Страница 8 из 35
— Хочешь сказать, что ничего не заработала за ночь?! — Ванчай разъярён. Его пылающее лицо перекошено гневом. Губы натянуты струной. Ванчай злится. Ванчай похож на огромную хищную птицу. Опасную птицу, готовую растерзать меня на куски огромными когтистыми лапами. Я боюсь Ванчая. Он замахивается и бьёт меня по лицу. Звонкая пощёчина. Ещё… Ещё… Ещё… Ещё… У меня звенит в ушах от хлёстких ударов. Щёки горят.
— Ты мне врёшь, сучка! — кричит он. Хватает меня. Накручивает волосы на руку и притягивает к себе. — Где деньги, я тебя спрашиваю?! — зловеще шипит он, брызгая слюной. В глазах ярость и презрение. Брови изогнуты луками. Мышцы шеи напряжены до предела. Глубокие носогубные складки уродуют красивое лицо.
— Отвечай, сучка! — больно дёргает меня за волосы. Я сжимаюсь и что-то лепечу в своё оправдание.
— Не ври мне, дрянь! — голос звенит в хрустале маленького бра над кроватью.
Швыряет меня на пол и бьёт ногами. Мощный удар прилетает в пах, отчего меня скручивает.
— Мразь! — орёт он. — Или ты считаешь, что если я тебя трахаю, то можешь врать мне?! Грязная шлюха!
Засаживает ногой так, что из глаз сыплются искры. Я тихо скулю. Слёзы текут по лицу, перемешиваясь со слюной и косметикой.
— Как ты ничего не заработала?! Ленивая жаба! — Ванчай начинает верить моему жалкому блеянию, но побои не перестают сыпаться. Тело ломит. От боли инстинктивно сворачиваюсь в клубок. Ванчай продолжает бить, оскорбляя и требуя денег.
Наверное, у меня синдром жертвы. Я чувствую себя виноватой в том, что Ванчай избивает меня. Я виновата.
После разговора с Пхичетом, я никак не могу прийти в себя. Я напугана. Вместо того, чтобы завлекать клиентов, я пью одну стопку за другой, сидя у стойки бара и погрузившись в горькие раздумья. Я одна на этом проклятом свете. Никто не станет меня защищать — ни Ванчай, ни Пхичет, ни чёртова тайская полиция. Кому нужна жизнь жалкой шлюхи? Кому? Меня используют и выбросят, предварительно выпотрошив, как это сделали с Кити. Кити. Я никак не могу поверить — неужели девушка, которую я знала, превратилась в то, что я видела на фотографиях в кабинете Пхичета? Меня трясёт. Я никак не могу согреться. Руки и ноги ледяные. Мне холодно от страха и одиночества. Мне холодно от того, что я не вижу своего будущего. Впереди только темнота. Глухая чёрная тьма. Ненасытная бездна. Она подобралась совсем близко ко мне. Я чувствую её смрадный запах. Запах ада. Запах серы. Я чувствую на своих плечах её ледяные костлявые руки. Она зовет меня, она тянет меня за собой. Она хочет, чтобы я пошла с ней. Она дышит мне в затылок. Моя смерть. Она совсем рядом. Стоит за моей спиной. Я боюсь обернуться. Я боюсь увидеть её лицо. Мне страшно. Страшно.
***
Таиланд. Бангкок. Наши дни.
— Госпожа Олимпия, — открываю глаза. Надо мной склонился мой пластический хирург. Кажется, доктор Кхан. Да, точно, доктор Кхан. — Как Вы себя чувствуете?
Улыбается. Широкой добродушной улыбкой. Зубы ровные, красивые. Ещё бы! Пластический хирург должен выглядеть хорошо.
Слабо улыбаюсь в ответ и говорю, что неплохо. Попытки устроиться удобнее вызывают острую боль. Я морщусь.
— Я должен Вас осмотреть, — Кхан продолжает улыбаться, — и замерить получившуюся глубину влагалища.
Доктор Кхан просит согнуть в коленях и раздвинуть ноги. Его простую просьбу выполняю с трудом. Мне больно. Он осматривает меня. Вытаскивает валик, пропитанный кровью. Неприятно, но в конце процедуры чувствую облегчение. Говорит с медсестрой. Я не слушаю их. Нахожусь в каком-то странном пограничном состоянии между сном и бодрствованием. Я знаю, что Мэу мертва. Я сердцем чувствую это. Мэу. Моя красавица Мэу. Я никогда не смогу прийти на ее могилу и попросить прощения, потому что у неё нет могилы. У таких, как Мэу, не бывает могил. До сих пор мне сложно поверить в случившееся. Зачем, Мэу? Зачем? Почему все сложилось именно так? Мэу мертва. Её больше нет. И причина её смерти — я. Я причина всех смертей. Я. Гену убили Вовчик и Сарыбек. Но причина его смерти — я. На моих руках его кровь, на моих руках кровь Мэу.
