Запрет на безумие

Нелли взяла со стола книжку и собралась покинуть комнату, желая почитать в своем излюбленном месте — круглом диванчике, расположенном в холле второго этажа у лестницы. Однако, не дойдя до двери, остановилась, поскольку напротив, сложив на груди руки и облокотившись спиной о косяк, стоял он — стоял Александр, всем своим видом показывая, что торопиться ей не следует.

— Пора заканчивать, Нелли, – убежденно проговорил Александр. – Ты явно затянула. Он был короток и предельно серьезен.

Нели вздохнула — все же разговора ей не избежать, хотя после вчерашнего объяснять что-либо Александру у нее желания не было.

Нелли все еще злилась на него, однако за прошедшие сутки, как видел Александр, успела морально отойти от случившегося и почти его простить. Почти. Она понимала, почему он полез на Рагнара, и в глубине тщеславной женской души ей было приятно, что отреагировал он именно так, а не иначе. Однако понимание не оправдывало в ее глазах его поступка. Ее многочисленные просьбы контролировать себя и сдерживать свой бурный животный нрав оказались полностью проигнорированы, в результате чего праздник открытия был испорчен. Учитывая, насколько важен был для нее этот день, неудивительно, что она с ним не разговаривала.

Однако такое положение дел Александра не устраивало, и он намеревался донести эту мысль до нее как можно доходчивей.

Александр прошелся взглядом по всему ее телу, начиная от босых стройных ног, обтянутых джинсовой тканью, продолжая красивой грудью, четко обрисованной тканью блузки, и останавливаясь на притягательных глазах. Нелли отвела взгляд — ей стало неловко. В такие моменты ей до сих пор становилось неловко.

Александр стиснул челюсти — теперь он возжелал ее яростнее прежнего. Последние сутки он только и делал, что думал о ней. Он хотел с ней близости, хотел оказаться под властью ее женских подчиняющих ласк. Дьявол, он с ума сходил, она с ним даже не разговаривала. Да к черту беседы! И пусть бы себе не разговаривала! Только Нелли ринулась дальше в своем слепом необоснованном упрямстве и лишила его интима. Вот этого Александр не понимал, такого он вынести не мог.

Весь вчерашний вечер он пытался ее разговорить, все объяснить, сквозь крепко стиснутые зубы даже прощение попросил, чего раньше никогда не делал — в ответ получил молчание вперемешку с утвердительным мычанием, мол, только отстань. Он терпел. Давил в себе гнев и терпел. Однако, когда ночью она не позволила ему к себе прикоснуться, — впервые за время их совместной жизни, сказав, что устала, напряжена и хочет спать, — терпеть он больше не стал — Александр взорвался как атомная бомба. Он  высказал все, что думал, об ее идиотском, недостойном поведении. А поведение действительно было идиотским! Да подумаешь, подрались в баре! Только зрелищ в программу добавили, посетители довольны.

Нелли тараторила свое: «Нужно уметь себя контролировать! Нужно уметь себя контролировать!». Согласен, нужно. Но не всегда получается. Нелли знала, кто он есть. Поэтому ее причитания, что он мог трансформироваться у всех на глазах, безосновательны не были.

Таким образом, Александра лишили горячей страстной ночи, а также утра, дня и «полдника»…вплоть до этого момента. Вместо качественного секса с вожделенной любовницей он ограничился восставшим членом и рукой в ванной комнате. Было бы смешно, если бы не столь печально. Для него такое положение — страшнее пыток: лежать в одной пастели с любимой, желанной женщиной и не иметь возможности к ней прикоснуться; смотреть на нее, ласкать глазами, но вместо горящих желанием очей и кокетливой томной улыбки наблюдать одну лишь спину. А затем представлять: представлять, как обнимаешь, прижимаешься к теплому податливому телу своей широкой вздымающейся грудью, которая вздрагивает от малейшего ее касания; дотрагиваешься до мягкого живота, решительно притягиваешь ее к себе, к своему ноющему, изнывающему паху и опускаешься ниже — ниже дрожащей рукой к горячему, влажному лону, чтобы проникнуть в него пальцем. Двумя и глубже, и ощутить восхитительный момент, как она вздрагивает и сжимает твою руку в тисках своих нежных ног. А ты входишь, врываешься сзади и слышишь протяжный полустон-полувсхлип, смешанный с твоим грудным рычанием…

…а затем отворачиваешься, поднимаешься на ноги и в спешке покидаешь комнату, в поисках ванной подальше, понимая, что твое яркое, бурное воображение сыграло очередную злую шутку. И ты мог бы ее взять — ты имел на то право, ты просто должен был; она бы стерпела, не воспротивилась — она должна была так поступить, дать тебе то, в чем ты нуждался,… но ты не был насильником. Мать твою, ты не был чертовым насильником! А как хотел. Это любовь. Это та самая дрянная любовь, которая не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть, не побоявшись навредить своей мучительнице. Дьявол, как же он ее любил! И как хотел подмять под себя! Ему хотелось с ней секса — дикого, бурного, необузданного. Плебейского! Хотелось грубо раздвинуть ей ноги и проникнуть в страстью томимое лоно. Пусть он невежественен, пускай примитивен в своих желаниях, однако он честен. Честен с собой и с ней. Он не прикасался к ней всего лишь день, но изнывал от желания, как зек: зек, что годами не знал тела женщин.

А потому его суточному целибату сегодня настанет конец. Не хочет, так захочет.

— Снова играем в молчанку? – с трудом себя сдерживая, спросил Александр. – Вчера я был удостоен хотя бы односложного мычания.