Затмение

Я выжидательно посмотрела на Жанну, понимая, что это не конец истории, и, как бы ни было больно слушать ее дальше, больнее, чем сейчас уже не будет. Она была белее мела, смотрела на меня затравленно и испуганно. Я поймала себя на том, что не испытываю, просто не могу испытывать ненависть к этой женщине. То ли потому, что слишком жалкой и несчастной она выглядела сейчас, то ли потому, что она когда-то была моей подругой Жанкой, которую я безмерно любила.

– Что было дальше? – спокойным, размеренным тоном произнесла я. – Вы вместе по сей день? Ты привела в школу ваших общих детей?

– Нет, – выдохнула Жанна как будто с облегчением, даже, как мне показалось, улыбнувшись краешком губ. – Нет, что ты! Мы прожили так несколько месяцев и стали ненавистны друг другу, как и сами себе. Долго это продолжаться не могло, нужно было что-то менять. На протяжении всего времени мы спасались разовыми заработками – я где-нибудь то посуду помою, то полы, он подрабатывал плотником, но на одном месте мы долго светиться не могли. Ну что это за жизнь? В итоге я набралась решимости и отправилась в деревню, где жила моя мать, туда же после суда переехала и моя девятилетняя дочь. Когда я заявилась к ним, дочери было уже пятнадцать – настоящая молодая женщина, даже жених у нее уже имелся. Парень деловой и пробивной, старше ее на десять лет. Юлька поведала ему мою историю, как есть, и он отправил меня прямиком в Москву, в новенькую купленную им «двушку». Они собирались пожениться, когда Юля достигнет совершеннолетия, и переехать туда. А на тот момент у него самого пока были незаконченные дела в поселке, а у Юли – учеба в местном ПТУ. Но планы на будущее у них были наполеоновские. Я не стала спорить и обосновалась в этой квартире. Зять уверял, что место это абсолютно безопасное, и даже через знакомых устроил меня посудомойкой на какой-то подпольной кухне. На следующий год дочь забеременела. Они поженились и переехали в Москву, не дожидаясь совершеннолетия. В семнадцать лет моя Юля стала мамой, подарив мне замечательного внука. Вот последние четыре года я только им и живу, и именно его я привела на музыкальные занятия сегодня. – Жанна сделала паузу. Пока она говорила о своей семье, лицо ее просветлело, а на щеках появился едва заметный румянец. Затем уголки губ снова поползли вниз. – Я долгое время ничего не знала о Жане и думала, что вряд ли узнаю. Даже собиралась вернуться в тот город, где оставила его, думала – вдруг он до сих пор там? Но как-то все руки не доходили. А через полтора года на адрес моей матери пришла новогодняя поздравительная открытка. От него. Обратный адрес был московский. Он писал, что женился и поселился у супруги в Москве. Как так сложилось в его жизни, я не знаю. Потом еще несколько раз мы обменивались весточками. Я поделилась с ним новостью о рождении внука, а спустя год он прислал известие о том, что у него появился сын. Это было давно. Уже года два мы никак не поддерживаем связь.

Похоже, Жанна закончила свое повествование. Я думала, больнее не будет, но от известия о женитьбе Жана и о прибавлении в его семействе мое сердце сжалось еще сильнее.

– У тебя же остался адрес? – услышала я свой собственный голос.

– Что?

– Московский адрес Жана, на который ты отправляла ему поздравительные открытки?..

– Да, я до сих пор помню его наизусть, – покорно отозвалась Жанка и закопошилась в своей сумке, извлекая из нее клочок бумаги и карандаш. Она быстрым движением руки коротко накарябала название улицы, номер дома, квартиры. Положила на приборную панель. – Я понимаю, тебе, возможно, стоит самой посмотреть ему в глаза последний раз и отпустить. Отпустить свою больную любовь. Он не достоин тебя, он оказался не тем человеком, которого ты видела в нем. Но в этом ты уже должна убедиться сама. – Она задумчиво посмотрела в окно и продолжила: – Ты знаешь, Рит, когда я увидела Жданова по телевизору, а потом еще узнала о существовании жены и двоих детей, мне как-то полегчало. Я подумала, что, возможно, не так уж и виновата перед тобой, что, вполне вероятно, Жан был прав – и ты действительно первая предала нас и променяла на Влада. Раньше я, конечно, не могла предположить такого, но, узнав о вашей семейной идиллии, засомневалась. Я даже почти убедила себя, что ты живешь своей счастливой жизнью, а о нас и думать забыла. Но сейчас я отчетливо поняла, что напрасно пыталась утешить себя. Тебе тоже было нелегко все эти годы. А сейчас… Одному Богу известно, каково тебе сейчас. Но я всегда говорила – горькая правда лучше сладкой лжи. Ты сильная и справишься с этим. Главное – твоя совесть чиста, а остальное обязательно наладится и образуется.

Тут мы одновременно посмотрели на часы, которые показывали ровно четыре – занятия закончились и наше время истекло. Я почувствовала, что должна что-то сказать, закрыть глаза на все только что услышанное и по старой дружбе как-то помочь этой загнанной в угол женщине. И я быстро заговорила:

– Жанна, почему ты до сих пор скрываешься? Ты знаешь, что всех бывших базистов полностью амнистировали и наделили немалыми привилегиями? Тебе нужно прийти в центр к Жданову. Я предварительно поговорю с ним, и тебе выдадут новые документы на старые имя и фамилию, скорее всего даже вернут право на медицинскую практику. Ты еще молода, многого сможешь достичь. Ведь сейчас ты живешь совсем не той жизнью, о которой мечтала. Мы с тобой очень похожи, мы не умеем довольствоваться малым…

– Довольно, – резко прервала меня Жанка. – Во-первых, мы с тобой совсем не похожи – чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь, и от осознания этого мне становится все более и более тошно от самой себя. Во-вторых, прошу тебя не заикаться Жданову обо мне. Я смотрю, ты научилась видеть в людях только хорошее, даже в таком человеке, как он. – Она немного замешкалась. – И как я. Но если тебе действительно так жаль меня, то не надо способствовать тому, чтобы Жданов съел меня с потрохами, стер с лица земли, ведь он всегда мечтал это сделать – ему осталось только узнать о моем местонахождении. Ну и, в-третьих, меня все устраивает. Я уж как-нибудь доживу свой век тихо и спокойно, без всяких привилегий и довольствуясь малым.