Страница 78 из 117
- Ему нет до меня никакого дела. Почему я должна переживать?
Ян медленно, довольно улыбнулся.
- Ты меня не обманешь. Последний раз приказываю – пей. До дна.
«Как ярко, как горячо, - думал он, наблюдая, как Аори неловко, мелкими глотками, пьет вино. – Чистая ненависть, замешанная на любви. Этого не было до меня, и я сделаю все, чтобы она остывала помедленнее. Как же это заводит. Не спеши, Ян, не спеши.»
Он осторожно коснулся ее особенностью, притупляя гнев, успокаивая, запутывая.
- Умница. Хорошая девочка.
Прихватив бутылку, Ян встал, добрался до дивана и развалился на нем, широко расставив ноги.
- А теперь – иди ко мне.
Аори остановилась в шаге, глядя исподлобья и едва заметно покачиваясь.
- Ты любишь сказки?
- Нет.
- Жаль. В них злодеи заточают красавиц в башни, лишают любой связи с миром. Лишь изредка заходят к когда-то неприступным, гордым девам.
Ян отхлебнул из горлышка, поставил бутылку на пол.
- День проходит за днем, неделя – за неделей, - задумчиво проговорил он, расстегнул пуговицы на манжетах и принялся медленно подворачивать рукава. - Одиночество разъедает душу, делает жизнь невыносимой. Враг, мучитель и изверг становится единственным, что может изменить течение бесконечных серых часов. Его прихода ждут поначалу, как возможности убежать. Потом - как величайшей радости. Возникает извращенная любовь, болезненный синдром, от которого почти невозможно избавиться.
Криво усмехнувшись, он чуть подался вперед.
- Самое главное - не забывать, кто на самом деле хозяин, и не возвращать свободы.
Ян подсек стройные ноги, и Аори, невольно вскрикнув, рухнула прямо на него.
Вино затуманило сознание, притупило рвущую грудь боль. Ненамного и ненадолго. Приходилось глотать стоны, давить в себе крики, лишь бы не доставить ему еще и этого удовольствия. Будто это могло что-то изменить.
Забываясь, Аори пыталась вырваться, вспомнить и применить хоть один из приемов, чему учил Зин. Но тело ослабло от времени и голода, не хотело слушаться, и все, чем оканчивались эти жалкие попытки, - довольный смех Яна. Он без труда удерживал тонкие запястья в одной ладони.
Всего один раз ей удалось пнуть его достаточно сильно, так, что глаза превратились в две щели, полные темной ярости. От пощечины голова мотнулась вбок, в ушах зазвенело так, что Аори едва различила ставший хриплым голос.
- Как же пьянят чувства того, кто оказался на грани, потерялся в отчаянии… Особенно, если ты сам создаёшь эту грань, держишь жизнь в своих руках.
Она почувствовала его пальцы на шее и не сдержала вздох облегчения. Неужели конец?
- Нет-нет. Не так просто! - ухмыльнулся Ян.
В рот снова полилось вино, и разум окончательно отстранился, потух вместе с погашенными графом лампами. Единственное бра тускло светилось над головой, не разгоняя тьмы, и Аори бездумно прикипела к нему взглядом.
Ян толкнул ее. Грубо, так, что дернулась голова и затылок ударился о подлокотник. Он тут же навалился сверху, жадно и поспешно, словно голодный пес, тычась влажным ртом в ее грудь и живот. Руки графа прижали ее собственные к бокам, не давая вырываться, и толстые пальцы постоянно дергались, стискивали кожу, сжимались и разжимались, накачивая Яна ее болью.
Ночь тянулась, темная и бесконечная. Все, что ее составляло, выжигало саму суть Аори, заставляло забыть, кто она, где и зачем вообще существует.
Густой воздух, насыщенный чужими запахами. Горячечное тепло. Ритмичные движения, тихий шорох тканей, касающихся кожи. Каждое такое прикосновение – будто наждачной бумагой.
Концентрированная ненависть, по капле собирающаяся в душе.
Аори погружалась в темную, отдающую болотной сыростью глубину чужого удовольствия. Своя память, свои ощущения терялись, изменяли ей. Она на мгновения оказывалась в совершенно других руках, чувствовала другого человека, забывалась в неожиданном счастье, а потом будто падала на мокрый, искрошившийся лед, когда Ян, насытившись, обрывал наваждение.
Ему нравилась эта игра, нравилось поднимать Аори на качелях чувств. Вверх и вниз, от недоверчивой радости к ошеломляющему отчаянию. От секунд, когда она тянулась навстречу, всем существом, каждым движением и вдохом, и до самого осознания, когда глухое рыдание невозможно удержать даже запредельным усилием воли.
Ян не спешил, сдерживал себя. Разве физическое удовольствие – главное? Тело невозможно искривить, извратить и вывернуть наизнанку. Но можно проделать это с сознанием и черпать эйфорию горстями, пить глоток за глотком из неиссякающего источника.
Его нервы напрягались до предела, вслед за ее отчаянием он достигал пика наслаждения, срывался, будто в горный обвал, недолго отдыхал – и снова касался ее кожи, снова впивался крючьями особенности, дергал и дирижировал, получал то, что хотел, и еще многое – сверху, от нее самой, не умеющей сдаваться и покоряться.