- Дядя Криста, дядя Криста! – громко зашептал Борис, размахивая каким-то белым пакетом, едва только Криста взошла на порог дома Хоумлинков. – Вам известие!

- Что за известие? - Криста взяла конверт, повертела его, заглянула внутрь – там оказалась единственная записка: «Криста, лапушка, я обретаюсь в четырёх километрах, в развалинах за Ульзаном. Приглашаю на экскурсию. Завтра же с утречка. Только, чур, никому не слова. Твой Дэниц. Кстати, не прихватишь ли чипсов?»

- Ты его видел?

- Ага.

- Где?

- В Ульзане. Могу отвести.

- Не стоит, я сам как-нибудь.

- Да ладно, со мною быстрее, я вас напрямик проведу, тропинками, через овраги.

- Я сказал – нет! – отрезала Криста сухо, не обращая внимания на недовольство мальчика. Она сходила в ближайший в ларёк за сухариками и бутылочкой минералки: обойдётся сибарит без чипсов. Остаток дня провела в своей комнате, читая Библию, да не слишком-то и читалось, всё тревога грызла. Даже к обеду не спустилась, лишь к полночи тихонько сошла на кухню испить воды и пожевать хлебца с солью и холодной картошкой.

А ранним утром немедленно собралась и отправилась в Ульзан. Она бодро шагала по заброшенной просёлочной дороге, отходящей на северо-восток от Торбанка, наслаждаясь бодрящим воздухом и свободой. Обогнула вышку для мобильной связи. Затем дорога перешла в тропу и спустилась в овраг, поросший леском в полноте зелёной красы. Сразу стало сумрачно и сыро. Она огляделась, выбрала у дороги дуб пообъёмистее, и спряталась за него. Через пятнадцать минут крадущимся мягким шагом явился Борис. Он шагал, высоко поднимая коленки, словно бороздил реку, но когда Криста выступила из-за ствола ему поперёк, вздрогнул и споткнулся.

- Я же сказал тебе – не ходи со мной! – укоризненно покачала головой Криста.

- Вам можно, а мне нельзя, что ли? Это дискриминация! Это мой лес, я тут сто раз ходил!

- А на сто первый я прогуляюсь без тебя.

- Дэниц – мой друг, - упрямо сказал Борис. – Я всё равно к нему пойду. Я там вообще уже сто раз был, на развалинах, а вы ни разу.

- Ладно, - сдалась Криста. – Идём вместе. Показывай ближайшие тропинки!

Так они шли, болтая ни о чём, подкидывая носками туфель орешки и камушки. Борис рассказывал о своих мальчишеских заботах, о мечте иметь мотоцикл, о ребятах из класса и вредных капризных девчонках… Наконец они вышли из оврага и начали подниматься вверх по медлительному, пологому склону. Наверху тропа исчезла. Луговина была тут изрыта котлованами не природного происхождения, там и тут попадались проржавевшие металлические конструкции, вросшие в землю, безобразные строительные и бытовые свалки, зацементированные площадки, покрытые битым стеклом, и остатки каких-то кирпичных построек или каркасов от них, давно проросшие бурьяном: смотри в оба, не то напорешься! А затем впереди замаячил длинный холм не холм, домина не домина – некое наполовину занесённое землёй и поросшее кустарником строение, всё в мощных перекрытиях, походящее на бывший склад или ангар. Только чёрный раззявленный вход, будто пасть, которая собирается проглотить, вёл куда-то очень и очень далеко и глубоко.