***
Россия. Тверь. Начало 2000-х.
— Кирилл, что ты сделал?! — Лена верещит так, что мне приходится убрать телефонную трубку от уха на приличное расстояние. — Он хотел убить меня! Что ты сделал, Кирилл?! Ты что, не понимаешь, что подставил меня!.. Что ты сделал?! Придурок!.. Отвечай! Что?!.. Что ты молчишь?! Что ты сделал?! Отвечай! Урод! Что?! Ненавижу! Я не…
Я бросаю трубку, не желая больше слушать визга сестры. Ясно одно: Вовчику известно, что я ходила в милицию. Я написала заявление. Вовчик убил мою маму. Он отравил ее. Он не имеет права продавать квартиру, в которой прописаны мы с Леной. Были прописаны. Почему-то в справке из паспортного стола мы уже там не значимся. Словно мы там никогда и не жили. Я не могла сидеть сложа руки, надо было что-то делать. Вовчик тупой. Он до сих пор не догадался обратиться в органы опеки, и у меня есть время. Время, чтобы найти постоянную работу. У меня есть время, но меня пока преследуют неудачи. Никто не хочет брать меня на постоянную работу. Даже грузчиком. Даже дворником. Мне нигде нет места. Нигде. Почему?
Слышу, как в дверь барабанят. Вздрагиваю от неожиданности. Гена спешит к двери. Глупый, наивный Гена. Люди с хорошими намерениями не станут барабанить поздним вечером в дверь.
— Открывай, сука! — голос Вовчика. Вжимаю голову в плечи.
— Не подходи к двери, — шепчу Гене. — Не открывай ему. Он убьёт меня.
С мольбой смотрю Гене в глаза. Гена глядит пристально, но не понимает.
— Иди в комнату. Иди же! — оттаскиваю Гену от двери. Чувствую, как внутри все холодеет от страха.
— Открой по-хорошему! — Вовчик угрожает. — Открывай, сучара! Тварь! Тварь! Гнида!
Похоже, Вовчик со всей дури пинает дверь. Дверь из тонкой фанеры, обитая дерматином, ходит ходуном. Еще немного, и она влетит в квартиру. И тогда мне не спрятаться. Мне не спрятаться. Что делать? Я не думала, что так всё получится. Откуда Вовчик узнал, что я была в милиции? Его не арестовали? Но почему? Что происходит? Он не оставит меня в покое. Теперь-то уж точно. Мне не будет жизни. Он не даст. Я понимаю, что это конец. Это конец. Он прибьёт меня. Сегодня или завтра. Дура. Дура. Какая я дура. На что я надеялась? Что его посадят в тюрьму? Что кто-то заступится за меня? Я одна на целом свете. Одна. Меня некому защитить. Мне страшно.
Вовчик орёт и пытается высадить дверь. Соседи притихли и молча наблюдают через дверные глазки. Никто не сунется. Никто не встанет на мою защиту. Никто. Я одна. Совершенно одна.
Доносится звон разбитого стекла. Я вбегаю в комнату. Гена вжался в угол и закрыл голову руками. Окно разбито. В него бросили горящую бутылку. Штора моментально вспыхивает. Я срываю её и бросаю на пол. Топчу, топчу, топчу. Восхитительно рыжие язычки пламени пляшут у моих ног, стараясь ужалить лепестками-ножами мои щиколотки, облизать мои колени, изжарить мои ступни, превратив из бежевых в угольно-черные. Пока я борюсь с огнем, Гена незаметно выскальзывает из комнаты. Замки входной двери щёлкают.
— Где эта сука?! — Вовчик врывается в квартиру. Бросаю тлеющую ткань. На кресле моя куртка. Быстро натягиваю куртку на себя и вскакиваю на подоконник.
— Куда, пидор?! — обезумевший Вовчик кидается ко мне. — Стоять, гнида!
Выскальзываю наружу. Ступаю на отлив. Босые ноги скользят по крашеному металлу. Вовчик высовывается в окно, пытаясь зацепить меня. Вытягиваю руку и хватаюсь за соседский балкон.
— Держи! Уходит! — откуда-то снизу слышу голос Сарыбека. Наверняка это он запустил бутылкой в окно. Меня трясёт. Спускаться не имеет смысла. Сарыбек поджидает внизу. Лезу вверх, хватаясь дрожащими пальцами за балконные конструкции. Подтягиваюсь, преодолеваю этаж, ещё один. Мысленно благодарю бога, что над балконом последнего этажа — козырёк. Забираюсь на него. Тянусь, цепляюсь за край крыши. Я не думаю о том, смогу ли я забраться на крышу. Я вообще не думаю ни о чём. Я хочу только одного — чтобы меня не поймали. Руки трясутся, соскальзывают. На какой-то момент повисаю на руках. Подо мной пятнадцать метров пустоты. Но меня это не пугает. Я понимаю, что могу сорваться. Но это всего лишь констатация факта: я могу сорваться вниз. Страха нет. Смерти не существует. И я подтягиваюсь на руках. Из последних сил подтягиваюсь на руках. Забираюсь на крышу.
— Он на крыше! — орёт Сарыбек. — На крыше! Вован! На крыше! Там!
Крыша покатая. Покрытая шершавыми листами шифера с острыми краями. Края режут ступни и руки. Я не чувствую ни рук, ни ног. Они закоченели, и я их не чувствую. Пробираюсь к чердачному окну. Соскальзываю. Ноги скользят. До земли пятнадцать метров. Я почти на самом краю. Собираюсь с силами. Хватаюсь за ребристую поверхность шифера. Ползу в сторону окна. Что я буду делать на чердаке, не знаю. Скорее всего, он закрыт на замок. Но другого выхода у меня нет.
Я на маленьком чердаке. Люк закрыт снаружи на висячий замок, как я думала. Я дрожу. Слышу голоса там, внизу. Пытаются открыть замок. Молюсь, чтобы у них ничего не получилось. Через час голоса стихают. У них ничего не вышло, но они не оставят меня в покое. Я знаю наверняка. Знаю так же, как и то, что скоро наступит рассвет. Взойдёт солнце, возможно, последнего дня моей жизни. Что мне делать? Вернуть всё в исходную точку не получится. Если бы я знала, если бы только знала. Сижу на грязном чердаке босая, поджав под себя колени и закрыв лицо руками. Я не вижу своего будущего. Вокруг меня темнота. Темно. Как же темно. Темно и холодно. Хорошо, что успела накинуть куртку. Куртка! В ней должны быть деньги и паспорт. Шарю в карманах. Так и есть. Паспорт. Но денег совсем мало. Что делать? Единственное, что приходит в голову — уехать из города. Куда я уеду со ста рублями в кармане? В моём положении глупо рассуждать о деньгах. Мне бы спасти свою жизнь. Уехать из города — мой единственный шанс. Я босая, в домашней одежде. У меня сто рублей в кармане. Что ждёт меня завтра? Мне становится жаль себя. Я тихо плачу. У меня нет выхода. Нет. Скоро наступит рассвет, и Вовчик достанет меня. Если я останусь в городе, он меня рано или поздно достанет. Найдёт и прибьёт. Вовчик отравил мою мать. Он с лёгкостью разделается и со мной.
Решаю спуститься с крыши, пока не рассвело. Выползаю из своего укрытия. Во дворе тихо и темно. Никого. Ползу по крыше к пожарной лестнице. Рискуя сорваться вниз, свешиваю ноги. Нащупываю ступнями лестницу. Аккуратно спускаюсь. Внизу асфальт — смесь гудрона, песка и крупной гальки. Руки соскальзывают. На миг сердце замирает. В последний момент хватаюсь за острый металлический край. Спускаюсь. Лестница заканчивается на уровне перекрытия между первым и вторым этажом. Прыгаю. Больно ударяюсь ногами об асфальт. Кажется, поблизости никого. Возвращаться домой нельзя. Там могут быть Вовчик с Сарыбеком. Бегу в сторону дороги. В окнах нашей квартиры темно. Думаю о Гене. Бедный Гена, как он будет без меня?
Добираюсь до вокзала и сажусь на первую электричку до Москвы. Билет не покупаю. У меня слишком мало денег, чтобы тратить их на билет. Забиваюсь в самый укромный уголок вагона. Электричка трогается с места. Не замечаю, как проваливаюсь в сон.