Страница 131 из 237
Да, он смел как бог.
Я бы сам так не смог -
Целый день ходить, как в кино.
Не твоя вина,
Что ты хочешь вина,
И что он имеет вино.
Но когда твои губы сухи поутру,
Чем ты смоешь с них пепел побед?
И когда все дороги замкнутся в кольцо,
Как ты выйдешь на правильный след?
Есть одна любовь - та, что здесь и сейчас,
Есть другая - та, что всегда.
Есть вода, которую пьют, чтобы жить,
И есть живая вода.
Группа "Наутилус Помпилиус"
"Живая вода"
ЧАСТЬ 5. ТО ЛИ БЫЛО, ТО ЛИ НЕ БЫЛО.
- Он погиб как настоящий герой! - сквозь слезы подытожила Лерка, теснее прижавшись к обнимающему ее некроманту.
- Да, как герой, - подтвердил я.
Увы. Хоть я и герой, и маг, и императором был, а миры спасать - да по десятку за день, но проклятые гены никуда не уберешь. Мои биологические предки, homo sapiens, от которых мы, иншие, произошли, кроме всего прочего передали мне много чего нежелательного. И среди прочего неумение устоять перед женскими слезами. Я бы, может быть, и рассказал бы всю правду, да вот только когда красивая девушка плачет - приходится вместо горькой истины придумывать приторную романтическую сказку.
Собственно говоря, в данном случае я не сильно соврал. "Он", который "погиб, как настоящий герой" - это Бил, приемный отец Валерии и родной дядя Федора. О том, что старик погиб отнюдь не как герой, а весьма тупо, бросившись на заведомо превосходящие силы крыланов, что смертью своей он ровным счетом ничего не добился, и погиб совершенно зря, я говорить не стал. Вместо этого поведал короткую, но романтическую сказку, где, среди прочего, рассказывалось о "последнем подвиге легендарного Била", который жизнью своей заплатил за наше спасение и который, пусть и столь высокой ценой, уничтожил последних двух крыланов.
Хоть Леркины слезы это и не остановило, гибель близкого человека - всегда тяжелая утрата. Но зато хоть теперь можно было смело сказать, что даже на смертном одре великий воин и авантюрист Бил проявил себя героем, спас дорогих ему людей и остался до конца верен своим идеалам! Я не знаю, так, или как-то по-другому, оценили мой рассказ Федя и Лера, но и на его, и на ее лице помимо горечи от утраты читалась и гордость за дядю и отца. Всегда приятнее думать, что близкий человек погиб, совершая Подвиг во имя Отечества, чем знать, что был зарезан в пьяной трактирной драке своим собутыльником. Результат один, но сам процесс перехода из мира живых в мир мертвых в первом случае вызывает гордость и восхищение, во втором - нечто значительно менее приятное.
Ладно, оставим их пока в покое. Все заняты своими делами - Лера плачет, Бесс ее утешает, Федя, только что узнавший не только о гибели дяди, но и о предательстве друга, переживает молча. Зыкруд Алвит, с дубиной титана в одной руке и подаренной мною бейсбольной битой в другой, играет головами крыланов в только что изобретенную им игру, смесь лапты, крикета и боулинга. Хорошо ему - зыкруды вообще слабо воспринимают опасность, а конкретно этот индивид вообще вбил себе в голову, что пока "любимый Михаил", то есть я, рядом - то ему ровным счетом ничего не грозит. Вот и наслаждается жизнью. И не мучают его мысли, что только что лишь чудом мы все спаслись от верной гибели, что убегая от посланцев Ада и Черноречья через древний портал в гробнице титанов попали в прошлое. "Любимый Михаил" подарил новую игрушку, тепло, светло, мухи не кусают, тишь, да гладь, да божья благодать - так чего, спрашивается, переживать? Факт гибели Била до Алвита дошел, но волноваться по такому поводу он не собирался. Ну да, был такой, Бил. Жил, потом умер. Ну и что? "Алвит жив, Михаил жив" - а значит ровным счетом ничего плохого в этом мире не произошло.
Беспечности зыкрудов могли бы позавидовать не только люди, но и многие литературные персонажи - ни жизнерадостные хоббиты, ни беззаботные кендеры не могли сравняться в своем оптимизме с этими лесными дикарями. Заросший, высокий, худощавый, с нечесаной иссиня-черной бородой, сквозь которую блестели сорок белоснежных острейших клыков, которым любая акула позавидует, в бальном платье Валерии и с двумя дубинами в перепончатых руках Алвит представлял собой незабываемое зрелище. Хищный лесной житель, способный в зимнем лесу найти клубнику и не брезгующий человечиной, он был для меня эталоном оптимизма. Одного взгляда на Алвита хватало, чтоб уверится - пока жив последний зыкруд, в мире не все так плохо.
А оптимизм мне сейчас был жизненно необходим. Еще бы. Узнать, что последние пол года жизни ты был лишь марионеткой в чужих руках, отыгрывая по нотам написанную кем-то партитуру, что вся пресловутая свобода воли оказалась лишь фикцией, а воли у тебя не больше, чем у пешки на шахматной доске - для меня это было большим моральным потрясением. Заставить себя после всего этого опять трепыхаться, опять бороться, попытаться вновь сорваться с нитей, убежав от всесильного кукловода, было тяжело. Так сказать, психологический кризис.
Настоящий герой, тугодум в набедренной повязке, у которого за спиной висит верный двуручный меч, глянул бы на моем месте на свою "команду", и ради них пошел бы бороться за правое дело. Увы, я - не герой, для меня мир во всем мире - лишь один из лозунгов развитого социализма, а свобода, равенство и братство - три лозунга французской буржуазной революции. Так сказать, "ИgalitИ, fraternitИ". И ручного психоаналитика под рукой тоже нет, как и талмудов по психоанализу. Так что придумывать для себя дальнейшую мотивацию приходилось на месте в полевых условиях.