Затмение

Я открыла глаза. Это утреннее солнце, пробивавшееся сквозь деревянные ставни, развеяло мой сон. Его послевкусие было настолько сильно, что я закрыла глаза в надежде вернуть хоть часть блаженного забытья. Но ничего не получалось. В комнате было слишком душно, Влад обнимал меня слишком крепко, и, даже кода я высвободилась из его объятий, уснуть мне так и не удалось. Я находилась в некотором замешательстве. Удивительно, насколько точно мое подсознание хранило образ Жана, его запах, вкус губ. Я бы ни за что не вспомнила такие детали, если бы не этот сон, в котором Жан был абсолютно реален. Я помнила, что у Жана темные глаза, но во сне я рассмотрела в них каждую прожилку, как если б он и правда стоял передо мной. Я не могла надивиться этим играм разума, но еще больше я сгорала от разочарования, что эти прекрасные мгновения были всего лишь сном! В следующую минуту я почувствовала непреодолимую злость. Да, именно злость и ненависть. К этому солнцу, которое так не вовремя заглянуло в мое окно, к спящему рядом мужу, из-за которого, собственно, и не может быть явью то, что мне приснилось, к этой стране, которая так далеко от места, где я была по-настоящему счастлива. Я чуть было не разрыдалась от осознания того, как иллюзорно то, что я сейчас называю счастьем. Ведь это был не просто сон – это был фрагмент моего прошлого. Я и правда была счастлива с Жаном, и у меня действительно земля уходила из-под ног от его поцелуев, но я так старательно пыталась похоронить все воспоминания о нем, что нарочно б не вспомнила это ощущение. И вдруг мое подсознание преподнесло мне такой сюрприз, который был приятным и неприятным одновременно. Но приятно мне было, наверное, всего минуту, пока я не открыла глаза, а сейчас мне было по-настоящему тошно. Я пыталась не смотреть на мужа и представить, что его нет рядом, при этом старательно прокручивая детали сна вновь и вновь. С каждой минутой получалось все хуже и хуже, а между тем проснулся Влад, обнял меня и нежно поцеловал в затылок. Я не выдержала, резко встала и, не говоря ни слова, направилась в ванную. Там я повела себя очень странно для самой себя: включила воду, села на пол, обхватив колени руками, и горько зарыдала. Так я сидела минут десять, потом усилием воли заставила себя успокоиться и встала под душ. Под струями прохладной воды мне стало немного легче. Я пыталась осознать всю нелепость моего поведения из-за обычного сна. По крайней мере, постаралась выкинуть его из головы хотя бы на время, чтобы Влад не заподозрил неладное.

Собравшись с мыслями, я вышла из ванной, натянуто улыбнулась мужу и сказала, что буду ждать его в столовой. За завтраком, как и по дороге в Рим, я не проронила ни слова. К моему облегчению, Влад и Павел растолковали мою отрешенность как нежелание покидать прекрасное побережье. Оба старательно пытались меня воодушевить обещаниями вернуться туда при первой возможности. Я лишь улыбалась и кивала.

Оставшиеся полтора дня в Риме прошли как в тумане. Мне все было не в радость. Это подзабытое ощущение всеобъемлющей тоски по Жану выбивало меня из колеи. Я пыталась подавить его изо всех сил, но уже в аэропорту Павел, который проводил последние сутки со мной большую часть времени, все же задал резонный вопрос:

– Марго, что случилось? Ты сама не своя. Я, очевидно, что-то упустил. Что-то не так с Владом? Или я чем обидел?

Почувствовав, как подступающие рыдания сковывают горло, я старательно завертела головой. Влад в это время отошел за газетами, а затем проследовал в курительную комнату. Мы с Боем были наедине, и мне вдруг ужасно захотелось поведать ему о нелепейшей причине моего подавленного состояния.

– Паша, нет. Вы все тут абсолютно ни при чем. Это мое личное. Что-то сидящее глубоко во мне вдруг дало о себе знать.

– Ты больна? – предположил Бой.

– Нет. Хотя в некотором смысле – может быть. Если б я чем-то заболела, Жданов вылечил бы меня без проблем. А тут он бессилен. Паша, я не знаю, что со мной, – это ужасно. – Я все еще сомневалась, открыться ему или нет. Возможно, с посадкой лайнера в Москве эта дурь из меня выветрится. А если нет? Если это будет мучить меня еще сильнее, а Паши уже не будет рядом и выговориться будет некому?

– Марго, мы друзья. Ты можешь рассказать мне обо всем, каким бы постыдным или безысходном тебе это ни казалось.

– Но вы и с мужем моим теперь друзья, – настороженно напомнила я.

– Да, мы стали добрыми приятелями, но не больше. Марго, не сомневайся, если не сейчас, то когда? Нельзя все держать в себе, – прочитал он мои мысли.

– Паш, я рассказывала тебе про Жана. Про то, какая у нас была любовь на базе, как Жданов все это обрубил и как позже я узнала о предательстве. Так вот, я, пожалуй, слукавила, когда сказала тебе, что все мои чувства к этому человеку в прошлом. Я сама пыталась поверить в это, и у меня почти получилось. Но на днях… Ты, наверное, будешь смеяться… – Я запнулась, но отступать было некуда, тем более Паша смотрел на меня серьезно и участливо. – В общем, на днях он приснился мне, и в таких красках, что я до сих пор не могу прийти в себя. Это, наверное, сложно понять…

– Нет, – перебил меня Павел. – Я прекрасно понимаю тебя. Призраки прошлого довольно часто будоражат наше спокойствие, являясь во сне. И, действительно, сон может быть настолько реалистичен, что заставляет нас поверить в то, что чувство к данному человеку еще живо. На самом же деле оно живет только в том маленьком отрезке нереального времени, именуемого нами сном. К настоящей же жизни это не имеет ни малейшего отношения. Ты не представляешь, сколько раз ты мне снилась, сколько я думал о тебе. О той тебе, двадцатилетней. А сейчас, увидев тебя, я понял, что ты другой человек. Не хуже, даже лучше. Но другой. Мне действительно стало легче жить, и не только потому, что я увидел тебя живой, здоровой и процветающей, но и еще по одной причине – я понял, что нет на свете того самого предмета моих воздыханий. Это не плохо и не хорошо. Это естественно. Но мне от этого легче. Если ты поняла, о чем я, то тебе станет ясно, как быть дальше. Если, конечно, это не пройдет само собой.