Страница 3 из 56
Мы оба были на грани полного изнеможения, но зато победили. Туман нависал над нами, словно тяжелые складки мрачного занавеса, скрывая от нас лежащее у наших ног тело несчастной жертвы, мертвой или — судя по недавним пронзительным воплям — серьезно раненой.
Дон освободился из моих пальцев и принялся обнюхивать лежащего на земле, слегка поскуливая. Вдруг показавшийся мне знакомым голос произнес в темноте:
— Благодарю, сэр, — хоть я и не могу вас видеть — за своевременную помощь. Ваша собака, кажется, нашла моего слугу. Боюсь, он ранен, и вся вина за это лежит на мне. Быть может…
Голос принадлежал хромому юноше, тому, что поймал ленту Тауни. Вне всякого сомнения, коренастый бандит оценил — как до него это сделал я — утонченность и благородство поведения хромого калеки и, когда толпа рассеялась, последовал за ним в надежде поживиться. К этому времени я уже опустился на землю возле слуги, положив голову старика себе на колени, пока Дон усердно вылизывал его лицо. До моего слуха донеслось постукивание костыля и палки, и я понял, что к нам приблизился давешний горбун. Старик слуга застонал, приходя в сознание, и торопливо попытался с моей помощью подняться на ноги:
— Мастер Фрэнк?
— Здесь я, Хадсон. Все в порядке благодаря вмешательству нашего друга и его собаки. А как ты? Ранен?
— Ничего серьезного; все заживет в два счета. Кажется, голова немного треснула, когда я упал на булыжник. Но что скажет сэр Ричард?
— А вот это, — сухо произнес юноша, — мы узнаем тем раньше, чем скорее увидимся с ним. Пошли отсюда! Здесь где-то была арка. Попадись мне этот щенок-провожатый, который бросил нас здесь и убежал со своим факелом, и я прикажу его выпороть так, что ему понадобится новая шкура!
Высокомерная жестокость в тоне хромого калеки свидетельствовала о властном и самолюбивом характере, присущем людям избалованным и испорченным чересчур мягким воспитанием. Разумеется, я был весьма далек от того, чтобы осуждать его. Все вокруг снова поплыло, вращаясь в медленной карусели, и я с трудом преодолевал одурманивающую слабость, сквозь которую до меня едва доходили краткие объяснения Хадсона:
— Мой молодой хозяин распорядился, чтобы я сопровождал его на казнь. А тут опустился такой туман, что стало невозможно отыскать дорогу, когда пришла пора возвращаться домой. В конце концов какой-то мальчишка-фонарщик взялся проводить нас через Лондонский мост. Скорее всего, он был в сговоре с тем разбойником, который на нас напал!
— Он стоял слева от меня, — пробормотал я, немного придя в себя. — Это тот самый, кому Тауни бросил кольцо…
— А-а, значит, вы — тот джентльмен, который поднял мою палку?
Тон юноши совершенно изменился. Я догадался, что он, очевидно, наблюдал за мной во время казни и оценил как мое умение достойно держать себя, так и — увы! — мое весьма жалкое состояние.
— Меня зовут Фрэнк Мадден, сэр. Не будете ли вы столь любезны проводить нас до дома, чтобы мой дядя, сэр Ричард Третеридж, мог по достоинству вас отблагодарить.
Мне почудился в характере и смысле его фразы некий намек на благотворительность, и, хотя — видит Бог! — я в ней отчаянно нуждался, однако чувство гордости — какой бы она ни была — ложной или здоровой, но которая являлась столь же неотъемлемой частью меня, как если бы это было родимое пятно на щеке, — заставило меня отказаться. Поэтому я довольно холодно ответил, что не нуждаюсь ни в чьей благодарности.
— Неужели вы оставите нас на произвол судьбы в таком тумане? На нас ведь могут снова напасть, прежде чем мы придем домой. Я не очень силен, как видите, а слуга ранен. Не согласились бы вы сопровождать нас с вашей собакой? Я готов по достоинству оценить услугу, как полагается между джентльменами.
Вежливость юноши обезоружила и пристыдила меня, и я согласился, отрекомендовавшись сам и представив собаку.
— Что ж, Джастин Пенрит, если нам удастся добраться до моста, может, мы сумеем найти носилки или экипаж. Ваш верный Дон подоспел вовремя, чтобы сберечь мой кошелек. Сэр Ричард будет тем более рад познакомиться с вами, поскольку вы уроженец Девона — или Корнуолла, вы сказали?
— Девона, — ответил я, хотя про себя подумал, что сэр Ричард может принять меня далеко не с такой сердечностью, как это себе представлял юноша.
Тем не менее я слышал о сэре Третеридже как о довольно влиятельном человеке с незапятнанной репутацией. Как знать, может быть, он предложит мне какую-нибудь работу, принять которую при существующих обстоятельствах не было бы для меня оскорбительным. По правде сказать, в последнее время нить моей жизни — из тех, что богини судьбы прядут для каждого человека, — стала уж слишком тонкой, и я не прочь бы найти веревочку подлиннее и попрочнее. Особенно теперь, когда мне предстояло заботиться не только о себе, но и о Доне.
Дон как раз и толкал меня носом, держа что-то в зубах. Оказывается, он нашел факел, брошенный мальчишкой-фонарщиком, — плотный цилиндр из просмоленной бумаги, туго свернутый в виде толстой палки. Хадсон достал кремень, огниво и трутницу, где находились тонкие щепки с серой на концах, и вскоре наш факел запылал ярким пламенем, треща и рассыпая искры в тумане. Я взялся нести его, хотя и отдавал себе отчет в том, что он самым бесстыдным образом обнаруживает убожество моего наряда. Но я был полон решимости положить конец приключениям и с достоинством принять то, что судьба уготовила мне в конце нашего пути.
Глава вторая. Я ПОЛУЧАЮ ПОЧЕТНУЮ ДОЛЖНОСТЬ
… Летит судьба-копейка
по жизни напролом
и падает, злодейка,
то решкой, то орлом?
Итак, я снова был самостоятельным человеком, а Дон — уважающей себя собакой.
Я сидел, уютно вытянув ноги под столом, за которым мы отдали должное мясному пирогу, запив его белым сухим вином. Дон свернулся калачиком у камина, уставясь на пляшущие языки веселого пламени, отражающиеся в полированной поверхности темных дубовых панелей. Мне даже удалось на время позабыть о своем нищенском наряде, поскольку в комнате царил полумрак.
Молодой Мадден сидел, пряча в глубоком мягком кресле уродливые изъяны фигуры. Впрочем, он оказался вовсе не так хром, как мне показалось сначала, и при помощи трости из черного дерева передвигался достаточно проворно, если видел в том необходимость.
Сэр Ричард Третеридж сидел рядом со мной, попыхивая длинной трубкой, чисто выбритый, добродушный и пышущий здоровьем, в напудренном парике и безукоризненно одетый, как того требовали его положение и ранг. Упоминание моего имени он встретил с некоторой сдержанностью, и хотя она ни в коей мере не повлияла на выражение его благодарности и на искреннее желание быть мне полезным, но все еще чувствовалась в том, как он хмурил брови.
— Джастин Пенрит — из Плимута, насколько я понимаю? — спросил он, едва слуга Хадсон после изрядной нахлобучки покинул зал, где мы сидели за столом. Старика от немедленного увольнения спасло лишь заступничество юного Маддена, чей авторитет в доме, казалось, не уступал временами авторитету сэра Ричарда.
— Он самый, — пришлось ответить.
Я отлично знал, о чем думает сэр Ричард. Отец мой, сперва потеряв состояние на рискованной афере в Южных морях, впоследствии впутался в заговор шотландских якобитов. Он избежал судьбы Дервентуотера и Кенмура, погибнув от пули еще до выступления графа Аргайля3. Его смерть и утрата всего нашего состояния послужили причиной того, что моя матушка вскоре последовала за ним.
От семейства Пенритов не осталось ничего, кроме большого и холодного каменного дома на краю пустынного обрывистого склона и меня, единственного их наследника, лишенного поддержки, состояния и привилегий, жалкого студента Оксфорда, без кошелька, без шпаги и без покровителя — словом, без трех китов, на которых только и могло покоиться благосостояние обедневшего рода в царствование Его Милосердного Величества короля Иакова.
3
Дервентуотер, Кенмур, Аргайль — шотландские и северо-английские аристократы, в июне 1965 года поднявшие восстание в поддержку Джеймса Монмута, сына короля Карла Второго Стюарта, и называвшего себя Иаковом Вторым. Впоследствии казнены королем Иаковом Вторым, братом Карла Второго. Похоже, здесь спутаны события конца XVII и начала XVIII веков. Движения якобитов в XVII веке еще не было. Претендентом именовали сына Иакова Второго, называвшегося Иаковом Третьим и жившего во Франции.