Страница 21 из 27
Курляндский, Александр Ефимович, кинодраматург. Один из создателей самого известного отечественного мультипликационного сериала «Ну, погоди!»
Кстати, так и не узнал чьего авторства эпиграммы неизвестного, вывешившего их в подъездах. Записал парочку:
С. П. Бабаевскому (Тому, что В романе «Кавалер Золотой Звезды» (книги 1–2, (1947–1948); и в его продолжении – романе «Свет над землёй» (кн. 1; (1949); и (кн.2; (1950); изобразил восстановление разрушенного войной колхоза и получил Сталинскую премию).
С. Я. Маршаку:
С. В. Михалкову:
По всем прикидкам денег на логичную обстановку квартиры не хватало. На ту, которую видел в своем воображении: основательный кабинет в старинном стиле – дуб и орех, золото и темное дерево. А салон с отделенной ширмой кроватью я намеревался обставить в стиле 21 века – металл, бамбук и стекло, много электроники, замаскированное освещение. Комната была столь большая, что закуток для спальни там вполне усматривался. Ну а кухня меня не волновала. Она уже была оборудована финской газовой плитой и шкафчиками, стены в кафеле. Остался лишь холодильник и стол с сидушками.
Глава 32. Москва, своя квартира
На новоселье пригласил Галину Брежневу.
И она согласилась придти!
Полагаю, для моих новых знакомых: писательницы Чаплиной и писательницы Гуро её визит был шоком.
Кстати о Чаплиной, с которой подружился и от которой получил постоянный пропуск в Зоопарк. Она всегда приносила в дом животных. И даже в детский дом. Птички, змейки, щенки. Вера была маленькая, щупленькая. Но когда кто-то собирался отобрать или обидеть животных, она как разъяренная кошка бросалась на защиту питомцев.
Никто не хотел с ней связываться, считали бешеной, поэтому у Веры всегда был прикроватный зоопарк.
А дальше её жизнь похожа на путь Джеральда Даррелла, автора книги “Я, моя семья и другие животные”. Если, конечно, исключить то, что Джеральд рос в семье англичан и детство провел на на острове Корфу. Джеральд не мог учиться в обычной школе – проблемы с дисциплиной, учителя считали его ленивым и глупым. Тогда мама перевела его на домашнее обучении и наняла репетиторов.
Ну а вместе с Чаплинами в Ташкенте жил мужчина, пожилой казак. Отчим, приживалец, сосед – не понятно. История умалчивает. Только вот этот человек, пока матери не было дома, избил Веру нагайкой. Возможно, это было и не раз. Вера сбежала из дома, попала в детдом. В семью она согласилась вернуться, только когда казак этот умер.
Вот и определи, где лучше жить – на Западе или в СССР…
Но прервусь, ибо мое повествование о второй жизни может перерасти в книгу про жильцев писательского кооперативы Москвы, среди которых масса людей интересных, вошедьших в историю Добавлю лишь, что ВСЕ её книги были переведены на иностранные языки. Переводили порой с переводов, не заключая соглашения.
Хотел пригласить Галину Кузьмину, с которой познакомил в «Известиях» заведующий отделом писем Паниев. Даже нашел её телефон и позвонил. С трудом вспомнила и отказалась. «Ой, у нас столько работы, здание почти разрушено, работаем в полевых условиях…».
Разозлился, пригласил самого Николая Паниева. Упомянул, что на празднике будут писательницы Гуро и Чаплина. Сработало, обещал придти. Только удивился тому, что мне (как он сказал: «гостю столицы», смягчив «варягу из провинции») удалось получить квартиру в ТАКОМ доме.
Это он еще про Брежневу не знает!
Познакомился с Эренбургом. С робостью и преклонением представился ему на аллее перед домом, сразу узнав:
– Позвольте представиться – новый жилец кооператива. Для меня событие пожать Вам руку.
– Это с чего так?
– Потому что Вы (именно так, с большой буквы и говорил) явление большее, чем блистательный писатель. Вы не только поэт, журналист, оратор и трибун, но вы еще и стойкий борец за мир, и самоотверженный защитник культуры…
– Давно мне дифирамбы столь сладко не пели.
– Да я и журналистом стал, учась на ваших статьях…
Кстати, много ли журналистов военной годины могли похвастаться тем, что сам Адольф Гитлер лично распорядился поймать и повесить Эренбурга, объявив его в январе 1945 года злейшим врагом Германии. Нацистская пропаганда дала Эренбургу прозвище «Домашний еврей Сталина».
Я смотрел на этого породистого и сильного, несмотря на возраст, человека, которому люди России обязаны знакомством с множеством «забытых» имен, способствовал публикациям как забытых (М. И. Цветаева, О. Э. Мандельштам, И. Э. Бабель), так и молодых авторов (Б. А. Слуцкий, С. П. Гудзенко). Пропагандировал новое западное искусство (П. Сезанн, О. Ренуар, Э. Мане, П. Пикассо).
И невольно всплыло в памяти его, мной любимое, стихотворение. И я прочитал его полностью, наблюдая как расширяются его глаза в недоумении, а потом подумал – а вдруг он его еще не написал:
– Не скрою, удивили! – сказал Илья Григорьевич. Если вы еще и языки знаете, то у вас есть будущее. Хотя, сразу скажу, не полное по причине национальности.
– Языки я, конечно, знаю. Штук пять (похвастался) и еще буду учить. А вот насчет будущего… ну не всегда же будет у власти одна партия, со временем изменится костная политическая система, экономика к этому неизбежно подтолкнет.
– Ну, ну, – поднял он руку, – только не надо о политике. Нет более грязной темы для России. Вот в войну писал я хотел писать о любви, а писал другое:
Он кашляну, а я продолжал, балдея от удовольствия общения: