Стокгольмский синдром

Их раны. Часть первая

«Эвр существует. И он не иллюзия. Я помню его. Помню, словно вчера мы ужинали вместе в том доме. По ночам играет скрипка, а утром на кухне гремит посуда и царят прекрасные запахи кофе и овощей.

Тогда я… не раз ловила себя на мысли, что этот отрезок жизни – это то, к чему я стремилась. Вставать, идти на кухню, вместе готовить завтрак, делиться новостями и что-то обсуждать за ужином. Наслаждаться вечером и засыпать с мыслью, что завтра будет также. Также приятно и радостно.

Но этот сон закончился. И вместе со сном… ушел и он…

Однако вместо смирения и спокойствия пришли вопросы, от которых я просыпаюсь каждое утро».

Эта тонкая грань между сном и реальностью, вынудила пошевелиться. Да, это чувство, которое с тех времен преследует ее, теперь не покинет это тело. Чувство, что сознание вернулось из далеких сновидений, а вот тело еще не обрело способность двигаться. И от этого создается ощущение, будто твою душу перенесли в другой сосуд и ты пока не в силах им управлять.

Каждый раз Лесс ловит себя на страшной мысли, что если она двинет хоть пальцем, то почувствует боль. Такую, какую обычно испытываешь, когда отсидел ногу. Это неприятное покалывание.

Но боли не было и Лесс облегченно выдыхает, пряча свои глаза от утреннего солнца.

Сегодня суббота и по закону подлости, девушка проснулась раньше обычного. Но вместо слов возмущений и желания повернуться на бок, укрыться мягким одеялом, похожим на кучевое облако и заснуть, Лесс посмотрела в потолок. На белом фоне, она прокручивала обрывки сна.

Слабый ветер касался ее кожи. Плотный туман со всеми его оттенками, окружал ее со всех сторон неровной стеной. Она стояла почти на краю крыши небоскреба. Откуда она знает, что это была именно крыша? Лесс не задавалась этим вопросом. Она просто знала, что это была крыша. Серая, однотонная, без каких либо трещин. Идеально ровная поверхность, «парящая» в тумане.

Алиса вытянула руку вперед, желая коснуться «стены». Понять, что она из себя представляет. Пальцы оказались внутри, но там не было ничего, что пугало. Не было того, до чего можно было дотронуться, потрогать. Туман не имел четкой формы. Поэтому девушка опустила руку и обернулась, словно ее окликнул кто-то. Но никого на крыше не было. За исключением одинокой скамейки с кованой спинкой в виде виноградной лозы. Скамейка была совершенно новая, словно только что ее закончил мастер. Но не это творение привлекло ее внимание. Алиса спустилась с выступа и медленными шагами направилась прямо к одинокой скамейке, где лежал бумажный журавлик нежно голубого цвета.

Прямо… как Его глаза.

Этот сон снится ей уже вторую ночь. Но, по крайней мере, это лучше, чем сны, связанные с учебой. Особенно зубрежка лекций.

Потянувшись, словно кошка, Алиса встала с кровати. За окном светило солнце, в очередной раз соблазняя свою любимицу прогуляться по парку с друзьями и поесть тех вкусных блинчиков из ресторанчика «Koko». Линда бы вновь принялась фотографировать все, что ей кажется «уникальным». Стоило девушке обзавестись хорошей фотокамерой, как в ней проснулся дух фотографа. Алиса помнит, как подруга умоляла ее попозировать, а Стив тем временем, заедал свою ревность бутербродами, которые Линда приготовила на всех.

Это было прекрасное время. Время, проведенное в розовых очках. Тогда, Лесс и не думала о том, что мир не такой уж и радужных, каким казался. Быть может, она преувеличивает, но сейчас, она видит мир иначе. И ее желание гулять на солнце в компании друзей угасло, уступив место другому. Желание, которое завладело ею, как болезнь. И совсем скоро оно исполнится.

Прошло не так много времени с того дня, когда дело о Мастере лиц было закрыто. Злодей мертв и город может жить спокойно. Новости о маньяке отошли на второй план, а после и вовсе исчезли с экранов и интернета. Последнюю жертву Мастера, наконец-таки оставили в покое. Семья Форрест пережила этот период стойко, несмотря на все попытки СМИ вынудить новую информацию. Родители Алисы защищали своё сокровище, пока она восстанавливалась. Когда их дочь выписали из больницы, отец пошел заполнять документы на оплату за пребывание в больнице, однако ему сказали, что все уже оплачено, но ему не сказали кто этот благодетель. В итоге, отец посчитал, что это был детектив Адамс, которая говорила на счет лечения с лечащим доктором Алисы. Так или иначе, девушка вернулась под опеку родителей, но они не смогли удержать девушку надолго. Лесс вернулась в свою квартиру, где проводила большую часть свою времени.

Это было самое тяжелое время в ее жизни. Даже будучи в плену у Эвра, было… легче, чем на свободе, но в одиночестве.

Никто не знает, что чувствовала Алиса в первые дни своего одиночества. Сперва она всячески противостояла желанию найти Саймона. Во время последнего разговора с Фриманом, она обещала ему, что более не будет ему мешать, что их жизни теперь пойдут раздельно, и девушка не будет искать встречи с ним. Но Лесс не могла забыть его. Первые дни он снился ей… Хотя… нет, это был не Саймон. Сперва, это был Эвр – ее тюремщик и ее защитник. Звучит странно, верно? По началу, Эвр был жесток с ней. Он запугивал ее, бил, заставлял подчиняться. Его холодный тон, его холодные голубые глаза, которые Лесс не может вспомнить отчетливо… Его странные желания, нелогичное периодами поведение… Любая бы на ее месте боялась его и просыпалась в поту от кошмара. Алиса вспоминала тот день, когда она попыталась сбежать и ей это почти удалось. Но из-за страха перед несуществующими в реальности картинами, она потеряла драгоценное время, и он поймал ее. И не желая возвращаться в подвал, не желая и дальше быть пленницей, Лесс взяла кухонный нож. В тот момент она хотела покончить жизнь самоубийством. Но первым ее желанием было отомстить мужчине за смерть ее первого ребенка. Опьяненная жаждой мести и ненависти, она не помнит его выражения лица в ответ на ее слова. Она лишь помнит, как он смело взялся за лезвие и направил его на себя.